Не могу простить себе слабость.

Как обладая такой драгоценностью, я не имею возможности ею пользоваться?

Вновь и вновь возвращаюсь в лес, к Мэкхьи, что лежит бездыханной глыбой, единственный, кто, пожалуй мог спасти меня.

И пора бы смириться, что его нет, но так пугает факт, что ни одна душа на целом свете не знает о моем существовании.

Мне кажется, скоро и я забуду себя.

Бессилие так и не покидает мое истощенное тело. Кажется, что мои голосовые связки тоже отказываются функционировать.

Поэтому я просто молчу не в силах пошевелить шершавым языком. А что сказать? Звать на помощь бесполезно.

Глупо нарушать тишину, что старательно ограждает от жестокого мира. Закрыть бы глаза и оказаться в нашем маленьком доме, и пусть там тесно и периодами не бывает света и воды.

Я скучаю.

Кромешная тьма.

Звенящая тишина.

Слышу, как кровь в ушах шумит, словно волны на берег приливают.

Я, как то вычитала в медицинском журнале, когда неделями тайком от бабушки готовилась к вступительным экзаменам, что человек вполне может сойти с ума от мертвой тишины. Но это в случае полнейшего вакуума, когда человеку слышен шум циркулирующей по венам крови.

И хоть кроме собственного дыхания и гулкого стука крови в ушах в затхлом помещении ни звука, если хорошо прислушаться за несколько миль слышен легкий шелест листьев и завывающий далеко в горах ветер.

Не мой случай. Определенно не мой.

«Сумасшествие в любом случае, отменяется», грустно решаю я.

Вероятно поэтому, мозг цепляется за жизнь и приказывает вставать, но резервы организма будто выкачены до последней капли.

Я все лежу, лежу смирившись, что тело, как испорченный инструмент не смотря на все усилия выдаёт жалкие попытки, но никак не звонкий результат.

Глубоко вдыхаю животом, стараясь отвлекаться на что угодно кроме главной беды.

Казалось бы, куда ещё хуже? Что страшнее того, что уже происходит?

Я в сотый раз прикасаюсь к шее, где так уверенно обосновался увесистый камень, мой талисман. Но чувства эти обманчивы и больше смахивают на игры разума. Главным образом, потому что медальон с шеи пропал.

Я грустно усмехаюсь, но получается что то больше похоже на всхлип. Исчез он отнюдь не магическим образом, а жестоким.

Был украден буквально из под носа и без лишних сопротивлений с моей стороны.

Я плохо помню, каким образом оказалась в этом мрачном царстве, но, как вождь размашистым движением сорвал с меня медальон не забыть.

А потом....

Не успела я и рта открыть, как потеряла сознание.

Пока мое тело неслось в неизвестном направлении, я снова оказалась в тяжелом забвении и душа моя перенеслась в тесный вигвам, где не так давно женщина предупреждала меня о опасности.

« Нуанту па, Амо» все ещё колокольчиком звенит вокруг.

Я хожу из угла в угол. Предчувствие чего то страшного, неизбежного морозом ходит по спине заставляя содрогаться внутри. Стоит мне обернуться, как передо мной возникает образ все той же молодой женщины нежно поглаживая огромное пузо. Я сразу узнаю ее.

Но взгляд ее сквозь меня устремлён на вход в шатёр. Полог откинут, вероятно, она ожидает кого-то.

И вдруг боль, я ощущаю ее каждой клеточкой.

Перед моими глазами яркие вспышки, в голову бьют молнии. Боль бесконечным ударом пробирает меня насквозь. Один горький крик, долгий продолжительный плач, а я все не могу разобрать ничего перед собой, кто то настойчиво мешает мне находиться здесь утаскивая и буквально разрывая на куски сознание.

Не малыми усилиями воли я пытаюсь вернуться, мне чрезвычайно важно находиться там с ней.

Откат.

И перед моим взором открывается леденящая душу картина— молодая индианка в неестественной позе лежит на полу. Я подбегаю к ней, но ее легкое тельце проходит сквозь пальцы. А потом она исчезает.

— Мама, нет,— кричу я навзрыд,— Не уходи прошу.

Понимание, что медальон сейчас в старых трясущихся руках вождя, сжирает меня изнутри, раскалённым шаром будто искра в сухом поле выжигает последнюю веру в высшие силы. Ну как такое в принципе могло произойти?

