Ване понравилось, что у них собственное крошечное помещение с четырьмя полками. Бабуля усадила Ваню на одной из нижних полок, после чего они с Леной распихали сумки и чемоданы. В дверь постучали, и в купе вошла проводница, неся три стакана чаю с двумя упаковками сахара к каждому. В первый раз после телефонного звонка Лена расслабилась и сказала Ване, чтобы он взял сахар. Бабуля распаковала заготовленную провизию, и они стали закусывать куриными ножками с черным хлебом.

Ваня не привык спать на вагонной полке, а поезд постоянно кренился и раскачивался, так что за ночь он свалился с нее не меньше трех раз. Потом он целый день смотрел в окно на пробегающий мимо пейзаж, а ночью опять падал с полки. Утром они прибыли к месту назначения — в Минеральные Воды, где их встретил брат Лены. Он отвез их в курортный город Ессентуки, где прошло детство Лены.

В Москве вся жизнь Вани проходила в основном в квартире. Здесь, в Ессентуках, все было совсем по-другому. К радости Вани, настроение у Лены улучшилось, и она даже опять начала улыбаться. Одного Ваня не мог понять: почему они постоянно переезжают из дома в дом. Пару дней они проводили в квартире бабули, потом отправлялись к Лениному брату, а еще через пару дней, без предупреждения, возвращались к бабуле.

Ванин день подчинялся строгому режиму. Каждое утро Лена будила его, и они отправлялись в большое здание с белыми колоннами, стоявшее в парке, — на процедуры. Лечение начиналось в жаркой комнате, где Ване туго оборачивали ноги горячими полотенцами. Полотенца немилосердно жгли, но Лена просила его еще немножко потерпеть, потому что он должен вылечиться и ходить, как все. И Ваня терпел, хотя ноги горели как в огне.

Но это еще не все. После жгучих полотенец Лена вела его в другую комнату, где он ложился на скамью, задрав вверх ноги, к которым подвигали массажное устройство. Боль была нестерпимая, однако Лена опять уговаривала Ваню потерпеть, иначе ноги у него никогда не выпрямятся.

Потом толстая женщина в белом халате делала ему укол, как в Филимонках. Правда, после этого укола он не спал, зато у него начинал болеть живот, и он по два часа просиживал в туалете, дома — в какой бы из домов они ни возвращались, — Лена неизменно надевала на него металлические ножные скобы с шарнирами на коленках. К его стенаниям она оставалась равнодушной — лишь повторяла, что это надо для выпрямления ног. Днем Лена давала мальчику отдых и разрешала поиграть с машинками в песочнице, которую окружали деревья.

Иногда с ним соглашалась поиграть Ленина дочка Кира. Она строила песочные замки или прокладывала дорогу для Ваниных машинок.

Но потом все опять переменилось. Стоял напоенный южными ароматами вечер. Ваня играл с машинками в песочнице около дома бабули. Тихонько напевая, он расставлял машинки по краю песочницы. Он представлял себя водителем болида, лидирующего в гонках по горам. Подняв голову, он увидел направлявшуюся к нему Лену. Лицо у нее было злое.

— Ваня, мне надо кое-что тебе сказать. Сюда из Москвы едут две женщины. Они хотят забрать тебя у нас и отдать другой маме. Американке. — Лена помолчала, переводя дух. — Ты должен им помешать.

Ваня помнит, что она наклонилась и взяла в руки несколько машинок.

— Вот что ты сделаешь, когда они приедут. — И она одну за другой швырнула машинки в песочницу. — Ты бросишь в них свои игрушки. И скажешь, чтобы они убирались вон. Если ты будешь плохо себя вести, они не станут тебя забирать. Тебе не понравится жить у той женщины. Она будет тебя обижать.

Лена ушла в дом. Ваня собрал разбросанные машинки и поставил их на краю песочницы.

Он ничего не понимал. Никто никогда не просил его плохо себя вести. Всю свою жизнь он старался понять, чего хотят от него взрослые, и угодить им. Он со стыдом вспоминал один случай в доме ребенка. Вика рассказывала ему о верблюдах и о том, как они плюются. Ваня стал изображать верблюда и тоже начал плеваться. Воспитательница тогда устроила ему нагоняй. Ему было неприятно вспоминать об этом, и он дал себе слово, что больше никогда не будет плеваться.

