Это первый раз, когда я позволяю ему хоть какой-то физический контакт с романтическим подтекстом, и это оказывается даже приятно.

Я застаю Милашку на кухне за поеданием обезжиренного йогурта. Она сидит, поджав под себя ноги и уставившись в полупустой пластиковый стаканчик. Мне приходится как-то называть ее у себя в голове, и я решила остановиться на «Милашке». Мой внутренний голос произносит это ядовито-саркастическим тоном, и мне это по душе. Не сестрой же ее называть, в самом деле? Пусть это и реальность, но мой разум отказывается воспринимать ее, как родственницу.

Я усаживаюсь напротив нее, кладу локти на стол и слегка подаюсь вперед. Занимаю позу хозяина ситуации (и квартиры, если уж на то пошло). Она продолжает игнорировать меня, но уже не ест, просто ковыряет чайной ложечкой белую жижу.

— Не ожидала, что ты все еще тут, — безразлично бросаю я.

Милашка наконец обращает на меня внимание: исподлобья осторожно поднимает светлые глаза и молчит. В школе я ее напугала, и эффект все еще держится. Это хорошо.

— Дам тебе еще немного времени, — снисходительно заявляю я. — Я ведь не монстр какой. Объяснишь папе, что твое место не здесь, поблагодаришь за проявленную доброту и…

— Девочки, — на кухню метеором вносится папа и одаряет нас по очереди радостным взглядом, — вы уже дома! Да еще и сидите здесь. Вместе.

Он осторожничает, боится, что я выкину что-нибудь из ряда вон, не спешит оставлять нас наедине. В разговор неожиданно вступает Милашка.

— Мы говорили о вашей потрясающей коллекции кукол! — восторженно произносит она. — Это просто потрясающе. Никогда не видела ничего подобного!

Она была в моей комнате. В моей комнате! Трогала моих кукол! Я собираю их с самого детства. Фарфоровые, тканевые, глиняные, восковые, стеклянные. Каждый дом день рождения папа дарит мне новую. Единственную в своем роде. Уникальную. Если я не досчитаюсь хоть одной…!

— Лена показала тебе своих кукол? — папиному удивлению нет предела. — Ты — молодец.

Он треплет меня по плечу, а я натягиваю на лицо вежливую улыбку. Я не дура, и понимаю, что это провокация. Но она не выведет меня из себя.

— Наверное, очень дорогие? — глядя во все глаза на папу, спрашивает эта маленькая дрянь.

Папа мгновенно мрачнеет. И ежу ясно, что он размышляет над тем, что у него не было возможности купить хоть одну куклу ей, своей другой дочери. Ну нет, так я это не оставлю.

— Это не твое дело, — рычу я и тут же натыкаюсь на свирепый взгляд отца.

— Извинись сейчас же, — ледяным тоном приказывает он.

— Ты что, не понимаешь, — я вскакиваю на ноги, и сжимаю кулаки, — зачем она здесь? Думаешь, ей вдруг понадобилась любовь родного папочки?

Милашка прикрывает рот рукой, а отец пронзает меня яростным взглядом. Но меня это не останавливает.

— Да деньги ей нужны, деньги! Она — охотница до богатства. Ты вообще делал тест на отцовство?

— О, Боже, — пищит эта блондинистая дура, поднимается из-за стола, выдавливает из себя быстрое «извините» и бегом покидает кухню.

Отец с тяжелым вздохом роняет голову на ладони. Я устало приземляюсь обратно на стул и аккуратно дотрагиваюсь до его руки. Он резко дергается и смотрит на меня взглядом, в котором я четко вижу разочарование.

— Квартиру, в которой она жила с матерью, ограбили, — говорит он совершенно пустым голосом. — Одна из причин, почему она здесь — действительно, проблемы с деньгами. Но я не думал, — его слова бьют, как плети, — что я воспитал такого бесчувственного ребенка.

Я слежу за тем, как он медленно шагает к выходу, опустив голову. Наверное, я должна испытывать к нему жалость, но жалости нет. Он покупал мне кукол. Но он не воспитывал меня. Это делали няни и изредка мама.

Если он думал, что я приму эту незнакомку с распростертыми объятиями, он меня совершенно не знает. Я жду, пока он закроет дверь в свой кабинет, и быстро бегу в свою комнату. Мне хочется плакать, но сегодня я не позволяю слезам найти выход. Я хочу сохранить внутри это разъедающее чувство гнева. И я направлю его на Милашку.