То все боялись даже смотреть на него, а сейчас камень беспрепятственно сорвался с меня. Мне во чтобы то не стало нужно вернуть его.

Я вся дрожа встаю на колени, держась пальцами за шершавые стены чтобы хоть как то сохранить равновесие. Каждое новое прикосновение даётся с трудом, до смерти боюсь, что какая то живность попадётся под руки. Меня не покидает чувство, что я в пещере или в яме, затхлый старый запах бьет в нос раздражая рецепторы.

Но вот я натыкаюсь на что то под руками. Квадратный коробок напоминает мне... спички? Времени на раздумье нет, поэтому набравшись смелости и мысленно согласившись на весь вероятный ужас который меня может поджидать, я резко чиркаю спичкой разрывая тишину.

Морщусь от искрящегося света. И не успеваю я оглядеться, как в поле зрения бросается свеча предусмотрительно оставленная на низком полу рядом с коробком. Интересно.

Взяв в руки свечу осмотревшись, я вдруг сразу узнаю место, где нахожусь. По спине стекает холодный пот.

— Это то самое место...— говорю я вслух зажимая рот, —то самое где где....

Слова застревают у меня в горле не давая ни дышать, ни глотать, я будто белка позабывшая, как грызть орешки, стою глупо и пусто перевожу взгляд со стен на пол, с пола на свечу, со свечи на одинокий столик в углу, со столика на обшарпанные стены давно пропитавшие сырой плесенью. Я ненавижу это место, возможно с самого детства, на уровне подсознания, место, где умерла моя мать.

Ноги не держат, я снова падаю, предусмотрительно впившись ногтями в свечу чтобы не потухла опрокинувшись. Как же это жестоко запереть меня именно здесь...

Я по-детски нежно ковыряю кончиками пальцев пол, боясь спугнуть воспоминания. Я слишком зла чтобы плакать.

Маму убили в любимом ею племени, она отнюдь не умерла во время родов.

Всю жизнь я тихо ненавидела себя за то, что стала неосознанной убийцей родного человека. Перечитала кучу медицинской литературы пытаясь понять является ли груз вины, что я взвалила себе на плечи справедливым. И хоть я маму в глаза не видела, горечи от ее потери не становилось меньше. Наоборот с годами боль от потери росла. Мама всегда живет в отдельной комнатке моего сердца, глубоко глубоко.

Эту дверцу никогда нельзя было открывать никому, даже мне, за ней печаль, слёзы, одиночество, вина.

В этой комнатке дефицит любви, заботы и нежности, все что я получала сполна, но не от неё.

И вот время затаило дыхание, пространство сжалось в один долгий миг. Я не уйду отсюда, я обязана узнать, кто убил ее и почему бежала бабушка Мискодит.

Тайны окутали меня с ног до головы сплели тесный кокон из которого мне теперь не выбраться самой.

Я усилием воли встаю и плетусь на несгибаемых ногах к столику. Замечаю, что на полу в дальнем углу стеклянный бутыль с водой и еда.

—Не густо, для желанного гостя,—грустно заключаю я. Хотя, сейчас я в официальном статусе пленницы, что уж греха таить.

Еда и вода меня не интересуют, я осматриваю каждый угол обветшалого пыльного жилища в поисках какой нибудь подсказки. Наверное, здесь не было никого с тех пор, как ее не стало.

Подойдя к подобию двери я не решаюсь открыть ее. Понятное дело, я заперта, одна мысль, что у вигвама кто то дежурит приводит меня в дикий ужас. Не хотелось бы мне встретиться лицом к лицу с индейцами, которым я на минуточку угрожала прилюдно.

Теперь я не такая смелая без медальона.

Звук подобия скрежета и шелеста ударяется о вигвам, я боязливо вздрагиваю косясь в сторону звука. Прищуриваясь я вижу, что под дверью письмо.

Меня бьет мелкая дрожь.

Трясущимися руками я хватаюсь за желтый лист бумаги, как за внезапно протянутую лозу будучи на обрыве водопада.

« Сонта аро кристлуу она»— выведено корявыми буквами, что дословно означает —« Не соглашайся, иначе тебя ждёт смерть». Внизу подпись В.