— Спасибо! — сказал мальчик резким голосом. Свет на одной стойке погас, и мальчик шагнул в свет другого. Натянул брюки и снова оказался полностью одет. Он держал в руках телефон Рё и что-то набирал на нём.

— Ч-что ты делаешь? — пробормотал Рё.

— Я делюсь последней видеозаписью со всеми твоими контактами, — ответил мальчик.

— Ты... записал это?

— На камеру твоего телефона. Хочешь посмотреть? — мальчик поднёс телефон к глазам Рё. На экране тот увидел себя, дородного мужчину далеко за шестьдесят, бледного, почти белого при резком освещении, лежащего на грязном матрасе с эрегированным членом, слегка отклоняющимся вправо. На этот раз никакой маски, ничего, что могло бы скрыть его личность. И голос, хрипловатый от волнения и в то же время звонкий, как колокольчик, жаждущий, чтобы другой мужчина услышал его слова. Он заметил, что клип был кадрирован так, чтобы зритель не смог увидеть, что его руки и ноги были привязаны к столбикам кровати.

— Я отправляю это вместе с коротким текстовым сообщением, которое заранее подготовил, — сообщил мальчик. — Послушай. «Привет, мир. В последнее время я много думал и решил, что больше не могу жить с тем, что натворил. Итак, я собираюсь сжечь себя заживо в том доме, где это сделала Молле. До свидания». Ну, что ты думаешь? Не слишком поэтично, но чётко и ясно, верно? Я запланирую отправку этого видео всем, кто есть в твоём списке контактов, так, чтобы они получили его сразу после полуночи.

Рё открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел вымолвить ни слова, как что-то просунулось между его губами.

— Скоро все, кого ты знаешь, узнают, какой ты свинья и извращенец, — сказал Прим, заклеивая скотчем рот Рё, в который он засунул один из шерстяных носков, оставленных болгарином. — И примерно через день об этом узнает весь остальной мир. Как ты на это смотришь?

Никакого ответа. Просто пара широко открытых глаз и слёзы, катящиеся по круглым щекам.

— Ну что ты, — сказал Прим. — Позволь мне немного утешить тебя, отец. Я не собираюсь выполнять свой первоначальный план, который состоял в том, чтобы разоблачить тебя, затем покончить с собой и позволить тебе жить с публичным унижением. Потому что, в конце концов, я хочу жить. Видишь ли, я нашёл женщину, которую люблю. И сегодня вечером я собираюсь сделать ей предложение. Посмотри, что я купил для неё сегодня.

Прим достал из кармана брюк обтянутую темно-бордовым бархатом коробочку и открыл её. Маленький бриллиант на кольце сверкнул в луче свете от телефона, стоявшего на стойке.

— Итак, вместо этого я решил прожить долгую и счастливую жизнь, но, конечно, это означает, что моя личность не будет раскрыта. Следовательно, знающие её должны умереть вместо меня. Ты должен умереть, отец. Я понимаю, что это само по себе достаточно тяжело, не говоря уже о том, что теперь ты знаешь — имя твоей семьи будет запятнано. Мама рассказывала мне о том, как это важно для тебя. Но, по крайней мере, тебе не придётся жить с этим унижением. Разве это не приятно, верно?

Прим вытер указательным пальцем одну из слезинок Рё и слизнул её. В литературе пишут о горьких слезах, но разве на самом деле не все слёзы одинаковы на вкус?

— Плохая новость — сначала я хотел медленно убить тебя, чтобы компенсировать то, что ты избежал унижения. Хорошая новость — я не собираюсь убивать тебя слишком медленно, потому что у меня скоро свидание с моей возлюбленной. — Прим посмотрел на часы. — Упс, мне нужно будет заехать домой, принять душ и переодеться, так что нам лучше начать прямо сейчас.

Прим ухватился за матрас обеими руками. После двух или трёх сильных рывков ему удалось вытащить его из-под Рё, железные пружины кровати заскрипели, когда на них обрушился вес тела мужчины. Прим подошёл к почерневшей кирпичной стене и взял походную печку, стоявшую рядом с канистрой. На пол под кровать прямо под голову отчима он поставил походную печку, включил её, и газ загорелся.

