Ослушаться вождя в такой ситуации крайне опасно, ведь его благосклонность — главная гарантия безопасности Ломоносова. Но вот научный прогресс не остановить! И кому быть во главе этого процесса, как не профессору? Необходима идея, которая по своей технической новизне затмит все его прошлые прегрешения и вновь вернет ему титул железнодорожного гуру. А главное — позволит оправдать уклонение от возвращения на родину. Победить в подобной ситуации можно, только перехватив у своих оппонентов инициативу. И он решает действовать на поле, где ему нет равных, — инновационном. Ломоносов, основываясь на своих исследованиях, выдвигает встречный проект создания дизельного локомотива и, естественно, направляет его с личным письмом соответствующего содержания на утверждение Ленину. Его единственная жизненная стезя определилась — «путь научного творчества». Правда, на воплощение замысла в металле потребуется 5–7 лет упорного труда в подходящем месте, например в университетском городишке в Германии. Стоить Советской России это будет гроши, а экономический эффект — исчисляться миллионами.
Срабатывает: 21 октября 1922 г. Ленин, на время вернувшийся к делам, требует одобрить проект дизельного локомотива Ломоносова. Опираясь на это решение и используя его как охранную грамоту, Ломоносов даже появляется в Москве. По известным только ему каналам он добивается личного приема у Ленина. 1 ноября 1922 г. Ленин шифротелеграммой предлагает Дзержинскому, который находится на отдыхе в Сухуми, взять к себе Ломоносова на должность заместителя наркома. Для Юрия Владимировича вариант вполне подходящий: занять кресло заместителя в тот момент, когда сам нарком отсутствует, а перспективы его возвращения отдаленно-неопределенные, т. е. идея очевидна — перетянуть на себя все его обязанности.
В ответ на столь радикальный кадровый ход вождя Феликс Эдмундович, чувствуя себя, по выражению одного старого большевика, неуютно «под напором Владимира Ильича», вполне сознательно затягивает время и, явно не желая вступать в противоречие с вождем, просит подождать с решением вопроса о назначении. Очевидно, состояние здоровья Ленина не являлось для него секретом. В принципе, подобный подход отвечал и интересам профессора. Так что в итоге желания Дзержинского и Ломоносова совпали: после активной переписки по этому вопросу оба остались на прежних позициях.
Затянувшаяся пауза дает Ломоносову возможность ускользнуть из СССР: вновь выручает Совнарком. 31 октября СНК одобряет действия тов. Ломоносова, позволяет заказать три тепловоза и даже выделяет средства — 1,75 млн шведских крон. Вернувшись в родную загранстихию и не дожидаясь дальнейших согласований, 15 декабря 1922 г. Юрий Владимирович подписывает контракт на строительство двух тепловозов — дизель-электрического и дизель-гидравлического — на заводе Гогенцоллерна с установкой двух дизелей фирмы MAN и электрооборудования швейцарской компании «Браун Бовери»[1580] на сумму в один миллион шведских крон[1581]. «Идея тепловоза впервые во всемирной литературе подана в 1906 г. мной»[1582], — с гордостью заявляет он. Так что дать техническое обоснование выгодности проекта для него не составляет проблемы, тем более что идея действительно имеет большие народнохозяйственные перспективы.
А для себя, родимого, он учреждает Тепловозное бюро НКПС в Германии, председателем которого, естественно, утверждается проф. Ломоносов. Но постепенно становится ясно, что организация производства в Германии тепловозов за государственный счет — это лишь благовидный предлог для уклонения от возвращения в СССР.
16 декабря 1922 г. резко ухудшается состояние здоровья Ленина.
