Его дядя помолчал. Выглядело так, как будто он тщательно обдумывал что-то.

— Ты чего-нибудь добился сам? Чем ты занимаешься?

— Я не собираюсь тебе говорить.

— Почему бы и нет? Я помню, ты интересовался музыкой. Наша семья ни в малейшей степени не была музыкальной, но разве ты не мечтал стать музыкантом?

— Нет.

— Так чем…?

— Во-первых, к следующему разу ты это забудешь, а во-вторых, ты бы в это не поверил.

— А как насчёт семьи? Не смотри на меня так!

— Я не женат. На данный момент. Но я встретил одну женщину.

— Одну? Ты сказал, одну?

— Да.

— Господи. Знаешь, скольких женщин я трахнул?

— Да.

— Шестьсот сорок три. Шестьсот сорок три! И это были красивые женщины. За исключением нескольких в самом начале, прежде чем я понял, как мне действовать. Это началось, когда мне было семнадцать. Тебе придётся хорошенько потрудиться, чтобы соответствовать своему дяде, мальчик. У этой женщины узкая щёлка?

— Я не знаю.

— Не знаешь? Что случилось с той, другой?

— Другой?

— Я отчётливо помню, что у тебя была пара детей и маленькая темнокожая женщина с большими сиськами. Я её трахал? Ха-ха! Я так и делал, вижу это по твоему лицу! Почему тебя никто не может полюбить? Из-за тех кроличьих зубов, которые достались тебе от матери?

— Дядя...

— Не называй меня дядей, ты, грёбаный урод! Ты родился уродливым и глупым, ты позоришь меня, свою мать и всю семью.

— Хорошо. Тогда почему ты назвал меня Прим?

— Ах, Прим, да! Как ты думаешь, почему я это сделал?

— Ты сказал, это потому, что я особенный. Исключение среди чисел.

— Особенный, да, но как бы аномальный. Ошибка. Тот тип, с которым никто не хочет быть, изгой, которого может разделить только один и он сам. Это ты примитивное, простое число. Сам по себе. Мы все жаждем того, чего не можем иметь, и для тебя это быть любимым. Это всегда было твоей слабостью, и ты унаследовал это от своей матери.

— А ты знаешь, дядя, что скоро наступит день, когда я стану более знаменитым, чем ты и вся семья? Сложенные вместе.

Лицо дяди просветлело, как будто Прим наконец-то сообщил ему что-то, что имело смысл, или, по крайней мере, было интересным.

— Позволь мне сказать так. Единственное, что с тобой случится, — это то, что однажды ты станешь таким же сумасшедшим, как я, и будешь только рад этому! Знаешь почему? Потому что тогда ты забудешь, что твоя жизнь была одной длинной чередой унизительных поражений. Это, — он указал на диплом на стене, — единственное, что я хочу запомнить. Но я не могу справиться даже с этим. И шестьсот сорок три...

Его голос стал хриплым, и крупные слёзы навернулись на его голубые глаза.

— Я не могу вспомнить ни одну из них. Ни одну! Какой смысл?

Его дядя плакал, когда Прим уходил. Это случалось всё чаще и чаще. Прим читал, что Робин Уильямс покончил с собой, потому что у него диагностировали деменцию с тельцами Леви. И он хотел избавить себя и свою семью от пыток. Прим был удивлён, что его дядя не сделал того же самого.

Дом престарелых располагался в самом сердце Виндерена, в западной части Осло. По пути к машине он прошёл мимо ювелирного магазина, в котором за последнее время бывал несколько раз. Поскольку было воскресенье, магазин был закрыт, но, прижавшись носом к витрине, он смог разглядеть в стеклянной витрине кольцо с бриллиантом. Камень был невелик, но так прекрасен. Идеально подходит для неё. Он должен купить его на этой неделе, иначе есть вероятность, что кто-то другой опередит его.

Он сделал крюк мимо дома в Гаустаде, где провёл детство. Повреждённую пожаром виллу следовало снести много лет назад, но он раз за разом откладывал снос, несмотря на распоряжения городского совета и жалобы соседей. Он утверждал, что разрабатываются планы реконструкции, показывал документы, подтверждающие, что снос запланирован, но сделать его должны фирмы, которые недавно обанкротились или деятельность которых была приостановлена. Он не знал, почему он прибегал к этой тактике затягивания времени. В конце концов, он мог бы продать участок за хорошую цену. Только недавно его осенило. И его план по использованию дома стал вполне ясным, как крошечный червячок, зреющим давно в его голове.

