— Дан! — голос мамы возвращает меня к реальности.

Она стоит возле моей кровати и обеспокоенно смотрит на меня.

— С тобой все нормально? Ты в школу не опоздаешь?

Бросаю взгляд на часы и соскальзываю с кровати. После этой истории с алкоголем и поцелуями с Эльвирой (до сих пор не понимаю, что на меня нашло) прошло уже несколько дней, а я так и не пришел в себя. Тело слабое и непослушное, в голове — каша, хотя бы тошнить перестало, уже успех.

— Задержись, пожалуйста, — мама останавливает меня в коридоре, и рюкзак вываливается из моей руки на пол.

— Что? — недовольно спрашиваю.

— Ты в последнее время сам не свой, — вздыхая, говорит мама. — У вас с Леной все хорошо?

— Прекрасно, — резко отзываюсь я, поднимая рюкзак.

Пока еще не придумал, как сказать родителям о том, что со мной происходит. И нужно ли вообще посвящать их в свою личную жизнь? Сомневаюсь, что они отреагировали бы адекватно, услышав о моей виртуальной девушке, которая оказалась великовозрастной женщиной, несчастной в браке. Или о том, как я напился, пытаясь забыть обо всем этом. И о том, как по той же причине совал язык в рот лучшей подружке Венериной, которая мне даже не нравится. Слишком много всего, чего бы я хотел забыть.

— Значит, ты в курсе происходящего, — серьезно говорит мама, наклонив голову. — Надеюсь, ты делаешь все, чтобы ее поддержать?

Я почти спрашиваю: «Кого?», но вовремя вспоминаю, о ком идет речь. Мой мозг все еще дико тормозит. Выходит, у Венериной какие-то проблемы. Что ж, меня это не удивляет. Она всегда вляпывается в истории, и моя поддержка — последнее, что ей нужно.

— Мам, я правда опаздываю.

— Конечно. Иди, — она смотрит мне вслед и, когда я одна моя нога уже оказывается на лестничной клетке, громко произносит: — Дан!

Я поворачиваюсь к ней с нарастающим раздражением. Она ласково на меня смотрит и обхватывает себя руками.

— Я тебя люблю, — говорит она.

— И… я тебя, — интонация, с которой я это говорю, больше походит на вопрос, чем на утверждение.

Не помню, когда последний раз слышал от нее эти слова. Ничего не понимаю. Я не тороплюсь вызывать лифт и снова поворачиваюсь, чтобы спросить, все ли у нее нормально, но мама уже закрывает дверь.

Выгляжу я, мягко сказать, паршиво. Из зеркала в мужском туалете на меня пялится осунувшийся бледный незнакомец: рубашка не заправлена и помята, волосы торчат в разные стороны, даже глаза странного мутного оттенка, напоминающие воду в бассейне, где побывала целая футбольная команда после напряженного матча. На урок я все-таки опоздал, и заходить в класс, привлекая к своей помятой персоне всеобщее внимание совсем не хочется. Решаю отсидеться здесь до звонка и немного поразмыслить.

Но как только я забираюсь на подоконник, кто-то в средний кабинке издает странный хлюпающий звук, очень похожий на сдавленные рыдания. На моей памяти такое впервые. В мужском туалете может произойти всякое, но, чтобы кто-то пускал сопли, запершись в кабинке, такое даже в голове не укладывается.

— Э-э… — мычу я. — Кто здесь?

Звуки мгновенно стихают. Плаксивый конспиратор не желает разговаривать. Я все понимаю. Мало ли. Это может быть ребенок, перепутавший этажи или намерено поднявшийся на этаж «старшаков», чтобы немножко поплакать в одиночестве.

Я решаю выйти в коридор, чтобы не смущать плаксу, но, не доходя несколько шагов до двери, возвращаюсь обратно.

— Точно не нужна помощь?

Прислушиваюсь к тишине, но никто не отзывается. Может, мне вообще все это показалось?..

— Туалетная бумага, — писклявый голос застает меня врасплох, и я вздрагиваю, — закончилась.

Точно ребенок. Или… гм… или девушка.

Усмехаясь, беру сверток из другой кабинки и подсовываю под дверь. Изящная рука с едкими синими ногтями сцапывает туалетку и быстро исчезает.

— С-спасибо.

Она шумно сморкается и тихонько всхлипывает.

