Индрии подсказали: Кирана впечатлили его слова сильнее, чем Смарана. Эмиссар усилил напор, а с ним и остальные. Смаран перестал болтать и соблазнять, он отмахивался от ударов, ворочался как медведь, одолеваемый охотничьими собаками, золотая рожа корчилась, язык свешивался до пуза, — а потом бог неожиданно развалился на золотистые фрагменты, которые мгновение спустя рассыпались в прах, настолько мелкий, что его практически невозможно было разглядеть.

Пала мертвая тишина. Эмиссары настороженно стояли в боевых стойках, в полной готовности, напрягая индрии. Но нет — Смаран телепортировался через только ему одному известную мандалу.

Через секунду Дан осознал, что слабость и боль в нем сильнее, чем ему казалось в пылу боя, перед глазами потемнело, будто снова погасли все светильники, и он потерял сознание.

…И вновь, в который уж раз, ему снилась та самая, самая первая в его жизни мандала, и дед Григор, копошащийся на кухне, а за окном был приполярный день, неотличимый от ночи, и на подоконнике нес вахту робокот Базиль…

Дан проснулся в своей комнате в Академии Эмиссаров, в привычной постели, пропахшей сандалом. Стоял день, самый обычный день в Антарапуре, и теплый ветерок, напоенный запахом моря, колыхал легчайшие занавеси на высоких окнах.

Боли в спине не было, что не могло не радовать.

В комнату, постучав по косяку, вошла Ирис — с собранными в тяжелый узел белыми волосами, в темно-красных одеждах Эмиссара: длинной прямого покроя курточке и просторных штанах на широком поясе. Одной рукой она держала небольшой поднос.

— Я принесла тебе еду — ту самую, который ты угостил меня в мире культа Смарана, — сказала она, поставив поднос на тумбочку возле постели. — Только я добавила еще карри с рисом.

Дан засмеялся. Потом тихо сказал:

— Спасибо…

Он попробовал пошевелить ногой — ступня под тонким пледом послушно задвигалась. У него отлегло от души.

Ирис улыбнулась ему и ушла, а Дан приподнялся оперся на локоть, принялся брать еду с подноса и есть. Оказывается, он сильно проголодался.

По косяку снова коротко стукнули, и вошел Киран — тоже в прикиде Эмиссара. Он был серьезен и торжественно хмур. Слегка поклонился Дану и возвестил:

— Ты меня вдохновил, Дан, теми словами в подземелье… насчет статуса и кармы… Ты прав. В следующем году я буду снова проходить экзамены в Воины.

И, не дожидаясь реакции, развернулся и вышел, оставив Дана в некотором замешательстве, с полным ртом.

Когда вся еда была съедена, явился еще один гость. Старая добрая Керрту опять выполняла по отношению к нему профессиональные обязанности и, пользуясь возможностью, обрушила на него кучу подробностей о перипетиях в личной жизни. Дан слушал ее и слабо улыбался, а потом, когда Керрту немного выдохлась, сказал:

— У меня к тебе просьба, Кертту. Я должен кое-что сделать, и мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Кто-то, кто поймет.

Они пошли в парк, как всегда, безлюдный и тенистый, заполненный щебетом птиц и руладами цикад. Дан прихватил с собой старую шляпу Макса с обвисшими краями и в присутствии Керрту похоронил ее под раскидистым баньяном, сквозь ветви которого просачивались золотистые полосы солнечного света. Наверное, Максу понравилось бы это тихое и уютное местечко.

Глупость, конечно, — хоронить шляпы, но Дану отчего-то стало чуточку легче. Словно он сделал то, что должен был сделать, и отпустил то, что следовало отпустить.

На следующий день, свободный от тренировок, в гости внезапно пожаловал Шен Дамон.

— Я действительно не знаю пути на твою Землю, Дан Данис, — заявил он, когда она вышли на террасу и присели на теплый парапет под декоративным деревцем. — Видно, еще не пришло время. Но когда-нибудь мы туда обязательно отправимся.

Дан молчал минуту или дольше, затем пробормотал:

— Возможно, мой мир заслужил свою судьбу. Наши предки только и делали, что воевали… А когда мы все чуть не вымерли, все равно восстановили военные базы, непонятно для какой надобности. Людей-то почти не осталось, а жить можно было только на узкой полоске суши вдоль Северного океана.

— Возможно, — сказал Шен. — А возможно, и нет. Судьба создается нами самими каждое мгновение бытия.

“Сейчас они наверняка все стали муравьями, крылатыми и безмозглыми, суетящимися под Глазом Смарана”, — подумал Дан.

— Мы победим Смарана, — пообещал Дамон. — Он не прав. Он хочет осчастливить всех разумных существ вселенной, похитив свободу выбора. А счастье без свободы, пусть даже внутренний, это такое себе… — Шен хохотнул. — Проще всех убить — уж мертвые-то точно не будут несчастливы!

— А вы знаете, в чем счастье? — спросил Дан.

— В единстве со всей вселенной, в открытости всему, что происходит, в принятии всего и каждого, в смирении с тем, кто ты есть каждый миг жизни. Когда возникнет истинное единение с миром, появится и сострадание ко всем живым существам, великое сострадание бодхисаттвы, Идущего Путем Света. И тогда можно будет вспомнить прошлые жизни… У тебя, например, прошлая жизнь как-то связана с мандалами, Дан Данис.

Дан неожиданно развеселился.

— А у махасиддхов есть сострадание?

— Конечно! — Шен напустил на себя оскорбленный вид.

— Да ну? — фыркнул Дан.

В ответ Дамон легонько щелкнул Дана по лбу, и тот, как обычно, не успел среагировать.