— Не знаю, помнишь ли ты, но это лучший метод пыток в той книге о команчах, которую ты подарил мне на Рождество. Череп — это котёл, и через некоторое время твой мозг начнёт пузыриться и закипать. К счастью, паразиты умрут раньше тебя.

Маркус Рё корчился и метался из стороны в сторону. Несколько железных пружин пронзили его кожу, и капли крови упали на покрытый пеплом пол. И потом с его спины тоже начал капать пот. Прим наблюдал, как вздулись вены на шее и лбу Маркуса Рё, когда тот с кляпом из шерстяного носка во рту пытался закричать.

Прим наблюдал за ним. Ждал. Он сглотнул. Потому что внутри него ничего не происходило. То есть что-то происходило, но не то, что должно было. Да, он был готов к тому, что месть окажется не такой сладкой на вкус, как представлялось в его воображении, но не был готов к этому. Не к тому, чтобы на вкус это будет походить на горькие слёзы его отчима. И это ощущение вызвало скорее шок, чем разочарование. Ему стало жаль лежащего на кровати человека. Человека, который разрушил его детство, который был виноват в том, что его мать покончила с собой. Он не хотел чувствовать это! Была ли Она виновата в этом? Потому что Она привнесла любовь в его жизнь. В Библии сказано, что Любовь — это самое великое. Так это правда? Величественнее, чем месть?

Прим заплакал и не мог остановиться. Он подошёл к обугленной лестнице, нашёл тяжёлую старую лопату, наполовину засыпанную пеплом. Взял её и вернулся к железной кровати. Это не входило в план! В него входило — долгое страдание, а не сострадание! Но он поднял лопату над головой. Увидел отчаяние в глазах Маркуса Рё, когда тот мотал головой из стороны в сторону, чтобы избежать плоского лезвия, как будто бы хотел прожить ещё несколько мучительных минут, а не умереть быстро.

Прим прицелился. И опустил лопату. Раз, другой. Три раза. Вытерев брызги крови, попавшие ему в глаз, он наклонился, пытаясь услышать дыхание. Выпрямился и снова поднял лопату над головой.

После этого он выдохнул. Снова проверил время. Всё, что оставалось сделать, — уничтожить все следы. Будем надеяться, что удар лопатой не оставил на черепе никаких следов, которые заставили бы усомниться в том, что это было самоубийство. Пламя скоро уничтожит всё остальное. Он расстегнул ремни и сунул их в карман. Он вырезал начало и конец фильма на телефоне Рё, чтобы никто не заподозрил присутствия в кадре другого человека, а сложилось бы впечатление, что Рё сам отредактировал запись, прежде чем отправить её. Затем он отметил каждый контакт в списке Рё, установил время на 00.30 и нажал «Отправить». Подумал обо всех этих испуганных, недоверчивых лицах, освещённых экранами. Он стёр свои отпечатки пальцев с телефона, прежде чем спрятать его в пиджак Рё, и заметил, что на телефоне высветилось восемь пропущенных звонков, три из них от Юхана Крона.

Он облил тело бензином. Дал ему впитаться и повторил процесс три раза, пока не убедился, что тело достаточно «промариновано» бензином. Облил оставшиеся балки и уцелевшие легковоспламеняющиеся стены. Он прошёлся кругом, поджигая их. Не забыл положить зажигалку у кровати, так чтобы создавалось впечатление, что напоследок его отчим поджёг сам себя. Вышел из стен дома своего детства, встал на посыпанную гравием дорожку и поднял лицо к небу.

Мерзость закончилась. Взошла луна. Она была прекрасна и скоро должна была стать ещё прекраснее. Стать потемневшей, покрытой кровью. Небесной розой для его возлюбленной. Он скажет ей это, употребив именно эти слова.

Пятница

Блюмен

Блюмен, Блюмен, козлик мой,

Возвратись скорей домой.

Катрина пропела последнюю ноту почти беззвучно, пытаясь по дыханию Герта определить, заснул ли он. Да, дыхание было глубоким и ровным. Она натянула его одеяло чуть повыше и приготовилась уходить.