— Ты же знаешь, что ты в мужском туалете? — интересуюсь я через дверь.

— Ой, правда? — кажется, это печалит ее еще сильнее, потому что я снова слышу, как она отрывает новый кусок туалетной бумаги.

— Не беспокойся, — быстро говорю я, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. — Здесь только я. Можешь плакать, сколько хочешь. Я сейчас уйду.

В подтверждение своих слов я поворачиваюсь спиной и начинаю двигаться к выходу.

Сзади раздается звук отодвигаемой щеколды и удар распахнувшейся двери о соседнюю кабинку.

— Ты совершенно не умеешь утешать, — с упреком произносит она.

Я медленно поворачиваюсь, и мое сердце на какую-то секунду перестает биться. Никогда раньше я не видел эту девушку, потому что, клянусь, это хрупкое и нежное создание просто невозможно забыть. На ней белый пушистый свитер и обтягивающие синие джинсы. Миниатюрный носик весь красный, но это совершенно ее не портит, хоть и придает ей несколько беспомощный детский вид. Волосы золотистые, длинные, капельку вьющиеся у концов. Мне тут же хочется заключить ее в объятия и отметелить того, кто посмел ее обидеть.

Мы разглядываем друг друга несколько секунд, и она робко опускает влажные склеившиеся ресницы.

— Меня зовут Даня, — говорю я, потому что сейчас просто необходимо что-то сказать.

Обычно я представляюсь, как Даниил, но мне страшно, что малейшая резкость с моей стороны может прогнать это удивительное видение. Она поднимает глаза, и на ее лице появляется намек на улыбку.

— Влада.

— Тебе идет, — бормочу я, чувствуя, как начинаю глупо улыбаться.

Я вдруг вспоминаю, как выгляжу, и мне становится неловко. Наверняка, глядя на меня, она решит, что я — один из этих одноклеточных мажоров, вечно растрепанных разгильдяев, считающих неряшливость своей изюминкой, дескать, смотрите, какой я свободный бунтарь. Мерзость!

Она молча смотрит себе под ноги, и я думаю о том, что она вряд ли здесь учится. В этой школе я ни разу не видел настолько скромную девушку. Никаких тебе мини юбок и открытых топов в любой сезон. Скорее всего, родственница кого-то из учителей. От этой мысли мне невыразимо тоскливо: если я прав, вряд ли я в скором времени снова ее увижу.

— Я раньше тебя не видел, — я по-прежнему мямлю себе под нос и дико злюсь на самого себя.

— Первый день, — отвечает она с грустью и шмыгает носом.

По моему животу разливается тепло. Все-таки она здесь учится!

— Неудачный первый день, — я цепляюсь за эту мысль, как за спасательный круг. — Прекрасно тебя понимаю. Ты не представляешь, каким был мой!

— Вряд ли твоя мама без объяснений забрала документы из твоей родной школы и отправила тебя в другой город: знакомиться с отцом, которого ты никогда не знал.

Я таращусь на нее, приоткрыв рот.

— Извини, — добавляет Влада. — Не хотела вываливать это на тебя.

— Э-э… Все нормально. То есть, это, конечно, ненормально, но… В общем, ты меня поняла.

Она смеется надо мной, и звук ее смеха приносит мне облегчение.

— Скажи, а ты знаешь Лену Венерину? — она ошарашивает меня своим вопросом.

Я морщусь, как будто только что проглотил вонючего жука.

— Ну… Немного. А почему ты спросила?

— Она вроде как, — Влада пожимает плечами и убивает меня всего двумя словами, — моя сестра.

У меня нет слов, как все просто у моего отца. Не знаю, что за женщина была у него до мамы, но, похоже, она была рада избавиться от своей дочери. Надеюсь, на время.

В один из вечеров папа созывает семейный совет, вернее, застает меня и маму на кухне в одно и то же время и начинает свои разглагольствования, как будто мы — не его семья, а подчиненные, вынужденные прислушиваться к его словам. Только тогда, где оплата за наши труды? Неужто — несовершеннолетняя незнакомка, разгуливающая по нашему дому?

— Знаю, что всё это для вас как снег на голову, — говорит Владимир Венерин, деловой бизнесмен, мой отец и человек, нагулявший дочь и не знающий о ее существовании еще несколько дней назад, — но ситуация выглядит следующим образом: Владислава приедет завтра и будет учиться в твоей школе.