Харри задумался над вопросом. Навскидку у него на примете был только один человек на их стороне, который мог бы оказать давление на Бельмана.

— Нет, — сказал он.

— Ну, в любом случае, теперь ты знаешь, что мы всё ещё в игре, — сказал Крон.

— Спасибо.

Харри повесил трубку и задумался. Они могли продолжать. У него впереди ещё три дня и ни единой стоящей зацепки. Как там говорят? «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет?»

— Видишь ли, у твоей матери был талант.

Дядя Фредрик шёл по узкой тропинке на Слемдалсвейен, будто не обращая внимания на то, что люди, идущие в противоположном направлении, вынуждены были сходить на проезжую часть, чтобы пропустить их. Кроме этого, сегодня он казался в здравом уме.

— Вот почему было так грустно видеть, как она отказывается от своей карьеры и бросается в объятия первого попавшегося покровителя. И хотя я и говорю «покровителя», но твой отчим ненавидел театр, он ходил туда лишь раз в пятилетку, чтобы показаться — у семьи Рё была традиция финансировать Национальный театр. Нет, он видел Молле на сцене всего один раз. По иронии судьбы она играла главную роль — Гедду Габлер³⁸. Молле была привлекательной женщиной, прямо-таки небольшой знаменитостью в то время. Идеально подходит для мужчины, чтобы похвастаться перед окружающими.

Прим уже слышал эту историю, но всё равно попросил дядю рассказать её. Не столько для того, чтобы проверить, сохранилась ли она в чертогах больного разума его дядюшки, сколько потому, что ему необходимо было услышать её снова, чтобы ещё раз убедиться, что принятое им решение было правильным. Он не знал, почему прошлой ночью его вера вдруг пошатнулась, но, видимо, это было обычным делом перед важными моментами в жизни. Например, когда приближается день твоей свадьбы. И это — месть — ведь было тем, о чём он думал, о чём мечтал с тех пор как был мальчиком, поэтому не так уж и странно, что его мысли и чувства играют с ним злые шутки по мере приближения к цели.

— Таковы были их отношения, — сказал его дядя. — Она жила за его счёт. А он — за её. Она была прекрасной молодой матерью-одиночкой, которая не требовала многого. А он — беспринципным приятелем, у которого было достаточно денег, чтобы дать ей всё, кроме одной вещи, в которой она нуждалась. Любви. Поэтому она и стала актрисой: как все актёры, больше всего на свете она хотела быть любимой. И когда она не получила этой любви ни от него, ни, с течением времени, от публики, она сломалась. Конечно, сказывалось ещё и то, что ты был гиперактивным, испорченным маленьким засранцем. Когда её покровитель в конце концов бросил вас обоих, твоя мать осталась подавленной, измученной алкоголичкой, больше не получавшей ролей, для которых был предназначен её талант. Я не думаю, что она любила его. Обычно, когда тебя кто-то бросает — да кто угодно — это становится последним гвоздём в крышку твоего гроба. Психика твоей матери всегда была хрупкой, но, признаюсь, я не ожидал, что она подожжёт дом.

— Ты не можешь знать наверняка, была ли это она, — сказал Прим.

Дядя остановился, выпрямился и широко улыбнулся идущей им навстречу молодой женщине.

— Побольше! — крикнул он, указывая на свою грудь для иллюстрации. — Могла бы прикупить и парочку побольше!

Женщина испуганно посмотрела на него и поспешила пройти мимо.

— О да, — сказал дядя. — Это она устроила пожар. Да-да, всё началось в её спальне, а в её крови обнаружили высокую концентрацию алкоголя — в отчёте говорилось, что причиной пожара, вероятно, стало курение в постели в состоянии алкогольного опьянения. Но можешь мне поверить, она подожгла дом, желая сжечь вас обоих заживо. Родители обычно берут детей с собой на тот свет для того, чтобы избавить их от сиротской доли. Я знаю, что тебе больно это слышать, но в случае с твоей матерью причина заключалась в том, что она считала вас обоих ничтожными.

— Это неправда, — сказал Прим. — Она сделала это, чтобы меня не передали ему.

