Было девять тридцать, когда Харри вошёл в бар на последнем этаже отеля The Thief.
Сел за стойку. Постарался увлажнить свой рот перед тем, как сделать заказ. Именно предвкушение выпивки поддерживало его в тонусе до этой минуты. Он должен был выпить всего одну порцию, но в то же время знал, что этот план скоро рухнет.
Посмотрел на коктейльное меню, которое бармен положил перед ним. Некоторые напитки были названы в честь фильмов, и он предположил, что актёры или режиссёры этих фильмов бывали здесь.
— Har du… — начал он по-норвежски.
— Извини, на английском.
— У вас есть Джим Бим? — спросил он по-английски.
— Конечно, сэр, но могу ли я порекомендовать наш специально приготовленный…
— Нет.
Бармен посмотрел на него.
— Значит, Джим Бим.
Харри смотрел на посетителей и на город за окном. На новое Осло. Не богатое, а неприлично богатое Осло. Ему соответствовали только его костюм и туфли. А может, и они не подходили. Пару лет назад он пришёл сюда, чтобы проведать местечко, и, прежде чем выйти за дверь, увидел за столиком солиста группы «Турбонегро». Он выглядел таким же одиноким, каким Харри себя чувствовал сейчас. Он достал телефон. Она была под буквой «А». Он набрал сообщение.
«Я в городе. Можем встретиться?»
Затем положил телефон на стойку бара, заметил фигуру, скользнувшую рядом с ним, и услышал мягкий американский голос, заказавший имбирное пиво с акцентом, который он не мог точно определить. Он взглянул в зеркало за барной стойкой. Бутылки на полке скрыли лицо мужчины, но Харри удалось разглядеть что-то ярко-белое на его шее. Заметный отовсюду воротничок священника, который в США называют «собачьим ошейником». Священнику подали пиво, и он исчез.
Харри наполовину выпил свой напиток, когда пришёл ответ от Александры Стурдза:
«Да, я читала в газете, что ты вернулся. Зависит от того, что ты подразумеваешь под встречей».
Он ответил:
«Кофе в Институте. Завтра после 12, например».
Ему пришлось ждать долго. Она, вероятно, понимала, что это не было попыткой снова вернуться в тепло её постели, которое она так щедро предложила после того, как Ракель выставила его за дверь. Щедрость, на которую он в конце концов не смог ответить взаимностью, невзирая на то, какими бесхитростными были отношения между ними. Дело было во всём остальном, что было за пределами постели Александры, и с чем он не мог справиться. «Зависит от того, что ты подразумеваешь под встречей». Хуже всего — он не был полностью уверен в том, что всё дело было исключительно в работе, за которую он взялся. Потому что он одинок. Он не знал никого, кто нуждался бы в одиночестве так же, как он. Ракель назвала это «ограниченными социальными способностями», но она также была тем единственным человеком, с которым он мог — и хотел — быть рядом, не представляя себе финишную ленту впереди, зная, что в какой-то момент будет свободен. Можно, конечно, быть одному, не будучи при этом одиноким, и быть одиноким, не будучи при этом одним, но сейчас он был одинок. И один.
Может быть, поэтому он надеялся на однозначное «да», вместо «зависит». У неё появился парень? Почему нет? Имеет смысл, в самом деле. Хотя парень Александре был нужен скорее для приключений, чем для серьёзных отношений.
Только когда он заплатил за выпивку и был на пути в свой номер, телефон завибрировал снова.
«13:00»
Прим открыл морозилку.
Рядом с большим пакетом для заморозки лежало несколько маленьких пакетов с застежкой-молнией, вроде тех, что используют торговцы наркотиками. В двух из них были пряди волос, в третьем — фрагменты окровавленной кожи, а ещё в одном — куски разрезанной ткани. Когда-нибудь он сможет использовать что-то из этого. Он достал пакет на молнии, в котором был мох, и прошёл мимо обеденного стола и аквариума. Наклонился над стеклянной коробкой на столе. Проверил датчик влажности, снял крышку, открыл молнию на пакете и высыпал мох на чернозём. Внимательно посмотрел на животное внутри, ярко-розового слизня, почти двадцать сантиметров длиной. Приму никогда не надоедало его рассматривать. Это, разумеется, не было похоже на остросюжетный фильм: если слизняк и двигался, то всего на несколько сантиметров в час. И нельзя было увидеть в этом эмоциональную драму или театральную эффектность. Единственным способом самовыражения слизня — или получения впечатлений — были его щупальца, за которыми обычно приходилось наблюдать длительное время, прежде чем удастся уловить движение. И именно этот аспект наблюдения за слизнем напоминал ему о Ней: даже Её малейшее движение или жест были наградой. Только терпением он мог завоевать Её благосклонность, мог заставить Её понять.
