- Да-а, - протянул Святослав, - дел будет много потом, не буду знать, за что хвататься.

- Только не скажи, что уедешь сегодня же, - наблюдая, как перед ними бегут вприпрыжку сыновья, промолвила княгиня.

- Нет, завтра. Разве могу я разлучиться с тобой надолго, не побыв наедине?

- Хоть и понимаю, что ты должен ехать, а не люблю оставаться одна. Беспокойно мне.

- Я оставлю с вами Алова, он присмотрит.

- А кто же с тобой поедет? – встревожилась Киликия.

- Мне и Перенега с частью дружины хватит.

На крыльце показались слуги. Тиун сбежал по лестнице, кланяясь и приветствуя прибывших. Он крикнул назад челяди, чтобы готовили трапезу.

- Добро пожаловать домой, Святослав Ярославич! С возвращением, княгиня! – засвидетельствовал он почтение. Князь улыбнулся:

- Спасибо! Радостно знать, что домом нашим теперь черниговцы считают свой дом. Не хотелось мне быть не любым народу.

- Что вы, Святослав Ярославич! Все наслышаны о вашем справедливом правлении на Волыни, о подвигах ваших в походах против греков, - поняв, что сказал лишнего, тиун виновато посмотрел на Киликию и склонился.

- Да какие подвиги! – распрямил его князь. – Разбили нас. А на Волыни я не правил, а за порядком следил по велению отца. Так и тут надеюсь, что буду порядок держать, а вам всем стану как отец.

Поднявшись в терем, они встретили и боярынь с холопками, пришедших с женской половины с детьми. Лика увидела троих своих малышей и, выпустив руку мужа, бросилась вперёд:

- Чадушки мои! – взяв из рук служанки годовалого Олега, она прижала его к груди и присела на корточки, обхватив объятием сразу и Давыда и Вышеславу, погодок, безумно похожих друг на друга, как и положено брату и сестре. – Вы мои маленькие, как же я по вам скучала! Как мне вас не хватало! – расцеловала их в щёки княгиня, вызывая одобрительные улыбки у стоявших рядом женщин. Когда пришла весть, что над ними теперь будет один из князей, все ожидали грозного, высокомерного полководца и непонятную, чужестранную византийскую супругу его. Но семейство Святослава оказалось не таким, они были близки к людям и по своим привычкам, и по своим чувствам, которых не стеснялись. И велика в этом была заслуга именно Киликии.

Святослав подошёл и поднял Давыда, деловито поглядывающего то на отца, то на мать.

- Что, богатырь, растёшь? – подкинув его и поймав, князь развеселил ребёнка, задёргавшегося от желания «полетать» снова. – Скоро большим станешь, будешь со мной и братьями путешествовать!

- А мы что же? – поднялась Киликия, не выпуская Олега. – Мы с Вышей будем дома сидеть?

- А ты как думала? – озорно просиял Святослав. – Таков ваш женский удел.

- Раз мы должны сидеть дома, мне стоило бы остаться в Константинополе? – прищурилась она.

- Вы свой дом меняете. Отцов на мужнин. Это у нас отчина одна!

«Интересно, что бы на это сказал Всеслав?» - сама от себя не ожидая, подумала Лика и, когда супруг отвернулся, покачала головой, и не соглашаясь с ним, и вытрясая непрошенные мысли о полоцком Чародее. Уж не заклял ли он её, что она о нём стала думать?

В ожидании трапезы, Святослав пошёл с Аловом к тому в покои. Дружинник привёз свою семью из Волыни весной, когда перебиралась сюда и Киликия. Не было ничего более несовместимого в мире, чем он со своей женой. Здоровенный и широкоплечий свей с прозрачно-голубыми скандинавскими глазами и белёсыми, как покрытыми инеем волосами и такой же бородой, женился на низкой, приземистой, черноволосой печенежке с коричневой кожей степных кочевников, захваченной в плен после разгрома печенегов под Киевом. Что-то нашёл он в ней и, поскольку пленная приняла крещение, крестился сам и обвенчался. С тех пор Илдекен, так её звали до крещения и только на это имя она отзывалась до сих пор, выдавала Алову каждый год по ребёнку, такому же крупному, как отец, и такому же тёмному, как мать. Старшему их сыну было семнадцать. Высокий парень, стремящийся догнать в размерах родителя, был безбород и раскос, как и племя Илдекен. Жёсткие чёрные волосы он забирал в хвост, одежду предпочитал варяжскую, как и оружие, любил быструю езду на лошадях и долгие запевы викингских саг. Звали его Скагул, Святослав взял его в гриди, зная преданность и надёжность своего давнего спутника и веря, что сына тот воспитал так же.

