— Он того стоит?

— Позволь мне повторить ещё раз, — сказал Харри, подавляя зевок. — Трульс Бернтсен имеет доступ к BL96, то есть ко всем полицейским отчётам по этому делу, в том числе из отдела криминалистической экспертизы и Института судебной медицины. В настоящее время в одной только следственной группе насчитывается где-то от двенадцати до двадцати человек. Пароль Бернтсена и его зрачок стоят того, чтобы получить доступ к результатам их совместной работы. Кроме того, он идёт на существенный риск. Если выяснится, что он передаёт секретную информацию постороннему лицу, его не просто уволят, ему грозит тюремный срок.

Рё закрыл глаза и покачал головой. Когда он снова открыл их, на его лице была улыбка.

— Знаешь что, Харри? Мы могли бы использовать такого проныру, как ты, в переговорах по контракту, в которых в данный момент участвует «Барбелл».

— Хорошо, — сказал Харри. — Есть ещё одно условие.

— Вот как?

— Я хочу задать тебе несколько вопросов. — Рё снова обменялся взглядами с Кроном.

— Прекрасно.

— С помощью детектора лжи, — сказал Харри.

Понедельник

Группа Эуне

Мона До сидела за своим столом и читала пост блогера по имени Хедина о социальном давлении и стандартах красоты. Язык был бедным и местами неуклюжим, но в нём была прямая устная речь, которая позволяла легко понимать его, как будто сидишь за столиком кафе и слушаешь болтовню друга о повседневных мелочах. «Мудрые» мысли и советы блогера были настолько банальны и предсказуемы, что Мона не знала, зевать ей или сердиться.

Используя избитые, почерпнутые из похожих блогов формулировки и выдавая их за собственные лозунги и идеи, Хедина использовала их с искренностью и негодованием, чтобы описать разочарование от жизни в мире, где внешность считается первостепенной, и сетовала, что от этого женщины начинают чувствовать себя очень неуверенными в себе. И, конечно, парадокс, но её блог был полон фотографиями красивой, стройной Хедины с большой грудью в стиле софт-порно. Но эта тема возникала в блоге снова и снова, и в конце концов — после победы в каждой битве — измученный разум в итоге проигрывал глупости всю войну. И, говоря о глупости, причина, по которой Мона До потратила полчаса своей жизни на чтение блога Хедины, заключалась в том, что Джулия, редактор, из-за больничных сотрудников издания и затишья в деле Сюсанны поручила Моне прокомментировать комментарии к комментариям Хедины. Джулия без тени иронии велела Моне подсчитать, каких комментариев было больше, положительных или отрицательных, и от этого зависело, должна ли быть в заголовке статьи «похвала за…» или «критика против…». А ниже поставят фотографию Хедины — секси, но не слишком — для кликбейта.

Мона была расстроена.

Хедина писала, что все женщины красивы, надо только, чтобы каждая нашла свою собственную уникальную красоту и поверила в неё. Только так вы перестанете сравнивать себя с другими, перестанете считать, что проигрываете в борьбе за красоту, провоцировать расстройства пищевого поведения, депрессию, перестанете разрушать свою жизнь. Мона хотела написать очевидное: если все красивы, то никто не прекрасен, потому что красота — это то, что выделяется в хорошем смысле этого слова. И что, когда она росла, несколько кинозвёзд и, возможно, одноклассница имели привилегию быть красивыми в первоначальном значении этого слова, и её или её друзей не сильно беспокоило то, что они в подавляющем большинстве были обычными и некрасивыми. Были другие, более важные вещи, требующие внимания, и обычная внешность никому не портила жизнь. Именно такие люди, как Хедина, которые исходили из предпосылки, что все женщины хотят и должны хотеть быть «красивыми», как бесспорной истины, породили неудачников. Если семьдесят процентов женщин вокруг вас с помощью хирургических вмешательств, диеты, макияжа и физических упражнений добились внешности, на которую не способны остальные тридцать процентов, то именно эти обычные женщины, которые раньше прекрасно справлялись, внезапно оказываются в меньшинстве и получают повод для того, чтобы страдать от очень лёгкой депрессии.

