И Ракеш к ней обращается с приставкой “благородная”. Что в ней благородного-то?

Лысый врач накормил Дана сладковато-солоноватой жидкой кашей с мелкими зернышками, быстро растворяющимися во рту. После нее сразу накатила приятная сытость.

В тот же день ему предоставили кресло на колесах. Он выехал на обширную террасу за окном, посидел в тени декоративных деревьев, полюбовался видами.

Вот тогда он наконец смог увидеть город Антарапур во всей красе с высоты предгорий.

Город начинался на берегу сине-зеленого залива, в котором пестрели разноцветные и разнокалиберные корабли, издали кажущиеся игрушечными. Заходящее солнце сверкало в водах океана. От берега город карабкался в горы ступень за ступенью. Черепичные и каменные крыши зданий, башни, золотые конусовидные сооружения с длинными пиками, похожими на антенны, величественные каменные здания со сложным рельефом, многоуровневые пагоды, заросшие цветами и садами террасы, искусственные водопады и древние, поросшие зеленым мхом статуи, — все это был город городов Антарапур.

Он был настолько живописен, что через короткое время зрение просто уставало от всего этого великолепия и начинало воспринимать красоту как нечто само собой разумеющееся.

Выяснилось, что “палата” Дана расположена на третьем, последнем этаже здания, утопающего в зелени и окруженного террасами и галереями. С соседними зданиями “больница” — если это была больница — соединялась крытыми переходами, образуя целый комплекс.

Этот комплекс был выстроен довольно высоко в горах. Город тянулся и выше, но основная часть осталась внизу, и Дану достался отличный наблюдательный пост. Выше виднелись какие-то величественные храмы с белыми дисками на стенах и специальных башенках и все те же пышные сады. Стены храмов покрывали барельефы. Рассмотреть их Дан с большого расстояния не сумел и с сожалением вспомнил о монокуляре, который, судя по всему, навсегда остался в пустыне другого мира.

За границами города простирались сплошные джунгли, над которыми вились тучи птиц.

Кроме птиц, вдали над городом и горами временами пролетали гибкие крылатые аппараты. Крылья, кажется, перепончатые, махать не машут, но активно участвуют в маневрировании. Издали аппараты похожи на своеобразные планеры, но передвигаются уж больно быстро.

Дан заглянул за невысокую каменную ограду террасы — внизу другая терраса, еще шире, с крохотными круглыми бассейнами, где растут лотосы и плавают бело-красные рыбки.

…Вечерело. В синеющем небе повисла бледная, почти полная луна.

Дан все сидел и сидел в своем инвалидном кресле, потрясенный всеми этими экзотическими красотами. Раньше он и не предполагал, что такая красота где-то существует.

Собственно, совсем недавно ему и в голову не пришло бы, что есть другие измерения. Смешно об этом думать, но он до сих пор как следует не переварил все эти факты. Просто принимал, как данность, без толкового осмысления. События закрутились очень быстро, для размышления времени не оставалось.

Но сейчас время есть, а сам он тут, в Антарапуре… Так далеко от Камень-града, что расстояние не измерить никакими аршинами, километрами и солнечными годами.

Возьмем новорожденного — он принимает как данность тот мир и ту семью, в которых родился. Вопросами он, естественно, не задается. Почему именно здесь? Почему именно сейчас, а не во времена средневековых баронов или пещерных людей? Почему мальчиком, а не девочкой (и не наоборот)? Вот и Дан теперь как новорожденный. Не остается ничего другого, кроме как молча принять эту ситуацию.

С наступлением сумерек громче зазвенели насекомые. Из глубин памяти всплыл Камень-град с его тускло-серыми красками, дождливым небом и ночами, что длятся большую часть суток. И сердце тоскливо сжалось.

Ночью он несколько раз просыпался в страхе, что его обступили монстры. Рука тянулась в поисках плазменной пушки, но находила лишь чистые простыни.

Шляпа Макса! Где сейчас эта шляпа, с которой он не расставался все эти сумасшедшие дни и ночи?

Утром он спросил о шляпе пришедшего на осмотр лысого доктора. Доктор пожал плечами и ответил, что ему это неизвестно.