Что касается вышеупомянутой комиссии СНК во главе с Аванесовым, то здесь произошли довольно странные трансформации. Варлаам Александрович, который поначалу выступал резким обличителем деятельности главы РЖМ, не уставал перечислять грешки Ломоносова, хорошенько покатавшись по заграницам и вкусив всех благ загнивающего буржуазного общества, внезапно превратился в довольно покладистого, близорукого ревизора. В конечном итоге возглавляемая им команда после упорных трудов всего-то и обнаружила отсутствие каких-либо оправдательных документов как минимум на 30 тыс. крон, которые Ломоносов, по его заявлению, израсходовал «на взятки»[1583]. В общем, гора родила мышь. Естественно, это нашли пока недостаточным для передачи дела в суд, но рекомендовали более тщательную проверку по линии Рабкрина. А проверять-то было чего… К слову, повторная проверка выявила самовольное расходование Ломоносовым средств на 336 тыс. крон, а кроме того, из кассы ушло на «движимое имущество — 210 тыс., на представительство (приемы, обеды и т. п.) — 315 тыс., на подачки нужным людям — еще свыше 50 тыс.»[1584].
Мне трудно судить, насколько принципиален был в своей деятельности Аванесов, которого Ломоносов всячески обхаживал, но в его беспристрастности есть определенные сомнения. Возможно, здесь на руку Ломоносову сыграло то обстоятельство, что осенью 1922 г., как мы помним, временно вернулся к работе Ленин, здоровье которого несколько улучшилось после стационарного лечения. А Аванесов, человек весьма опытный и к тому же хорошо информированный, мог почувствовать, какого результата ожидает от него вождь. Не будем сбрасывать со счетов и тот факт, что близким контактом, а скорее подельником, Ломоносова являлся бывший нарком финансов и полпред в Ревеле Гуковский, прямо вовлеченный в поставки русского золота за границу. Так вот он, по некоторым свидетельствам современников, располагал хорошими выходами на Аванесова. Этот Гуковский систематически запугивал Соломона своими связями в столице, в первую очередь протекцией со стороны Чичерина и Крестинского, а также влиятельными друзьями в ВЧК. Вот, допускаю, вполне типичный пример дружеской беседы двух советских, если так можно сказать, дипломатов. Гуковский, если верить Соломону, частенько ему твердил: «Я настою, и вас отзовут, и не только отзовут, а еще и познакомят с тем учреждением, где мой друг Аванесов членом коллегии… с ВЧК…[1585] И вас не спасут ни ваш друг Красин, ни ваш друг Менжинский, этот чекистский Дон-Кихот, от подвалов ВЧК и от того, чтобы Вы под гул грузовика переселились в лучший мир…»[1586]
Имел ли место подобный диалог в действительности — большой вопрос. Ведь Соломон, как ни крути, невозвращенец. И все эти упоминания о «грузовике», шумом мотора которого якобы старались заглушить звуки выстрелов во время расстрелов в подвалах Лубянки, уж очень напоминают более поздние фантазии эмигрантской печати.
А пока суть да дело, заграничная паровозная контора ликвидируется. Общие расходы Российской железнодорожной миссии (РЖМ) Ю. В. Ломоносова с ноября 1920 по апрель 1923 г. составили немногим более 82 млн зол. руб. или 65,3 т чистого золота. Этими средствами оплачены 600 паровозов, заказанных через фирму «Виктор Берг» (Viktor Berg), часть из которых была изготовлена на заводе «Геншель и сын» (Genshel & Sohn)[1587], и 500 локомотивов фирмы «Нюдквист и Хольм». Еще 6,85 т в пересчете на золото образовали аванс, выданный «Нюдквист и Хольм» на расширение производства и изготовление первой партии паровозов. В итоге расход золота России на железнодорожные закупки за рубежом в этот период — 70,35 т золота[1588]. И это при том что в 1922 г. советский экспорт составил 49,8 млн рублей, а импорт — 212,6 млн.[1589]
Но продолжается работа комиссии, разбирающейся с греховным наследством РЖМ. Между тем положение для Ломоносова осложняется. С начала 1923 г. Ленин в результате тяжелейшего инсульта окончательно утрачивает работоспособность, а с 12 марта начинают публиковаться официальные бюллетени о состоянии его здоровья. Понятно, что эта ситуация не оставляет равнодушными ни Ломоносова, ни Красина. В государстве ощущается некоторый вакуум власти.