Это был розовый слизень горы Капутар. Двоих таких он привёз домой с горы в Новом Южном Уэльсе в Австралии. Розовый слизень обитал только там, на покрытой лесом территории площадью десять квадратных километров у подножия горы Капутар. Как сказал ему продавец: один-единственный лесной пожар может в любой момент уничтожить всю популяцию этих слизней. Поэтому Прим не испытывал ни малейших угрызений совести, когда нарушил все запреты на экспорт и импорт. В слизнях, как правило, обитало так много весьма неприятных микробов-паразитов, что их контрабанда через границу была так же законна, как контрабанда радиоактивных материалов. И Прим был совершенно уверен, что это единственные два представителя вида розового слизня во всей Норвегии. Сгори Австралия и остальной мир, это могло оказаться спасением всего вида. Да, для жизни в целом человечества уже не существовало. Это был лишь вопрос времени. Потому что природа сохраняет только то, что природе служит. Боуи был прав, когда пел, что Хомо сапиенс утратил свою полезность.
Слизень шевельнул щупальцами. Он уловил запах своего любимого блюда, талого мха, который Прим также тайно вывез с подножия горы Капутар. Теперь слизень едва заметно двигался, сверкая своей гладкой розовой поверхностью. Миллиметр за миллиметром продвигаясь к своему обеду, оставляя след слизи на чернозёме. Он приближался к своей цели так же медленно и верно, как Прим — к своей. В Австралии есть улитки-каннибалы, слепые хищники, которые охотятся на розового слизня горы Капутар, идя по его следу. Они лишь немногим быстрее, но медленно, очень медленно приближаются к своей добыче. Они съедают прекрасного розового слизня живьём, соскребая его пластинкой крошечных зубов и засасывая слой за слоем. Чувствует ли розовый слизень их приближение? Испытывает ли он страх во время этого долгого ожидания, пока его поймают? Имеются ли у него какие-либо способы, какие-либо средства спасения? Задумывался ли он когда-нибудь, к примеру, пересечь слизистый след другого себе подобного слизня в надежде, что преследователи сменят курс? По крайней мере, таков был его собственный план, когда они выйдут на него.
Прим вернулся на кухню и положил пакет обратно в холодильник. Постоял некоторое время, глядя на большой пакет для заморозки. На человеческий мозг внутри него. Вздрогнул. Его затошнило. Мозг пугал его.
Почистив зубы и забравшись в постель, он включил полицейское радио и слушал сообщения, посылаемые со всех уголков города. Иногда его успокаивало и убаюкивало слушать эти спокойные голоса, с такой трезвой краткостью сообщавшие о происшествиях в городе. Потому что событий было мало, а если что-то и происходило, то редко было драматичным, поэтому спустя какое-то время Прим засыпал. Но не сегодня. Они закончили поиски пропавшей женщины в Грефсенколлене, и теперь на полицейской волне договоривались о времени и местах встречи для поисковых групп завтра утром. Прим открыл ящик тумбочки и достал футляр с кокаином. Он частично сделан из золота, подумал Прим. Пять сантиметров в длину, формой похож на пулю. Нюхательная пуля. Если слегка скрутить рифлёную область, патрон «зарядится» необходимой дозой, которую можно будет вдохнуть через отверстие в наконечнике. По-настоящему элегантно. Футляр принадлежал женщине, которую сейчас разыскивает полиция, на нём даже были её инициалы сбоку — «Б.Б.». Без сомнения, это был чей-то подарок. Прим провёл пальцами по рифлёной поверхности, прокатил пулю по щеке. Затем положил обратно в ящик, выключил радио и некоторое время смотрел в потолок. Много о чём стоило подумать. Он попытался мастурбировать, но сдался. Потом начал плакать. Было почти два часа ночи, когда он наконец уснул.