— Ложитесь, — велел он. — Я сделаю капельницу.

Но сегодня Дан пребывал в дурном расположении духа и послушно выполнять требования доктора не желал.

— Они сказали, что со мной поговорит какой-то Шен Дамон. Где он? Почему никто не приходит? Камень-град… мой мир в беде! Понимаете?

Доктор повторил:

— Увы, мне неизвестно, кто вы такой и когда Шен Дамон обещал вас посетить. Это не мое дело, я лекарь. Ложитесь, пожалуйста.

Изрекал он все это вроде бы вежливо, но в голосе сквозило столько презрительной надменности, что Дана передернуло.

— Все вы знаете, — сказал он. — Просто по-человечески объяснить не хотите. Я что, получается, пленник? Боитесь, что спрыгну с террасы и в горы сбегу?

— Вы не пленник, а больной. Вам нужно лежать и подчиняться велениям доктора…

— Я устал лежать!

Дан начал привставать, чтобы перебраться в коляску. Вчера ему подсобил доктор, а сейчас неизвестно, удастся ли провернуть это сложное дело самостоятельно. Но Дану было все равно, упрямства ему не занимать.

Доктор толкнул его в грудь, чтобы вернуть обратно на подушки. Довольно сильно толкнул. Вот это была ошибка.

Совместное житье с ночными монстрами в условиях мертвой пустыни здорово испортило Дану характер, и прежде не отличающийся мягкостью и покладистостью. Да и не мог подобный травматический опыт остаться без последствий.

Дан быстро выдернул из одной руки старика трубку капельницы и привычно наполнил ее энергией. Трубка затвердела, превратившись в оружие. Дан взмахнул трубкой, как дубинкой, и выбил флакон из другой руки доктора. Флакон отлетел в угол, но не разбился. А трубка обвилась вокруг шеи доктора, стянулась в петлю, и тот захрипел, задыхаясь.

Дан притянул к себе побагровевшее лицо доктора и проорал:

— Я! Должен! Поговорить! С вашим главным! Мой мир в опасности, мать твою!

Доктор правой рукой уперся в край кровати, а левую отвел назад, как для замаха. Над ладонью возник светящийся диск.

“Это еще что за фигня?” — подумал Дан.

Он приготовился отпустить доктора в тот момент, когда тот попытается ударить этим диском. Если хватку разжать внезапно, доктор потеряет равновесие, и никакого грамотного удара не получится. Тогда Дан угостит его хлестким ударом трубкой по лысой башке.

А дальше… Дан не думал, что будет дальше. Глядишь, кто-нибудь соблаговолит явиться на крики и поговорит с ним. А то тут все — кроме Ракеша — совсем берега попутали, ходят, задрав носы… Это бесит — особенно после всего пережитого.

Но удара со стороны доктора не последовало.

Кто-то, возникнув как из-под земли позади доктора, ловко и мягко перехватил его кисть, и диск сразу же растворился без следа. Этот же кто-то легко снял трубку с шеи старика; она почему-то перестала быть твердой, хотя Дан наполнял ее энергией.

Новый человек отстранил задыхающегося доктора, встал на его место и широко улыбнулся. Дан, дыша так же тяжело, как и спесивый старик, — из-за усилий и боли, — уставился на новоприбывшего.

Это был мужчина неопределенного возраста — может быть, лет сорока, а может, и пятидесяти с гаком. Сильно загорелый, как и все здесь, высокий, широкоплечий, мощного телосложения. Обнаженные руки — длинные и мускулистые. Под густыми прямыми бровями глаза навыкате, неожиданно чистого синего цвета, с веселой безуминкой. Длинные черные волосы собраны в увесистый пучок на затылке. Щеки и подбородок покрывает изрядная щетина. Одет в безрукавку карминно-красного цвета и такого же цвета просторные штаны на широком поясе. Под безрукавкой — шафраново-желтая майка с буквами, отдаленно похожими на “WМ”. На шее висят бусы из лакированных деревяшек с какими-то символами.

Неожиданный гость поинтересовался глубоким баритоном:

— Какие-то вы все разгневанные! А порочный круговорот гнева и насилия не имеет, между прочим, конца!