По мнению детского невролога Святослава Довбни и клинического психолога Татьяны Морозовой — специалистов, которые последние 20 лет проводят исследования и развивают программы деинституализации, “в настоящий момент является научно доказанным тот факт, что проживание в учреждении приводит к отставанию в физическом развитии (дети в учреждениях имеют ниже вес, рост и окружность головы по сравнению со сверстниками, живущими в семьях), трудностям эмоционального развития и проблемам в психическом здоровье.

В тяжелых случаях, когда дети находятся в учреждениях с самого рождения, возникают нарушения мозга, которые можно зарегистрировать с помощью различных методов нейровизуализации.

Постоянный стресс приводит к отмиранию определенных участков мозга, которые в первую очередь отвечают за понимание собственных эмоций и намерений других людей.

Даже в случаях, когда ребенок получает достаточное количество питательных веществ и калорий, он остается маленьким из-за специфических условий проживания — он испытывает постоянный стресс от отсутствия рядом близкого человека, и то, что он съел, не усваивается. По данным исследований, проведенных в Румынии, примерно за три месяца такой жизни ребенок теряет один месяц роста и веса. Подобные результаты были получены и в Санкт-Петербурге — за пять месяцев нахождения в доме ребенка дети недобирают одного месяца в весе и росте.

Мы также видим серьезные изменения в когнитивном развитии. Исследования в России и за рубежом показывают, что ребенок за месяц пребывания в подобном учреждении теряет один пункт IQ, за год — 12 пунктов. Есть определенный порог, за которым терять больше нечего и худеть некуда. Ребенок с изначально нормальным IQ к определенному возрасту будет иметь проблемы с интеллектом, а если есть изначальное поражение головного мозга, то проблем с интеллектом станет еще больше”.

Святослав Довбня и Татьяна Морозова заключают: “То, что происходит с детьми в интернатах, такая же медицинская проблема, как дизентерия или грипп. Это болезнь, которую надо лечить. Для младенца отсутствие постоянного близкого взрослого, который бы знал и понимал потребности ребенка, является крайне опасным. Пока такого человека не будет, любые вливания — финансовые, материальные, в виде людских ресурсов и волонтерской помощи — будут, к сожалению, достаточно бессмысленными”.

Остался еще один человек, который не нашел себе места в этой книге. Речь идет о двенадцатилетней девочке из детского дома. Она не помнит свою прелестную маму с вьющимися волосами, которая умерла, когда малышке исполнилось всего восемь месяцев. До недавнего времени девочку навещал пожилой мужчина с палкой, ее отец, однако его уже некоторое время не видно. Девочку зовут Таня в честь бабушки, и у нее унаследованные от матери красивые черты лица.

Много российских пар приходили в детский дом посмотреть на нее, однако их пугала ее медицинская карта, в которой, было сказано, что она “инвалид”. На самом деле у нее была только одна медицинская проблема — заболевание сердца. И эта проблема была давно и успешно устранена.

У меня не было возможности встретиться с Таней, но мне сказали, что, несмотря на долгое пребывание в детском доме, она живой ребенок, умеющий выражать свои мысли и пытающийся завоевать любовь воспитательниц. Во всяком случае, ни один человек из тех, кто с ней виделся, не может ее забыть.

После моего приезда в Америку прошло десять лет. Мне достаточно было одного взгляда на фотографию, которую Алан в 1996 году сделал на территории психиатрического интерната, чтобы понять, какой большой путь я проделал. Чтобы скрыть мою остриженную наголо голову, он тогда надел на меня бейсболку, но я никогда не избавлюсь от стыда за то время. Бейсболка команды “Рэд Соке". В Америке много бейсбольных команд, но почему это оказался “Рэд Соке"? Я болею за команду “Янки”. Иногда поддерживаю команду “Филлиз”, и то только потому, что живу в Филадельфии, но болеть за “Рэд Соке” я не буду никогда. Я надеюсь, что жители Новой Англии простят мне это.