- Я уезжаю завтра, Алов, - сказал ему Святослав, войдя за ним в горницу и поклонившись сразу всем присутствующим: и Илдекен, и многочисленному потомству. – Присмотри за женой моей, охраняйте со Скагулом её.

- Как же так, конунг?! Я с тобой поеду!

- Я знаю, что ты всегда готов ехать куда угодно, друг мой, - положил ладонь на его плечо князь, - но я еду по скучным делам. Никаких битв не будет. Только разговоры. По крайней мере, я надеюсь на это.

- Любой путь бывает опасен, и не все разговоры доводят до добра, - опытно заметил варяг. Им, морским разбойникам и королям (одно другому не мешало), многих слов было и не надо, чтобы затеять драку, стоило лишь выпить или случайно задеть чужой плащ.

- Да, Алов, ты прав, конечно, но если мы с Перенегом попадём в неприятности, должен же будет нас кто-то выручить? И всё-таки, я доверяю тебе самое дорогое – жену и детей.

- Раз ты велишь, конунг, то глаз с них не спущу! Можешь не сомневаться.

- Я не сомневаюсь в тебе. Ну, оставлю тебя пока! Увидимся за ужином.

Святослав поднялся в светлицы. Киликия перетряхивала вещи из сундуков, пропитавшиеся влагой во время плавания по Десне. Рядом сидела Вышеслава, игравшая с лентами и украшениями матери: шейными гривнами, колтами, серьгами. Князь снял пояс и лёг на постель, свесив обутые ноги.

- Тебе нравится здесь? – задумчиво спросил он.

- Мне нравится везде, где есть ты. Вот завтра мне тут перестанет нравиться, - не отвлекаясь от своего занятия, проговорила Киликия.

- А всё-таки, по-твоему, где лучше? На Волыни, тут или в Киеве?

- В Константинополе.

- Ну вот, а ты говорила, что мы его переоцениваем.

- Там прекрасная погода. Тепло и солнечно. Спелые фрукты в зелёных садах. Всё, что делают люди – храмы, дома, пристани, для меня одинаково.

- А люди? Где, по-твоему, лучше сами люди?

- Люди? – Киликия положила платье на скамью и не взяла следующее, размышляя. – Должно быть там, где они не стремятся поработить других, лишить их свободы, где они не хотят что-либо захватить и кого-либо подчинить.

- Ты знаешь такое место?

- Нет, я пока такого не встречала.

- Да и людей, желающих быть со всеми на равных, не существует, - сев, пожал плечами Святослав, - смерд может желать стать равным князю, но став таковым не захочет ровняться со смердом.

«А что насчёт женщин? - не произнесла Киликия. – Есть ли хоть один мужчина, который хотел бы поменяться с ней местами? Думаю, что нет». И перед её мысленным взором снова бегло мелькнули чёрные глаза. Их обладатель, возможно, понял бы сейчас, какое неравноправие она подразумевала, но Святослав, конечно же, думал только о иерархии мужчин, а женщины в эту систему совсем не попадали, потому что были тем же самым, чем был их отец или муж, не больше. А, скорее, гораздо меньше.

 Киев

На резном стуле с подушкой на седалище, Изяслав заканчивал с ужином. Стол в княжьих палатах был застлан вышитой скатертью, уставлен серебряной посудой с яствами, скамьи по сторонам покрыты восточными коврами. Разукрашенные сиринами (7) и цветочно-ягодной вязью своды золото-красно смыкались над головами.

По правую руку от кагана сидели Всеслав и Нейола. Четвёртый вечер подряд он звал их присоединиться к себе и украдкой разглядывал полоцкую княгиню, не зная, как подобраться к ней, возможно ли это. Не узнает ли Всеслав? Пойдёт ли навстречу она сама? Изяслав, если не считать жены его, Гертруды, всегда имел дело лишь с девками из смердов, челядинками да дочками каких-нибудь безнравственных бояр, которым расположение Ярославича было дороже чести. Он позволял себе, что хотел, проявляя власть, нечего было стесняться – кто бы ему отказал и противоречил? Совсем другое – женщина из равных.