— Успокойся, Злат, что случилось? — сразу завела меня к себе подруга, отрезав от навостривших уши и ожидающих сцены сотрудников.

— Этот твой Дементьев полез ко мне в трусы! — захлебывалась я возмущением.

— Так уж прям полез… — скептически осекла меня.

— Вот, представь себе! Предложил «отпраздновать» удачное завершение переговоров…

— Ну а ты, конечно, отказала… — саркастично отсекла подруга.

— Да, Кать, представь себе, я отказала! Потому что это гадко и унизительно! Потому что я переводчик, а не проститутка!

Катя выдохнула, видимо, борясь с нарастающим раздражением. Ни сочувствия, ни сожаления на ее лице написано не было.

— Знаешь, Злат, я вот удивляюсь, это брак тебя такой сделал или ты всегда была от мира реального оторванная… Ей самый крутой мужик Москвы предлагает в ресторан пойти, а она оскорблена! Что тут вообще такого?! Воспользовалась бы! Ты хоть понимаешь, сколько у тебя в жизни проблем? Как ты их решать собираешься? Ты правда думаешь, что сможешь отвоевать сына в суде? Да я б сама тебе ребенка не отдала— куда ты его заберешь?! Мальчику нужна забота…

— Вот именно, Катя, забота, а не деньги! Материнская любовь! Но тебе не понять, у тебя нет детей, у тебя все измеряется материально!

Зря я, конечно, это ляпнула сгоряча, сразу пожалела, бросив на подругу опасливый взгляд. Эта тема была у нас табу. Хоть у Кати и не было мужа, ребенка она хотела, я точно знала. А еще я знала, что мужчина, намного старше ее, с которым она связалась сразу после окончания института, заставил сделать ее аборт…

Повисла спирающая легкие тишина. Невыносимая. На душе становилось все более и более гадко. Вот, теперь я поссорилась с самым близким мне здесь человеком…

Первой заговорила Катя. На удивление, ее тон был спокойным и уравновешенным. Словно бы она посчитала про себя до десяти и только потом начала говорить.

— Короче, знаешь, что я тебе скажу, подруга? Вот откровенно… Я всё сглаживала, не хотела в лоб, думала, ты сама дойдешь… Ты в полной заднице. Андрей твой тот еще чудак на букву «м». Не отдаст он тебе сына, как ни крути. В лучшем случае разрешит видеться на неделе. И это только если его мужское эго будет удовлетворено, а так кто знает, каких масштабов его месть достигнет. Лично я не представляю, как ты проживешь на учительскую зарплату. Поэтому и предложила тебе хороший вариант заработка. Ты не девочка маленькая, должна понимать, с какими людьми мы работаем. Разные у них могут быть потребности и пристрастия. Переводчица— не эскорт, говоришь? Хм… Это как посмотреть. Разве ты не сопровождаешь его на переговорах? Разве не улыбаешься его партнерам? Разве он не платит за твои услуги? У тебя узкое мышление- что раз эскорт, то сразу секс. А вот и нет… Мы для них все под одну гребенку- наемный персонал. Думаешь, все эти прихоти в виде длинны юбки или высоты каблука— это проявление профессионализма? Не смеши меня, — мрачно хмыкнула, — и я через это проходила, Злат. И ко мне приставали, пока я переводила. Разное было. Здесь, знаешь ли, всё от тебя зависит. Одна и ноги раздвинет— и ни с чем останется, другая прекрасно отработает, вежливо съедет с двусмысленных предложений— да еще и обогатится. Этот Дементьев отшибленным на голову не слывет. Да, может позволить себе лишнего, но через силу- никогда. Мужик себя уважает. Могла бы воспользоваться уникальным шансом, с учетом того, в какой ты глубокой попе… Уж не невинная лань все-таки… А ты… — махнула рукой пренебрежительно, — мой тебе совет, Злат. Если планируешь так же и дальше играть в терпилу с этим миром, собирай свои немногочисленные пожитки и езжай в родной город. Может там найдешь свое место, там и темп жизни другой, и требования. А Москва тебя такую, тургеневскую барышню, проглотит и не поперхнется…

Все это время я слушала Катю с каменным выражением лица. Мне много что было сказать ей в ответ, но сил не осталось. Да и что я ей докажу? Мы теперь из разных миров. Вот, она сидит в своем собственном офисе в центре города, на вешалке висит дорогое брендовое пальто, сумка из крокодила, привезенная месяц назад из Италии, гилауроновые острые скулы и пышные губы, придающие лицу излишнюю холодность. А может это уже и не косметология? Может она и была уже такой, холодной внутри? Может и не осталось ничего от той веселой Катьки — хохотушки, вечно влюбляющейся не в тех парней и безбожно списывающей у меня все, что только было можно? Прошлое осталось прошлым. Мне нужно это принять. Глобально. И двигаться дальше. Ради сына. В этом единственном она была права.

