— Прошу вас, прочитайте, когда приедете домой.

Когда наутро Сэра проснулась, ее уже ждал мейл от Марии, которая благодарила ее за то, что она обратилась к ней за помощью. Ванин случай, писала Мария, вызовет бурную реакцию и привлечет внимание ко множеству “подобных же случаев, и в результате мы сможем немного измениться сами и изменить мир”. Она обещала сделать все, что в ее силах, чтобы помочь Ване. Даже вступить в борьбу с бюрократией, хотя такого опыта у нее пока не было. Также она предупредила, что ничего не сможет предпринять, если мальчика отправят в интернат. Надо шевелиться быстрее, иначе будет слишком поздно.

Стоял необычно жаркий даже для конца июня день. Ваня и Юля были одни. Других детей вывели во двор, а их оставили. Ваня с Юлей доставляли воспитательницам слишком много хлопот, потому что не МОГЛИ ходить без посторонней помощи. Им удавалось погулять, только если приходили Сэра с Кэтрин, или Алла, подруга Вики, или Ольга, или бабушка Люся, бывшая соседка Юли. Но она обычно приезжала по воскресеньям, отводила их в песочницу и читала им книжки.

Ваня рассказал Юле обо всем, что видел и делал в квартире Сэры и Алана, когда приезжала Линда с семьей. Там была собака, и поначалу он ее очень боялся. Но Сэра рассказала, что раньше собака жила на улице и много натерпелась от жестоких людей, поэтому скорее она его боится. Вот так он научился быть храбрым и сидеть тихо, позволяя собаке себя обнюхать. Потом они подружились, и она часто его облизывала. А когда он включал пылесос, собака пугалась, убегала и пряталась под кроватью Кэтрин.

Много чего можно было делать в этой квартире. Там был шкаф с инструментами, и ему разрешали открывать ящики и трогать гвозди и шурупы. В отдельном ящике лежали висячие замки, и он сам подбирал к ним ключи. А еще там была большая коробка, а в ней — много-много блестящих украшений для праздника Рождества. В день рождения папы Жоры мама Линда разрешила ему украсить ей волосы мишурой. Она купила огромный торт, и они с Сэрой, Аланом и Кэтрин ели его и пили чай. Еще пригласили Нелли из офиса. Она русская, но умеет говорить и по-английски. В офисе тоже было очень интересно. Ваня рассказал Юле, что Алан журналист, а журналисты все время или разговаривают по телефону, или печатают на компьютере. У Нелли тоже есть компьютер. Это как телевизор, но только с мышкой. Нет, не с настоящей мышкой, за которыми кошки гоняются во дворах. Эта мышка похожа на игрушечный автомобиль — ею надо двигать по коврику на столе. Нелли позволяла ему сидеть у нее на коленях и играть с мышкой.

— Вот бы поехать к ним сегодня, — заметила Юля. — Здесь очень скучно.

— Надо подождать, когда приедет мама Линда. Она сказала, что сначала вернется к себе домой и приготовит для меня комнату. А потом опять прилетит в Москву и уж тогда заберет меня с собой. А теперь, Юля, давай, спроси, какая у меня будет комната.

— Расскажи, Ваня, что будет в твоей комнате? — послушно спросила Юля.

Они каждый день играли в эту игру.

— Ну, там будет кровать. Настоящая кровать, как у Кэтрин, а не с прутьями. Кровать, с которой можно сползти в любой момент, когда тебе захочется. Будут простыни и подушки с машинками. И еще ковер.

— А свет?

Это был любимый вопрос Вани, и обычно он набирал полную грудь воздуха, прежде чем ответить.

— Там будут две лампочки. Одна под потолком с выключателем около двери. У нас тут тоже такая есть. А другая — ночничок — на маленьком столике около кровати, чтобы я сам мог включать и выключать его, когда захочу. Например, просыпаюсь ночью — и включаю его, чтобы все видеть.

Юля уже готова была продолжить игру и спросить о душе и ванне, как открылась дверь, и в группу вошла Вера.

— Ваня, назначен день суда. Шестое июля.

Ваня услышал слово “суд” и сразу понял, что это будет важный день в его жизни. Естественно, он не представлял, когда наступит июль, но по Вериному тону ему стало ясно, что это уже совсем скоро. Но было еще кое-что, что он хотел знать.

— Значит, меня не отвезут в Тридцатый интернат?

— Нет, Ваня. Ты поедешь в Англию.