А вдруг его будут бить? В уголке памяти вспыхнула страшная картина. Филимонки. Провинившихся детей по полу в соседнюю комнату. Дверь плотно закрывают, но Ваня все равно слышит, как они кричат, когда их бьют. Он всегда боялся сделать что-то не то и оказаться в той комнате.

Он не поборол в себе страх, внушенный Леной. Кто эти женщины, которые едут за ним? Наверное, это плохие женщины, как Галина в доме ребенка, которая постоянно дергала Юлю за волосы. Почему они не хотят, чтобы Ваня остался с Леной? Похоже, Лена все-таки любит его, хотя и частенько на него злится. Из ее слов понятно, что он ей нужен. Бедная Лена.

Ваня представил себе, как по наказу Лены кидает игрушки в приехавших женщин. Вряд ли им это понравится. И они оставят его с Леной, и с бабулей, и с сестрами. И его не будут бить. Он будет жить с Леной, и она перестанет злиться.

Но Ваня не хотел ни в кого бросаться игрушками. Он подумал еще немного и придумал. Надо сказать этим женщинам, чтобы они привезли Лене много-много подарков. Она повеселеет и не будет по нему скучать. Вот что нужно. Целый чемодан подарков. Это сделает Лену счастливой.

Наконец-то был назначен день судебного разбирательства — 30 июля. Представитель церкви посоветовал Поле прилететь в Москву дня за два до этой даты. Пола подумывала прилететь раньше, однако представитель церкви уверял, что в этом нет никакого смысла. Из аэропорта ее сразу отвезут к Ване, на следующий день они увидятся снова и в третий раз — утром, в день суда. Да, но заседание суда назначено на десять часов, возразила Пола. По ее мнению, все же лучше было оказаться в Москве хотя бы на сутки раньше. Представитель церкви лишь махнул рукой, отметая прочь ее тревоги: “Встанете пораньше, вот и все”.

Решиться на дальний вояж было не так легко, но Полу согревала мысль о том, что она не одна. Действительно, на каждом шагу она ощущала дружескую поддержку. Две близкие подруги отвезли ее в нью-йоркский аэропорт Кеннеди и пообещали встретить по возвращении — уже с сыном.

Московский аэропорт поразил Полу шумным многолюдьем. Пробираясь с чемоданами сквозь огромную толпу, она даже запаниковала. Воображение послушно нарисовало ей картину: ее русский дед, век назад тоже вознамерившийся пересечь океан, правда в обратном направлении. Наверное, его тоже со всех сторон теснили пассажиры, торопившиеся попасть на пароход, отправлявшийся в Америку. Он покинул родную Украину в 1914 году, в возрасте семнадцати лет, мечтая разбогатеть на угольных шахтах, домой он так и не вернулся. И вот теперь она, его внучка, совершает этот путь вместо него.

Усилием воли Пола вернулась в настоящее и стала всматриваться в русские лица. Но они расплывались перед ней как в тумане. Наконец, ее взгляд выхватил из толпы знакомую белокурую бородку на молодом лице, озаренном широкой улыбкой. Это был дьякон Алексей — он учился в Пенсильванской семинарии и три года снимал у нее комнату, сначала один, потом с женой Марией.

— Пола! Добро пожаловать в Москву!

Она оказалась в медвежьих объятиях молодого человека. Он взял у нее чемодан и свободной рукой повел сквозь толпу к выходу. Они выбрались из здания аэропорта и очутились на площади, запруженной тесно, едва ли не впритирку, припаркованными машинами.

— Алексей, спасибо, что встретили, — стала благодарить его Пола, пока он заводил машину. — Одна я бы точно тут потерялась. Вы и ваша жена для меня как родная семья.

— Мы не как семья, — твердо произнес он. — Мы и есть семья.

Алексей вел автомобиль по улицам Москвы, а Пола, сжавшись в комочек, изумленно наблюдала за дорогой. По обочинам то и дело попадались искореженные остовы битых машин. Другие водители обгоняли их, опасно подрезая, словно все, как сговорившись, летели на пожар. Да уж, по сравнению с Ленинградским шоссе скоростная дорога Пенсильвания — Тернпайк могла служить образцом неторопливой езды.