— Твоему отчиму? — его дядя рассмеялся. — Ты дурак? Он и не хотел тебя, он был счастлив избавиться от вас обоих.

— Хотел, — сказал Прим настолько тихим голосом, что его заглушил шум поезда метро, проходящего рядом с ними. — Он хотел меня. Только не в том смысле, в котором думаешь ты.

— Например, он когда-нибудь дарил тебе какие-нибудь подарки?

— Да, — сказал Прим. — Однажды на Рождество, когда мне было десять, он подарил мне книгу о методах пыток команчей³⁹. Они в этих делах крайне преуспели. Например, на деревьях они подвешивали своих жертв вниз головой и разжигали под ними костры, так что в конце концов их мозги закипали.

Его дядя рассмеялся.

— Неплохо. В любом случае, моё нравственное негодование имеет пределы как в отношении команчей, так и в отношении твоего отчима. Твоя мать должна была обращаться с ним получше, в конце концов, он был её покровителем. Так же как паразит, которым является человечество, должен лучше относиться к этой планете. Что ж, не стоит сожалеть и об этом. Люди считают, что мы, биологи, хотим сохранить природу неизменной, как органический музей. Но, кажется, мы единственные, кто понимает и принимает, что природа постоянно изменяется, что всё умирает и исчезает, это естественно. Не длительное существования вида, а его уничтожение.

— Может, повернём и пойдём назад?

— Назад? Куда?

Прим вздохнул. Разум его дяди явно снова затуманивался.

— В дом престарелых.

— Я просто тебя подкалываю, — ухмыльнулся его дядя. — Та медсестра, которая провела тебя в мою палату. Спорим на купюру в тысячу крон, что я трахну её к понедельнику. Что скажешь?

— Каждый раз, когда мы спорим, и ты проигрываешь, то утверждаешь, что не помнишь о споре. Зато когда ты выигрываешь…

— Не будь несправедливым, Прим. У деменции должны быть свои преимущества.

После того, как они завершили свою короткую прогулку, и Прим вернул дядю обратно на попечение упомянутой выше медсестры, он пошёл тем же путём. Пересёк Слемдалсвейен, продолжая двигаться на восток к жилому району с виллами на просторных участках. Дома в этом районе были дорогими, но дома, расположенные рядом с Третьей кольцевой магистралью, были более доступными в цене из-за шума автострады. Там и находились руины дома.

Он поднял задвижку на ржавых железных воротах и пошёл по каменистому склону к берёзовой роще. На другой стороне холма, спрятавшись за деревьями, стояла сгоревшая вилла. Тот факт, что дом был скрыт от соседей, помогал ему на протяжении многих лет в его тактике затягивания спора с городским советом, который хотел снести эти развалины. Он отпер дверь и вошёл внутрь. Лестница на второй этаж обрушилась. Там была спальня матери. Он жил на первом этаже. Возможно, именно это делало происходившее возможным. Отдалённость. Не то чтобы она не знала, но это давало ей возможность делать вид, что она не знает. Сгорели и все ненесущие внутренние перегородки, весь первый этаж представлял собой одну большую комнату, покрытую ковром из пепла. Кое-где пробилась растительность и произрастала в пепле. Куст. Саженец, который, возможно, вырастет в дерево. Он подошёл к обгоревшей железной кровати в его бывшей комнате. Бездомный болгарин как-то раз вломился в дом и некоторое время жил здесь. Если бы его присутствие неизбежно не привело к жалобам соседей и новым хлопотам по поводу сноса, Прим разрешил бы бедолаге остаться. Он дал болгарину немного наличных, и тот мирно ушёл с теми немногим пожитками, что у него были, оставив пару сырых шерстяных носков с дырками и матрас на кровати. Прим сменил замок на входной двери и прибил новые доски на окна.

Металлические пружины заскрипели, когда он всем своим весом опустился на грязный матрас. Он вздрогнул. Это был звук его детства, звук, застрявший в его сознании, столь же явный, как паразиты, которых он выращивал.

Но по иронии судьбы эта кровать и стала его спасением, когда он забрался под неё во время пожара.

Хотя бывали и дни, когда он проклинал своё спасение.