А вот что касается второго, то я не уверен: Арон Львович оказался тертым калачом. Настолько тертым, что кураторов его разработки в МИ-6 ждало разочарование. Безусловно, Шейнман был хорошо осведомлен о том, что происходило на родине. В Кремле запаниковали: по работе во Внешторге он знал все должности прикрытия и имел доступ к шифропереписке. Удар по разведке получился мощнейший. Но Сталин вновь запретил спецслужбам его трогать, что крайне удивительно: тогда с предателями не церемонились. Возникает законный вопрос: «Почему?» Вполне допускаю, что Шейнман владел информацией об особом банке, созданном по решению Политбюро за границей, которым в полной тайне владел СССР через особо доверенных агентов-иностранцев. Более того, специально подыскивался иностранный гражданин, который мог бы являться «хранителем резервных фондов», вероятно, и партии, а не только государства, ибо решение принималось высшим, пусть и неформально, органом ВКП(б). Ведь именно наиболее надежный партиец Шейнман отвечал за воплощение в жизнь этих идей. Это решение являлось настолько секретным, что даже самые высшие партийные функционеры получили только выписки по отдельным пунктам. Но Арон Львович знал все[1927]. Данную версию подтверждает и Беседовский, по утверждению которого на личном текущем счету Шейнмана «находились весьма крупные суммы из секретных фондов». Именно поэтому специальная комиссия, в состав которой входил и Трилиссер, приняла решение с Шейнманом договариваться, а «ОГПУ немедленно установить тщательную, но осторожно организованную слежку за Шейнманом». Уговорить вернуться Арона Львовича так и не удалось. Но он обещал молчать, за что ему полагалась ежемесячная пенсия в 1000 марок[1928].

Более того, в начале 1933 г. Арон Львович перебрался в Лондон, где ему даже предоставили хорошо оплачиваемую работу: теперь он заведующий лондонской конторой ВАО «Интурист». И на время все успокоилось. Правда, и здесь Арон Львович умудрился переругаться не только с сотрудниками своего офиса, но и с британскими партнерами, что резко сократило и так не очень полноводный ручеек желающих за свой счет посетить СССР. Зато, как и в любом другом достойном «советском учреждении», резко увеличился поток кляуз и взаимных обвинений. Недовольные активно «сигнализировали» в Москву, в ЦК партии. А за Шейнманом стали замечать одну причуду: он до смерти боялся подниматься на борт советских теплоходов, хотя его положение требовало обязательного личного присутствия при отходе лайнеров с туристами, направлявшимися в СССР.

В октябре 1937 г. Шейнман уже окончательно отказался вернуться в Советский Союз. В Политбюро сочли, что он достаточно долго занимал должность директора лондонского отделения «Интуриста». Нового назначения Арону Львовичу не предложили: время бояться разоблачений миновало. Пришлось бывшему советскому наркому и главе Госбанка СССР переквалифицироваться в кладовщика одной из лондонских фабрик. Шейнман благополучно скончался в Великобритании в 1944 г., пребывая с 1939 г. в гордом статусе подданного британской короны.

Была ли уготована подобная участь и Красину, останься он жив и реши не возвращаться в СССР, где его, скорее всего, ждала бы незавидная судьба, как некоторых его особо доверенных подручных? Я не знаю, да и не может этого знать никто.

ЦКК партии, чьи сотрудники изучали размеры капитала, который, возможно, остался после смерти Леонида Борисовича, пришли к заключению, что «у т. Красина не могут быть какие-либо личные, более или менее значительные, средства, что тов. Красин неоднократно за эти годы обращался к партии и советскому правительству за материальной поддержкой для его семьи, и такая помощь ему оказывалась до самого последнего времени. ЦКК констатирует, что даже после смерти Красина его семья обращалась за помощью к партии, как абсолютно будто бы ничем не обеспеченная»[1929]. Понятно, в те недобрые времена никто не хотел брать на себя ответственность за однозначность выводов, отсюда и появилось «будто бы». Тем не менее ясно: несмотря на высокие дореволюционные доходы, легальных источников, позволяющих сформировать значительное состояние, Красин не имел. Ну, и, конечно, впечатляет вывод: «ЦКК считает совершенно недостойным, недопустимым для члена Коммунистической партии и тем более для члена ЦК сокрытие от своей партии факта наличия в сейфе личных, более или менее значительных, средств и тем более обращение при этом к партии за материальной помощью для семьи»[1930]. Конечно, далее шли обширные рассуждения о недостойном поведении Красина, дискредитации им чести коммуниста и вреде делу ВКП(б), авторитету советской власти и так далее. Но за всем этим многословием скрывается одно: в ЦКК не уверены, что Красин не оставил после себя значительного тайного капитала. Что касается источников его формирования, то они были очевидны, хотя так и не установлены. Судя по всему, Сталин и Политбюро решили не предавать дело огласке, и портреты Красина остались на почетных местах, правда, на всякий случай выплату пенсии вдове прекратили. А ледокол, носящий его имя, и сегодня пришвартован у набережной Невы в Санкт-Петербурге. Как по мне, достойное решение: зачем бросать камни вслед ушедшему из жизни товарищу, сами не святые!

Страна рвалась вперед! Но государственная казна была пуста. Уже к 1923 г. ее опустошили борцы за социальную справедливость. Сталин прекрасно сознавал, что идет расхищение остатков золотого фонда царской России. С позиций своего положения он тогда еще не мог этому эффективно противодействовать, хотя и пытался противостоять неприкрытому грабежу национального достояния, масштабы которого могли лишить страну будущего. Видя собственную перспективу на десятилетия, он понимал, что эти ресурсы ему еще понадобятся. Именно по этой причине беззастенчивое разбазаривание богатств страны вызывали у него глухое бешенство. Поэтому, получив достаточную полноту власти и упрочив свое положение в структуре управления страной, Сталин незамедлительно начал масштабную программу по восстановлению добычи драгоценных металлов. Как шутили западные газеты, советский лидер подхватил вирус «золотой лихорадки». В 1925 г. в стране действовали 11 государственных золотодобывающих трестов. По словам работавшего в СССР в Главном управлении золотоплатиновой промышленности («Главзолото»)[1931] американского инженера Джона Литтлпейджа[1932], произошло это после того, как Иосиф Виссарионович прочитал книгу француза Блеза Сандрара[1933] «Золото Саттера» о золотодобыче в Калифорнии. Сталин, утверждает Литтл-пейдж, настолько увлекся этой книгой, что потом изучил всю литературу по золотодобыче, которая только была ему доступна. Американец знал, что говорил. Литтлпейдж не только сделал в Стране Советов головокружительную карьеру, став заместителем управляющего Золотым трестом СССР, но и, оставаясь гражданином США, удостоился ордена Трудового Красного Знамени. Несмотря на начавшиеся в стране репрессии среди промышленников и иностранных специалистов, Литтлпейджу удалось с семьей вернуться в 1937 г. (!) в США, где он даже написал свои известные воспоминания «В поисках советского золота» (книга вышла в том же году). Кстати, в ней нет ни слова о репрессиях.

Уже в конце 1933 г. в СССР добывалось вдвое больше золота, чем составляла среднегодовая золотодобыча в царской России в 1909–1913 гг., — свыше 130 т. А в 1937 г. СССР вышел на второе место в мире по этому показателю. Конечно, здесь встает вопрос о том, какой ценой достигались такие результаты. Но страна не могла ждать, внешняя угроза СССР с каждым годом нарастала.