Сейчас я учусь в средней школе Фридом в городе Бетлехеме, штат Пенсильвания. Мой любимый предмет — история. Чтобы успеть на школьный автобус, я каждое утро встаю в 5.45, и, поверьте мне, это не большое удовольствие. Но как бы я ни уставал, я никогда не ложусь спать днем. В России я потратил впустую значительную часть своей жизни, находясь в кровати, и сейчас меня не покидает чувство, что мне еще очень много предстоит наверстать.

Мне было девять с половиной лет, когда мама привезла меня в Америку, но меня определили в первый класс. По-английски я не говорил, и мне нужно было его быстро выучить. Мне повезло, потому что в группе продленного дня я подружился с одним мальчиком. Его зовут Дэнни. Он был моего возраста, но учился уже в четвертом классе. Дэнни учил меня так же, как я когда-то в России учил Андрея. Андрей научился от меня говорить по-русски, а я научился говорить по-английски от Дэнни. За два года, что мы были вместе на продленке, мы разговаривали каждый день — до уроков и после уроков. Он был первым, кто пригласил меня к себе на день рождения и предложил остаться у него дома ночевать. С тех пор прошло много лет, но Дэнни и сегодня — мой лучший друг.

Мама говорит, что, когда я учил английский, моим самым любимым словом было "наш, наши”. У меня никогда не было ничего своего, и поэтому я любил говорить о “нашем автомобиле” и “нашем доме”. "Это все наше”, — часто повторял я, как бы стараясь убедить самого себя, что все это у меня больше не отнимут.

О том, что происходило в первые месяцы после моего приезда, моя мама может говорить часами. Она» например, дала мне ящик инструментов, который стал моим самым дорогим сокровищем. Теперь она понимает, что самыми счастливыми моментами в моей жизни в России были те редкие случаи, когда я играл с молотком и гвоздями. Она напоминает мне, что я любил играть со снегом и возвращался домой мокрый и грязный. В России мне никогда не позволяли делать ничего подобного. Очень скоро после моего приезда в Америку она повела меня в парк дикой природы. Вид клеток и животных за решеткой очень растревожил меня. Я не переставал спрашивать: “А почему это животное — за решеткой?" Но не все меня пугало или напоминало о том плохом, что я пережил в России. Мама часто вспоминает о том, что произошло при посещении Диснейленда. Тигра — персонаж из книжки про Винни-Пуха — перестала играть свою роль (что строжайше запрещено в Диснейленде), подошла к моей маме и прошептала ей на ухо: “Благослови его Господь!" Я думаю, Господь услышал молитву Тигры!

Однажды, в третьем классе, произошло вот что. В школе проводился сбор, на котором всех мальчиков призывали вступать в клуб скаутов “Львята". Я не очень хорошо представлял себе, что означает вступление в этот клуб, но, похоже, там должно было быть много интересного, например походы. В тот же день после школы я рассказал об этом маме и попросил разрешения вступить в клуб “Львята”. Она не была уверена, что участие в деятельности клуба будет мне по силам, учитывая мои ограниченные возможности, и, судя по всему, не хотела давать мне разрешение. Я сказал ей: “Мама, дай мне шанс” (я сказал по-английски, но построил фразу по-русски, который тогда еще немного помнил). После этого она не смогла мне отказать.

Когда я по возрасту перерос “Львят”, ребята в моей группе стали решать, к какому из взрослых отрядов бойскаутов присоединиться. Мы просмотрели по крайней мере четыре отряда, и один из них произвел на меня огромное впечатление. И, несмотря на то что большинство ребят решили все вместе вступать в один отряд, я выбрал другой. Это был отряд № 362, на мой взгляд, самый лучший из всех. Я сразу понял, что он очень хорошо организован и пребывание в нем может дать мне очень много.

Но маму это обеспокоило. Она думала, что один я там буду чувствовать себя не очень комфортно. “Разве ты не хочешь пойти в один отряд со всеми своими друзьями?” — спросила она.