— Я постараюсь съехать от тебя до конца недели, Кать. Извини, что стесняю… — произнесла твердо и вышла из кабинета, услышав уже в спину ее возражения и оханья о том, чтобы я не придумывала глупости. Но я правда твердо для себя решила заканчивать у нее ютиться. Нет, не потому, что была обижена на подругу. Потому что она права— я витаю в облаках, тургеневская барышня, оказавшаяся в совершенно не тургеневском романе… Моя история скорее бы вписалась в «Преступление и наказание» Достоевского. Вот только наказана я была, ничего в сущности и не совершив. А может быть, бездействие в отношении собственной жизни- это и есть главное преступление?

— Комната светлая, сторона солнечная. Есть милый балкончик, — деловито водила меня Юлия Ильинична по своим скромным владениям, — с соседями, конечно, не очень повезло, но у других и похуже бывает, — сказала, смотря в пол, — если бы Вы были чужой, Злата Павловна, я бы и не стала заострять на этом внимания.

— А что с соседями не так? — пока что все мои движения были на автомате. В голове не укладывалось, что я буду жить здесь…

— Ну, ведь этот дом под снос. Почти полностью расселен. Большинство съехали, особенно молодые семьи, кто с детьми. Мэрия выделила хорошие квартиры, просторные, но на окраине. Остались либо самые маргиналы, либо принципиальные, кто считает, что родился и умрет в центре. Не хотят переезжать в другой район. Вот и сидят— грызутся друг с другом… В нашем отсеке бывший афганец. Хороший дяденька, но запойный и контуженный. Еще мать с дочерью. Дочь подросток, переходный возраст у нее, а мать водит к себе всяких— все время ругань стоит. Могут придираться к Вам на первых порах из — за кухни и санузла. Но что поделать. За такие деньги что есть то есть, Злата Павловна, сама представить не могла, что Вы будете смотреть эту комнатушку для себя…

Юлия Ильинична была завучем в нашей школе. Крупная женщина лет пятидесяти, она неуловимым образом знала подробности жизни всех и вся, хотя ни в коей мере ее нельзя было назвать сплетницей или болтушкой. «Профессия такая», — многозначительно отвечала педагог, стоило только в очередной раз собеседнику округлить глаза, услышав неожиданную и крайне «конфиденциальную» информацию. Она сама деликатно тет — а—тет поинтересовалась у меня по поводу моего положения, узнав, что я хватаюсь за любую работу в школе. На душе было так тяжело, что я не выдержала, выдала ей как на духу, что деньги очень нужны, муж выставил на улицу и даже сына от меня спрятал…

— И что Вы планируете делать дальше? — спросила сочувственным голосом. Правда, в нем не было снисходительной жалости. Весь ее вид излучал конструктивизм и настрой на то, чтобы помочь. Я сразу это почувствовала. И мысленно очень сильно ее за это поблагодарила. Такой уж всегда была Юлия Ильинична. Будь то вопросы заказа мела для доски, покраски парт или личных вопросов нашего коллектива.

— Как минимум найти себе жилье, — ответила я, шмыгая покрасневшим от слез носом.

— Есть у меня один вариант, Злата Павловна, но сразу скажу, не Вашего уровня, конечно.

Комнатка в коммуналке в рабочем поселке Метрогородка досталась нашему завучу еще от ее родителей. Те в свое время переехали в Москву строить первую ветку метро. Так, совсем близко от престижных Сокольников с их шикарным парком и старомосковской инфраструктурой появился небольшой анклав пролетариев. Своя квартира у нашего завуча была, а эту комнатку сдавали преимущественно студентам. По стечению обстоятельств именно сейчас она подыскивала новых жильцов— и несказанно обрадовалась, что я могу въехать в мае, что не придется ждать начала нового учебного года.