Следующие несколько дней он без конца слышал слово “суд”. И каждый раз у него становилось тепло на сердце. Впервые в жизни он ждал наступления долгого послеобеденного отдыха, чтобы беспрепятственно помечтать о будущем. Одного только он не мог понять. Линда сказала, что они живут не в квартире, а в отдельном доме. Что такое дом? Почему она сказала, что спальни находятся наверху? И что значит “наверху"? Еще она сказала, что у них есть кошка, которая спит на ее кровати. Странно. Всем известно, что кошки грязные и живут на улице. И собака у нее есть. О собаках он знает. В клетке живет птица, которая умеет говорить. Ваня много размышлял об этой птице. Почему она живет в клетке?

Наутро приехала Сэра. Ваня стал задавать ей вопросы об Англии, но она как будто его не слышала. Вместо этого унесла его во двор и заставила ходить. Ваня сказал, что устал, надеясь, что они с Сэрой сядут и поговорят, но она велела ему забраться на лестницу и достала из сумки игрушечный молоток и гвозди.

— Ты должен починить эту лестницу, — сказала Сэра.

Ваня сосредоточился, и гвоздь вошел точнехонько в дырку в металлическом пруте. Только потом, после обеда, Ваня вспомнил, что ни на один его вопрос о маме Линде Сэра не ответила.

Шли дни. Ваня постоянно донимал сотрудников дома ребенка, когда же будет суд. Ему называли даты, которых он не понимал — никто не учил его числам и названиям месяцев. Зато по тону говоривших он чувствовал — скоро. Ждать осталось совсем немного. Но вот настал день, когда в ответ на ставший привычным вопрос воспитательница сказала:

— Завтра.

Что такое завтра, Ваня знал. Он поспит после обеда, потом поспит ночью, а когда проснется, наступит день суда. Ночью от волнения он долго не мог заснуть. Пришло утро, и наступило дежурство ворчливой Галины. Сидя за столом и глотая овсянку, он поглядывал, не несет ли Галина пальто и ботинки, чтобы ехать в суд. Но ни пальто, ни ботинок никто ему не давал. Потом он сообразил, что на дворе лето, и пальто не нужно. Тогда он стал искать другие признаки того, что покидает дом ребенка. Галина, как всегда, не говорила ни слова. Она натянула на него старую рубашку и заштопанные шорты, а когда он запротестовал — нельзя же в этом ехать в суд! — все так же молча отвернулась. Тянулись часы. Галина пошла с детьми на прогулку, оставив его и Юлю в группе. Ваня глаз не отводил от двери. Он ждал Адель или Веру. Подружка бросала на него испуганные взгляды, но заговаривать не решалась.

И вот дверь наконец открылась. Вошла Адель. Он всего раз видел у нее такое лицо — в тот день, когда она заявила Алле, Викиной подруге, которую Ваня всегда ждал с нетерпением, чтобы та больше не приходила.

— Сегодня должен был состояться суд, но они не приехали, — сказала Адель.

У Вани закружилась голова. Неужели это она про маму Линду и папу Жору?

— Англичане не приехали, — уточнила Адель.

— Может быть, завтра приедут? — прошептал Ваня.

— Нет, Ваня. Сегодня должно было состояться слушание дела. А они не приехали. По возрасту тебе нельзя больше здесь оставаться. Придется ехать в интернат. У тебя никогда не будет мамы.

Адель ушла, и Юля накрыла его руку своей ладошкой.

— Не плачь, Ваня, — еле слышно вымолвила она. Но у нее самой в глазах стояли слезы.

Ваня не проронил ни слезинки.

— Она сказала неправду. Я знаю. Мама Линда не приехала, ну и пусть. Значит, приедет другая мама.

Слушания в суде были отложены, и Сэре предстояло объяснить Ване, почему Флетчеры предали его. Шагая к дому ребенка, она мысленно перебирала всех взрослых, которые предали мальчика за его короткую жизнь: несчастная мать, которая родила его до срока и оказалась слишком слабой, чтобы противостоять жестокому и несправедливому приговору, вынесенному советскими врачами; заместительница Адели, единолично решившая, что он не годится для усыновления; Адель, не сумевшая ее переубедить и отстоять Ваню перед комиссией; директор психушки в Филимонках, не давший ему ни единого шанса; “доктор-психопат” из больницы № 58, никого не пускавший к нему после операции; наконец, Линда, которая в тот майский день, когда он, нарядно одетый, долго сидел у дверей и безуспешно ждал ее, так и не пришла. Сэра чувствовала, что они с Аланом тоже приложили руку к этому черному делу. Они подружились с Ваней и ввели в его жизнь Флетчеров, помогали им с процессом усыновления и закрывали глаза на то, что те не очень подходят на роль приемных родителей. Они бездумно приобщили Ваню к радостям домашней жизни, которые он воспринял с восторгом. Получается, его поманили домом и бросили. Видно, ему уже никогда не вырваться за стены государственных приютов.