Воскресенье

Тетрис

— Прекрасно выглядишь, — сказал Харри.

— А ты выглядишь… загоревшим, — ответила Катрина.

Оба засмеялись, она открыла дверь шире, и они обнялись. Аромат тушёной капусты с бараниной наполнял квартиру. Он вручил ей букет цветов, которые купил в киоске Нарвесен по пути.

— Ты начал теперь дарить цветы? — спросила Катрина, принимая букет, скривив при этом лицо.

— Они, по большому счёту, для того, чтобы удивить твою свекровь.

— Ну, костюм однозначно удивит.

Катрина ушла на кухню, чтобы поставить цветы в воду, а Харри проследовал в гостиную. Он увидел игрушки на паркетном полу и услышал детский голос прежде, чем увидел мальчика, сидящего к нему спиной и строго наставляющего плюшевого медвежонка.

— Ты довжен девать как я, понимаис? Тебе пова спать.

Харри подкрался на цыпочках и присел рядом. Мальчик начал тихонько напевать, покачивая из стороны в сторону головой с воздушными, светлыми кудряшками.

— Блюмен, Блюмен, козлик мой…

Должно быть, мальчик что-то услышал, возможно скрип половиц, потому что внезапно обернулся, и улыбка уже появилась на его лице. Ребёнок, который всё ещё думает, что все сюрпризы — хорошие, подумал Харри.

— Пьивет! — сказал мальчик громко и радушно, казалось, совершенно не обеспокоенный тем, что большой мужчина с седой бородой, которого он совсем не знал, подкрался к нему сзади.

— Привет, — ответил Харри, потянувшись в карман костюма и доставая плюшевого медвежонка. — Это тебе.

Он протянул игрушку, но мальчик не обратил на неё никакого внимания, просто смотрел на Харри широко раскрытыми глазами.

— Ты Санта Кваус?

Харри рассмеялся, но и это не смутило мальчика, радостно рассмеявшегося вслед за ним. Он схватил медвежонка.

— Как его зовут?

— У него пока что нет имени, поэтому тебе нужно его назвать.

— Тогда я назову его… как тебя зовут?

— Харри.

— Хавви.

— Нет. Эээ…

— Да, значит, его зовут Хавви.

Харри обернулся и увидел позади Катрину, стоявшую в проходе со скрещёнными руками и наблюдавшую за ними.

Может быть, это из-за её тутенского говора¹³, а может, из-за рыжих волос и глаз слегка навыкате. Так или иначе, каждый раз, когда Харри переводил взгляд со своей тарелки на кухонном столе на мать Бьёрна, он видел его самого, своего погибшего коллегу и криминалиста.

— Ничего удивительного, что ты так понравился ему, Харри, — сказала она, указывая кивком на мальчика, которому разрешили выйти из-за стола, и который в данный момент тянул руку Харри, чтобы увести в гостиную поиграть в плюшевых медведей. — Вы с Бьёрном были такими хорошими друзьями. Это родственное влечение, понимаешь? Но тебе следует побольше есть, Харри, ты тощий, как иголка.

После сливового компота на десерт, свекровь Катрины ушла укладывать Герта спать.

— Замечательный парень у тебя получился, — сказал Харри.

— Да, — ответила Катрина, положив подбородок на руки. — Я и не знала, что ты хорошо ладишь с детьми.

— Я тоже.

— Разве ты не заметил это, когда Олег был маленьким?

— Когда я появился в его жизни, он предпочитал компьютерные игры. Возможно, поэтому не возражал, что кто-то вмешался в их с матерью жизнь.

— Но разве вы не стали хорошими друзьями?

— Ракель утверждала, что это произошло благодаря тому, что мы оба ненавидели одни и те же группы. И оба любили тетрис. По телефону ты сказала, что дела идут хорошо. Есть новости?

— На работе?

— Любые.

— Ну, и да, и нет. Я снова начала выбираться из дома и встречаться с людьми — полагаю, прошло достаточно времени со смерти Бьёрна.