Мона вздохнула. Стала бы она так думать и чувствовать, если бы сама родилась с внешностью Хедины? Даже несмотря на то, что Хедина тоже родилась не такой, какой выглядела на фотографиях? Возможно, и нет. Она не знала. Она знала только, что нет ничего, что она ненавидела бы больше, чем необходимость отдавать возможность высказаться в СМИ безмозглой блогерше с полумиллионом подписчиков.

На её экране появилось уведомление о последних новостях.

И Мона До поняла, что есть одна вещь, которую она ненавидит ещё больше. Когда Терри Воге опережает её и оставляет лежать в пыли.

— «Мозг Сюсанны Андерсен удалён», — прочитала Джулия вслух с веб-сайта «Дагбладет», прежде чем перевести взгляд на Мону, которая стояла перед её столом. — И у нас нет ничего по этому поводу?

— Нет, — сказала Мона. — Ни у нас, ни у кого-либо другого.

— Не знаю, как остальные, но мы — «Верденс Ганг», Мона. Мы самое крупное и лучшее издание.

Мона подумала, что Джулия вполне может сказать то, что у них обеих крутилось в голове. Мы были лучшими.

— Должно быть, кто-то из полиции сообщил об этом, — сказала Мона.

— В таком случае они, очевидно, передают информацию только Воге, а это уже называется источником, Мона. А ведь наша работа заключается в том, чтобы культивировать источники, не так ли?

Мона никогда не слышала, чтобы Джулия разговаривала с ней в такой покровительственной манере. Как будто она была младшеклассницей, а не одним из самых известных и уважаемых журналистов газеты. Но Мона также знала, что будь она сама на месте редактора, журналистка тоже не отделалась бы лёгким испугом. Скорее наоборот.

— Источники важны, — сказала Мона. — Но ты не получишь такие сведения от кого-либо из полиции, если у тебя нет информации, которую ты мог бы предоставить взамен. Или очень хорошо заплатить. Или...

— Или что?

— Или иметь власть над вовлечённым в расследование человеком.

— Ты думаешь, здесь дело в этом?

— Понятия не имею.

Джулия откатила кресло назад, выглянула в окно и посмотрела вниз, на строительную площадку перед правительственными зданиями.

— Быть может, у тебя тоже есть кто-то в полицейском управлении, на кого ты... имеешь влияние?

— Если ты намекаешь на Андерса, забудь об этом, Джулия.

— Криминального журналиста с бойфрендом из полиции в любом случае заподозрят в получении инсайдерской информации. Так почему бы не…

— Я сказала, забудь об этом! Мы не настолько отчаялись, Джулия.

Джулия склонила голову набок.

— Так ли это, Мона? Спроси руководство, — сказала она, указывая на потолок. — Это самая громкая история, которая у нас была за последние месяцы, за год, когда пришлось закрыть больше газет, чем когда-либо. По крайней мере, подумай об этом.

— Честно говоря, Джулия, мне это и не нужно. Я скорее буду вечно писать об этой дурацкой блогерше Хедине, чем позволю работе проникнуть в свои отношения, как предлагаешь ты.

Джулия коротко улыбнулась ей, прежде чем задумчиво приложить указательный палец к нижней губе и посмотреть на Мону.

— Конечно. Ты права. Было нахально с моей стороны предложить такое. И неправильно. Есть определённые границы, которые нельзя пересекать.

Вернувшись к своему столу, Мона быстро просмотрела веб-сайты других газет, которые могли сделать ровно столько, сколько и она: написать о пропавшем мозге, сославшись на «Дагбладет», и дождаться пресс-конференции позже в тот же день.

Отправив статью из двухсот слов онлайн-редактору, который незамедлительно опубликовал её, она сидела и думала о том, что сказала Джулия. Об источнике информации. О власти над человеком, вовлечённым в расследование. Однажды она разговаривала с журналистом из районной газеты, который назвал столичные газеты скудоумными, потому что они просматривали региональные газеты, брали то, что им понравилось, и представляли это как свои материалы, с максимально незаметной ссылкой на местную газету в последней строке, чтобы никто не мог упрекнуть их в нарушении правил игры. Чуть позже Мона погуглила о поморнике и обнаружила в Википедии, что эта птица, так называемый клептопаразит, крадёт добычу у более мелких птиц, летая за ними до тех пор, пока они не отпустят свою добычу.