Моя рука тянется к мобильному, и мой палец застывает над телефонным номером с пометкой «Краснов». Когда в моей жизни происходит что-то важное, меня все еще тянет поделиться с ним. Дурацкая привычка детства никуда не исчезла. Я нажимаю кнопку блокировки телефона и отталкиваю телефон подальше.

Эйфория от встречи с Владой не проходит еще долгое время. Мама расспрашивает меня о Венериной, я слушаю ее вполуха и отвечаю невпопад. Она улыбается, глядя на мою мечтательную физиономию, и говорит:

— Знаешь, а ведь я не очень-то верила в вас двоих. Меня удивляло, что после стольких лет тишины, вы вдруг сошлись. Но твое влюбленное лицо говорит само за себя. Я до сих пор так смотрю на твоего отца.

Я вырываюсь из пучины мыслей и сосредотачиваюсь на мамином опечаленном лице.

— Скучаешь по нему?

— Ну, конечно! — она грустно улыбается и украдкой утирает одинокую слезу. — Как ни крути, не могу примириться с его командировками. Да он и сам им не рад. Помнишь его день рождения?

Последний раз я видел папу на праздновании его юбилея. Он сбежал от толпы гостей чуть ли не сразу же. Это у нас общее: он не любит массовые мероприятия так же, как и я. Я тогда хотел присоединиться к нему, но мама строжайше запретила, сказав, что это невежливо по отношению к гостям. Поэтому я был вынужден наблюдать, как пьяная Венерина отплясывала на моем столе, била посуду и целовалась с несчастным помощником ее отца.

На следующий день с самого утра папа рванул в командировку, и я даже не успел с ним попрощаться.

— Лена тогда, конечно, выдала, — мама уже смеется, вспоминая выходку Венериной. — По молодости я была такой же сумасшедшей. Но твой папа сумел обуздать мой нрав. И у тебя получится. Кстати, что сейчас творится в их семье? Эта девочка приехала надолго?

У меня перехватывает дыхание, потому что ответа на этот вопрос я не знаю. А вдруг Венерина и в правду выгонит ее из города? Что тогда делать мне?

— Я не знаю, — честно отвечаю я. — Думаю, ее появление шокировало всех.

— Ты с ней уже познакомился?

Я с ней не просто познакомился. Я от нее без ума. Этого я, конечно, не говорю.

— Да, — коротко бросаю я и добавляю, предугадывая следующий вопрос: — Влада кажется воспитанной. И милой. Думаю, в конечном счете они поладят. Все они.

О последнем я нагло вру: я не думаю, что они поладят. Венерина слишком эгоистична, и не станет делить отца с кем бы то ни было. Мама с подозрением сужает глаза, но, к счастью, ее отвлекает шуршание ключа в замочной скважине. Мамины глаза округляются, и она уже летит в прихожую, опрокидывая по дороге стул.

Я спешу за ней и уже через какие-то полминуты наблюдаю, как мои родители целуются на пороге. Поначалу это выглядит мило. Но как-то уж слишком долго. Когда становится совсем неловко, я их прерываю:

— Ну, хватит уже. Мои глаза этого не вынесут.

Папа со смехом обнимает маму, швыряет свой чемодан прямо на пол и подходит ко мне.

— Ты вырос? — по традиции спрашивает он, театрально нахмурив брови. — Ну-ка покрутись. Вот так. Точно вырос! Мать, чем ты его кормишь?

Мы смеемся, и отец заключает меня в крепкие долгие объятия. Я отвечаю ему тем же и радуюсь, как ребенок. Маму я очень люблю, но с папой у нас по-настоящему близкие отношения. Пожалуй, он — мой единственный друг.

— Ты голоден? — мама суетится на кухне, пока отец наливает себе стакан воды и пьет короткими глотками. — Я что-нибудь приготовлю. Что ты хочешь? И вообще, почему не предупредил, что прилетаешь сегодня?

— А ты не рада? — хмыкает он, но тут же расплывается в широкой улыбке. — Я перекусил по дороге, но съем все, что ты приготовишь. И даже вымою посуду.

Мама игриво шлепает его по предплечью, я давненько не видел ее такой счастливой. Вообще-то она не любит готовить.

Когда она чуть ли не полностью забирается в холодильник, папа говорит со мной: