Ломоносов делал все от него зависящее, чтобы подорвать авторитет Красина. В своих разговорах, не ограничивая себя в выражениях, он всячески подчеркивал, что в ведомстве тогда существовала «всеобщая антипатия к Красину», проявлявшему «импотенцию» на посту наркома НКПС. И насаждение этого тезиса всячески культивировал Рыков. Красин и его приближенные, по версии Ломоносова, «ни бельмеса не смыслят в железнодорожном деле». Служащие голодают. «Нигде снабжение не было так плохо поставлено, как на рельсах». «На линиях хозяйствовали военные и чекисты»[1429]. Знал ли тогда об этом Красин? Скорее всего, нет. Ибо факт остается фактом: кандидатуру Ю. В. Ломоносова на роль главы Российской железнодорожной миссии (РЖМ), на которую и возлагалась вся операция по закупке паровозов, рекомендовал именно Леонид Борисович.
Сам Ломоносов утверждает, что непосредственно Красин настаивал на его участии в переговорах за границей, однако подлинность нижеследующего диалога, который у него якобы состоялся с Леонидом Борисовичем, в его пересказе выглядит сомнительно.
Итак, кабинет Красина. Хозяин: «А жаль, что Вы уехали из Америки. Сейчас там важно было бы иметь настоящего человека».
Ломоносов: «По совести, меня за границу не тянет. Как ни тяжело работать сейчас в России, мое место здесь»[1430]. Хотя, конечно, можно допустить, что эта беседа состоялась задолго до памятного ленинского мандата, но все же… 25 мая 1920 г. Ломоносов возглавил РЖМ.
Безусловно, Красин не мог не учитывать, что Юрий Владимирович, человек склонный к риску и авантюрист по натуре (это, кстати, роднит его с Леонидом Борисовичем), установил в США близкий контакт с Ривом Шлеем — вице-президентом «Чейз нэшнл банка»[1431]. А это открывало широкие перспективы и для него, как тогда надеялся Красин. Ведь золотой фонд, выделенный СНК на приобретение паровозов за границей, оставался в ведении НКПС и в дальнейшем Наркомата внешней торговли. Но на практике вышло иначе: фактически он перешел в распоряжение руководителя РЖМ — по итогу Ломоносова. Конечно, формально Красин, который 11 июня 1920 г. возглавил только что созданный Наркомат внешней торговли, должен был его контролировать, но увы.
Хотя поначалу Красин и Ломоносов вроде бы уживались неплохо. Но в силу того обстоятельства, что Юрий Владимирович возглавил РЖМ несколько ранее, чем Леонид Борисович НКВТ, по факту выходило, будто Красин «покушался» на те права, которые Ломоносов успел перетянуть на себя, застолбив золотоносный участок. И это «браконьерство» неизбежно привело к тому, что, по воспоминаниям современников, вчерашние сослуживцы оказались едва ли не сразу в очень натянутых отношениях. А точнее — попросту ненавидели друг друга, ибо каждый рвался контролировать огромные денежные потоки, связанные с заказами. Ломоносова коробило, что Красин давал ему указания в паровозном деле, а тот, в свою очередь, никогда не упускал шанса показать свою власть. Это крайне задевало Ломоносова. Их конфликт, по утверждению Юрия Владимировича, якобы имел давние корни. Он возник очень давно, еще в 1905 г., когда они столкнулись в военно-технической секции, отвечавшей, кстати, за подготовку террористических актов. Красин этот факт категорически отрицал, заявляя, что «никогда не встречал Ломоносова на революционных путях»[1432]. Сам же Юрий Владимирович, напротив, доказывал обратное и, как выразился один из хорошо знавших его современников, любил «козырять „бомбочками“»[1433].
Лично мне представляется, что Ломоносов сильно лукавит, и не только потому, что ему выгодно на тот момент таким образом толковать их неприязнь. Просто роли в снабжении боевиков оружием в первой русской революции он, по существу, не играл никакой. К тому же именно в 1905 г. Юрий Владимирович был очень занят защитой докторской диссертации, так что вряд ли у него оставалось много времени на нелегальную деятельность. Похоже, эти его давние услуги большевикам явно надуманы, дабы преувеличить свои заслуги перед партией и «надуть» стаж дореволюционной причастности к борьбе с прежним режимом, под кровавым гнетом которого Ломоносов чувствовал себя весьма комфортно.
В итоге 17 июня 1920 г. Ленин утвердил «Наказ Российской железнодорожной миссии за границей». Ломоносову как главе миссии был вручен специальный мандат, подписанный лично Владимиром Ильичом, предоставлявший ему права народного комиссара, то бишь министра, в том числе право принятия окончательного решения на месте. Таким образом, он становился подотчетен только Совнаркому, т. е. все тому же Ленину. Красина просто вычеркнули из «паровозной» схемы. Ломоносову позволялось покупать и ремонтировать паровозы, расплачиваясь золотом, а также приобретать вагоны, цистерны, запчасти и т. д. А это значит, что в данном случае он фактически получил добро от вождя на бесконтрольное распоряжение золотом из царских резервов еще до того, как ранее заключенный контракт на постройку и приобретение паровозов в Швеции утвердили высшие советские инстанции.
В итоге договор подписан Красиным, ему же как наркому внешней торговли формально передается в ведение и весь железнодорожный золотой фонд, а по факту все права распоряжаться золотом монопольно перепадают Ломоносову, точнее, их ему делегирует непосредственно Ленин. А Красин не может и шагу ступить без ведома и позволения вождя. Но ведь именно он всячески продвигал идею необходимости производить оплату импортируемых товаров «в первую очередь кредитными знаками, иностранной валютой, иностранными процентными и ценными бумагами, серебром и золотом». И делать это надлежало, следуя его логике, «дабы не сокращать нашего и без того незначительного товарного фонда, а также не загромождать транспорта перевозкой товаров»[1434]. Ну, вероятно, опыт работы наркомом путей сообщения внушил ему такую особую заботу о благе железной дороги. Что же касается золота, то, хотя оно и стоит последним в перечне платежных инструментов Красина, не будем на сей счет заблуждаться. Именно золото является тем универсальным средством платежа, которое легче всего продать и труднее всего контролировать в силу его обезличенности и бесконечной делимости. В этом и состоял, по моему убеждению, корыстный интерес самого автора идеи: Красин жаждал богатства, личного и бесконтрольного. Он устал от необходимости постоянно заниматься поиском денег для содержания семьи, любовниц и многочисленных родственников — своих и жены. А здесь сразу все пошло не совсем так, как он рассчитывал. Есть причины для раздражения.
Красин, который прекрасно знает силу больших денег, причем в данном случае не просто больших, а ошеломляюще огромных, в этой ситуации чувствует себя едва ли не ограбленным Ломоносовым. Ведь он лично так нуждается в хорошей финансовой подпитке. С этого момента начинается долгая и упорная борьба за право распоряжаться золотом двух титанов — Красина и Ломоносова. Еще вчера они, казалось бы, отлично ладили, а с сегодняшнего дня кровные враги. Их схватка, поначалу протекавшая под ковром, будет долгой и упорной, пока не выльется в открытое противостояние. Интересно, что оба рассчитывают опереться на поддержку единственного, кто может ее оказать в подобной ситуации, — Ленина. И если поначалу вождь еще лавирует, якобы оставаясь над схваткой, то в итоге однозначно становится на сторону Ломоносова. Но до этого момента еще предстоит серьезная борьба и произойдет масса интереснейших событий.
Ломоносов быстро оценил власть и силу нового специального ленинского мандата, ведь он теперь фактически делал его неподвластным никому. Он настолько стремительно входит во вкус собственной исключительности (а нахальства ему не занимать), что даже всесильный и беспощадно-кровожадный Троцкий, занимающий тогда пост главы НКПС, вынужден жаловаться на его своеволие и произвол непосредственно Ленину. А кому еще? Больше некому! Полагаю, именно эта схватка за власть над ведомством с Ломоносовым побудила Льва Давидовича отметить в своих мемуарах: «Год работы на транспорте был для меня лично годом большой школы»[1435].
