Неподалеку стоял, прислонившись к стене, высокий мужчина, видеть каких Вике еще не приходилось. Он шевелил губами, что-то бормотал и размахивал перед собой руками. Он был одет в пижамную куртку, а брюки держались на тесемке, обернутой вокруг пояса. Вскоре вокруг Вики собралось уже довольно много странных людей, и она слегка запаниковала. Одна из женщин обняла ее и притянула к себе, собираясь поцеловать.

Как раз в ту минуту, когда Вика поняла, что пора бежать, послышался мужской окрик:

— А ну брысь от нее! — Женщины бросились врассыпную, и появился подросток в грязной и не по росту одежде. — Кого-нибудь ищете?

— Я пришла к Ване. К Ване Пастухову.

Юноша удивился.

— Ему шесть лет. Он здесь два месяца.

Юноша немного подумал:

— Это тот, который умеет говорить?

— Да, да! Как он?

— Я провожу вас в детское отделение.

Женщины было тронулись следом за ними, но юноша погрозил им рукой, и они остались на месте. Он провел Вику по коридору, потом вверх по лестнице, по переходу, опять по лестнице, пока Вика не потеряла представление о том, где находится. Юноша постучал в дверь и стал ждать ответа.

Пока они находились на лестничной площадке, Вика спросила юношу, как его зовут.

— Алеша.

— А Ваня действительно здесь?

Юноша не ответил, только еще раз постучал, уже громче.

Дверь открылась. За ней стояла женщина в белом халате. Она смотрела на них исподлобья, как показалось Вике, — враждебно. Вика улыбнулась ей:

— Я пришла к Ване.

Не потрудившись улыбнуться в ответ, женщина пропустила Вику, жестом показала Алеше, чтобы тот проводил ее, и мгновенно исчезла. Алеша подвел Вику к закрытой двери. То, что предстало ее взору, когда дверь открылась, Вике не могло присниться и в самом страшном сне.

“Мне в нос ударила такая чудовищная вонь, что я чуть не потеряла сознание. Я как будто попала на конюшню. В комнате тесно стояли кровати. Я все ждала, что сейчас услышу радостный крик: “Вика! Вика!” Так меня обычно встречал Ваня. Но, оглядывая кров ат и, я не видела мальчика с белокурыми кудряшками и счастливой улыбкой. Я видела лишь страдающих детей — ряды и ряды несчастных малышей. Некоторые лежали неподвижно, другие раскачивались из стороны в сторону, третьи бились головками о прутья кроватей, четвертые были накрепко связаны”.

В ужасе Вика оглянулась и стала искать взглядом воспитательницу или няню, чтобы та показала, где лежит Ваня. Алеша махнул рукой в дальний угол, и Вика стала пробираться между кроватями. И вдруг она увидела на голом матрасе, в луже мочи, малыша, который стоял на коленях и раскачивался взад-вперед, взад-вперед. Его голова тоже была обрита, а из одежды на нем была лишь рубашка. Мальчик медленно поднял голову, посмотрел на Вику, и безразличие на его лице сменилось несмелой улыбкой узнавания.

— Ваня, что они с тобой сделали? — выдохнула Вика. Она взяла малыша на руки и прижала к себе, не в силах остановить текущие по щекам слезы.

Ваня открыл рот и, словно утратив голос, прошептал одно-единственное слово:

— Вика.

— Пожалуйста, Алеша, найди для него какую-нибудь одежду, — попросила Вика. — Я хочу забрать его из этой комнаты.

Она вынесла Ваню в коридор, где запах мочи и экскрементов не так бил в нос.

Алеша привел Вику в комнатку с белым кафелем на стенах, похожую на морг. Здесь стояли два стола, несколько железных стульев и на полу лежал вытертый ковер.

— Тут можно посидеть, — сказал Алеша. — А я пока дам детям бутылочки.

Вика усадила Ваню на стул. Выпрямляясь, она больно ударилась о вентиляционную трубу, уходящую к потолку. Но никакая боль не могла сравниться с тем ужасом, который ощутила Вика, поняв, куда попал Ваня.

