Еще один камешек, если не сказать булыжник, в окно РЖМ: тут уж, как ни крути, явный просчет железнодорожного гуру. В лучшем случае. Это как посмотреть. А приглядеться в ЧК были мастера… Это, пусть и сквозь зубы, вынужден признавать и Ломоносов: «Чека являлась наиболее организованной силой в Советской России»[1536].
Скорее всего, все эти подвижки связаны со снижением вовлеченности Ленина в повседневные дела по управлению государством из-за резкого ухудшения здоровья, состояние которого уже давно вызывало опасения. Как утверждает А. Нагловский: «…уже тогда [в 1921 г.] он [Ленин] производил впечатление человека совершенно конченного. Он то и дело отмахивался от обращавшихся к нему, часто хватался за голову. Казалось, что Ленину „уже не до этого“. Ни былой напористости, ни силы. Ленин был явный нежилец, и о его нездоровье плыли по коридорам Кремля всевозможные слухи. А за спиной этого желтого истрепанного человека, быстро шедшего к смерти, кипела ожесточенная борьба — Сталина, Зиновьева, Каменева, Троцкого»[1537].
Да и сам В. И. Ленин 11 августа 1921 г. признал: «Я не могу работать»[1538].
Но, скорее всего, Нагловский торопится с выводами: Ленина было рано списывать со счетов. Ломоносов, якобы обидевшись на выражение недоверия со стороны Красина и Дзержинского, внезапно подает в СНК прошение об отставке.
При этом, стараясь усилить свои позиции в аппаратной борьбе, он обращается напрямую к Ленину, требуя направить его в США. Что интересно, Юрий Владимирович ссылается не столько на свои связи за океаном, сколько на возможности супруги в высших кругах американской еврейской общины. «Позволю при этом думать, что ни у кого из советских сотрудников нет таких деловых и политических связей в Америке, как у меня и особенно моей жены»[1539], — пишет он.
И этот демарш, похоже, находит отклик у вождя. Владимир Ильич вновь вступает в дело, выводя своим авторитетом Ломоносова из-под удара. Он рекомендует Дзержинскому подыскать профессору применение в наркомате. Сам же Юрий Владимирович видит себя в НКПС исключительно в должности наркома, о чем со всей «пролетарской прямотой» пишет Ленину: «Уж погибать, так с музыкой, — там я хоть попробую осуществить свою программу…» Однако за этой внешней бравадой явно просматривается нежелание покидать комфорт западных столиц, поскольку он тут же добавляет, что «снабжение транспорта почти целиком висит на заграничных заказах, а без меня дело рассыпается». «Считаю, — прямо указывает потенциальный кандидат в наркомы, — себя вполне готовым для торгово-политической деятельности в Швеции и странах, говорящих по-английски»[1540]. Ну, если с торговлей понятно, то замах на политическую роль, да еще и за границей, достаточно откровенно демонстрирует возросшие амбиции паровозного деятеля. Время смутное, так почему не рискнуть?
В декабре 1921 г. после всех жалоб и стенаний со стороны многочисленных недоброжелателей вопрос о деятельности Ломоносова рассматривается на Политбюро. Скрепя сердце ранее на это был вынужден согласиться и Ленин, дабы «немного сократить его автономию»[1541], но только, как вы правильно поняли, «немного». Вождь согласен несколько изменить порядок подчинения Ломоносова: не прямо СТО, а через НКПС или, на худой конец, НКВТ. Горбунов даже получил поручение подготовить соответствующее постановление СНК.
И все же, несмотря на пока еще безоговорочную поддержку вождя, бесконтрольная деятельность Ломоносова вызывает все большее раздражение в руководстве страны. 14 декабря 1921 г. Совет труда и обороны (СТО) постановил: «В принципе признать необходимым, чтобы уполномоченный СНК в выполнении ж.-д. заявок за границей тов. Ломоносов был подотчетен в соответствующей части по НКВТ и НКПС». Другими словами, до этого времени, полтора года, Ломоносов мог не отчитываться ни перед кем, кроме Ленина[1542].
Как видим, НКВТ, читай: Красин, все же смог нанести мощный удар и в итоге пробить блок оппонента. Надо отметить, Красин и ранее пытался противостоять реализации российского золота шведским консорциумом по своему усмотрению. «Заявите концерну через нотариуса формальный протест против таких действий с предупреждением, что мы оставляем за собой право взыскать с них убытки за преждевременную продажу товара по убыточным ценам», — метал он еще за год до этого громы в телеграмме из Лондона в адрес советского представительства в Стокгольме[1543]. Но шведы и не почесались.
Однако торжество Красина оказалось преждевременным и, увы, недолгим. Неожиданно для всех происходит событие, которого предвидеть не мог никто: 4 января 1922 г. СНК утверждает, а Ленин подписывает новый мандат главы РЖМ. Текст этого документа настолько любопытен, что я приведу его полностью: «Предъявитель сего профессор Ю. В. Ломоносов состоит Уполномоченным Совета Народных Комиссаров по железнодорожным заказам. По отношению ко всем транспортным заказам за границей, включая заказы на ремонт паровозов, судов и вагонов, тов. Ю. В. Ломоносову предоставляются права Народного Комиссара. Всем советским Представителям за границей вменяется в обязанность оказывать тов. Ю. В. Ломоносову всемерное содействие»[1544]. Теперь Ломоносов не просто уравнен в правах с Красиным, а сам становится наркомом.
Более того, 20 января 1922 г. СТО, одобрив ассигнования на очередные выплаты «Нюдквист и Хольм», возлагает на Ломоносова и… верно, Литвинова (читай: подельника!) задачу оценить, «какие потери возможны при уменьшении обусловленных договорами заказов»[1545].
Что произошло, на каком этапе и по чьей воле текст документа претерпел столь разительные изменения — тайна, покрытая мраком времени. Видя ошеломление соперника и не теряя ни минуты, Ломоносов, козыряя поддержкой вождя, пускается во все тяжкие и даже пытается, ссылаясь на какое-то мифическое «специальное задание тов. Ленина», подмять под себя организацию ремонта за границей советских судов — исключительную сферу ответственности наркома внешней торговли. Красину приходится терпеть. Он не решается пока на открытый протест. Ведь в его памяти еще свежа реакция Ленина на его предыдущий демарш, когда он пригрозил уйти в отставку с поста наркома, если будет урезано монопольное право НКВТ на контроль за всей торговлей. Тогда Ленин начертал на одном из документов: «От Красина придется, по-моему, отказаться, если он будет отвечать истерикой»[1546]. И хотя формально повод для столь жесткой реакции был иной, Красин хорошо понял, какова истинная подоплека этих угроз в его адрес. Не трогай Ломоносова!
В итоге главу РЖМ слегка пожурили и попросили не игнорировать всяких там полпредов, а «осведомлять» их о планируемых сделках. Но контроль НКВТ и НКПС при сохранении непосредственного подчинения миссии СНК какой-то условно-ущербный, не полный: «финансовая отчетность миссии ведется по формам НКВТ и направляется в этот Комиссариат, техническая — по формам НКПС и направляется туда же, а материальная — по формам, согласованным между НКВТ и НКПС, — в оба эти Комиссариата»[1547]. Ну, а полпредов профессор должен не более чем «уведомлять» о предполагаемых сделках. При такой запутанной схеме подчинения и отчетности поле для маневра и фантазий главы РЖМ сохранялось обширнейшее. Можно сказать, Ломоносов отчасти даже расширяет свои полномочия, теперь к сфере его исключительной ответственности отнесена и доставка готовых паровозов в Россию, что требует переоборудования судов и стоит немалых денег.