А Ваня равнодушно грыз огурец. Ему было трудно сидеть на стуле, так как он очень ослабел. Казалось, смерть уже начала постепенно высасывать из него жизнь. Это место — ад, поняла Вика, а эти дети — маленькие мертвецы, хотя их сердца еще бьются, а тела — двигаются. Она помнила, как сдружилась с Ваней в доме ребенка, а теперь между ними стояло препятствие — надгробный камень. В доме ребенка Ваня был уверен в себе. Он знал, что отличается от остальных “неизлечимо больных” детей и заслуживает лучшей участи. А здесь он стал никем.

Вику терзала вина, что она так долго медлила с поездкой. Будь она посильнее, думала девушка, не такой робкой и боязливой, она бы не допустила этого кошмара.

Из сумки Вика достала привезенную с собой любимую Ванину книжку про трех поросят.

— Как разговаривают поросята? — спросила она. — Помнишь… Мы с тобой… Вместе…

Ваня задумался. Он хотел что-то сказать, но слова не шли у него с языка. Вика стала читать книжку, но делала это механически, потому что из-за только что пережитого шока не могла ни на чем сосредоточиться. Она содрогнулась, вспомнив, как рассказывала одной американской паре о талантливом мальчике, который мог бы сделать их дом счастливым. Что они подумают, увидев молчаливого призрака с обритой головой? Наверняка будут разочарованы.

Вика читала. Волк сказал: “Я развею ваш дом по ветру”. И она подумала, почему бы и в самом деле волку не развеять по ветру этот жуткий интернат, а она бы вытащила Ваню из-под обломков и убежала вместе с ним.

Потом пришла воспитательница — похоже, она единственная находилась на дежурстве, — неся бутылку с серой жидкостью, и подала ее Вике. Это обед, догадалась та.

— Прошу прощения… Можно нам миску и ложку? Я помогу ему поесть.

Нахмурившись, женщина принесла миску с той же серой жидкостью и алюминиевую ложку, слишком большую для маленьких ручек. Ваня схватил ложку, и Вика с ужасом увидела, что у него дрожат пальчики и он не в силах донести ложку до рта, не пролив серую бурду. Что с ним случилось? Почему у него так сильно дрожат руки?

Вернувшаяся воспитательница обратила внимание на пролитый суп:

— Так и знала. Он не умеет сам есть. Теперь надо рубашку стирать.

Вика чувствовала себя ужасно — лучше бы она сама покормила Ваню. К тому же ее страшила перспектива нести Ваню обратно на голый матрас.

Поток ее мыслей прервал Алеша. Он привел с собой пару скучающих приятелей-подростков, которым было любопытно взглянуть на нового человека. Лица у них были довольно умные, но по сравнению с Алешей более грубые. Первый был без носков, в слишком коротких брюках, открывавших тощие лодыжки. Умываться, видимо, он не любил. Второй, судя по важности, с какой он держался, явно верховодил в троице. На нем были потрепанные джинсы, по всей видимости обрезанные собственноручно.

— Сигареты есть? — спросил он, не потрудившись поздороваться или представиться.

Вика сказала, что сигарет у нее нет. Поискав в сумке, вытащила два яблока, которые и протянула мальчишкам. Они взяли по яблоку и сунули их в карманы. У того, который не носил носков, в руке была самокрутка — немного табака, завернутого в клочок бумаги.

— Ты его мать? — спросил тот, который был в джинсах.

— Нет. — Вика задумалась, не зная, как объяснить свои отношения с Ваней. — Я его крестная мать.

Пока они разговаривали, Вика совала Ване в рот кусочки яблока, и он задумчиво их жевал. Кажется, он постепенно утрачивал и жевательный рефлекс.

Вика спросила ребят, почему они здесь. Самый бойкий признался, что сбежал из детского дома, и его поместили сюда в наказание. Отсюда он тоже собирается бежать.

— Как же ты будешь жить? — спросила Вика.

— Ну, деньги — не проблема, — похвастался он.

Алеша сказал, что тоже убежал из детского дома, и его приютил священник, но потом его нашли и отправили сюда. Это случилось два года назад, и теперь он думает, что застрял здесь навсегда. Из воротника рубашки он вытащил крестик на шнурке для ботинок и сообщил Вике, что посещает службы в часовне и мечтает стать священником.

Все обитатели интерната были признаны необучаемыми. Однако Алеша научился писать еще до того, как попал сюда. Вика дала ему листок бумаги и ручку. Пока остальные болтали, Алеша написал несколько слов священнику, прося его о помощи. Он передал записку Вике и попросил отвезти ее. Все слова Алеша писал заглавными буквами, не оставляя пробелов.