- О, какие благодарности! Ведь, в самом деле, мы же родня, - улыбнулся широко в ответ и Всеслав. Ярославич оценил видимую искренность улыбки, красоту её, подчёркнутую острыми сбоку, будто клыками, зубами, но понять выражение глубоких глаз так и не сумел. Что думал Всеслав? Специально ли нашёл Киликию или встретился с ней случайно? А если специально, то с каким умыслом? Выяснять открыто и ссориться с ним он не мог, особенно теперь, когда в Новгороде не всё надёжно. Нельзя лишить себя поддержки всей полуночной стороны, чего доброго, они там все объединятся, и в третий раз повторится то, что было дважды: Новгород и Киев начнут упорную борьбу. В прошлые два раза выигрывал Новгород (1), а Бог, как известно, любит троицу.

Они разошлись. Святослав, придя к себе, Киликии там уже не нашёл – ушла с сыновьями завтракать или ещё куда, поэтому упал спать, выдохнувшись от напряжения и волнений за Вячеслава.

Когда Вячеслав проснулся, жар у него спал, а нога, хотя ещё нывшая и тянувшая, не жгла и не изводила так, как накануне. Рядом, тут как тут, оказалась Нейола, протянувшая ему чашу с ещё каким-то горьким отваром. Чувствуя слабость и сонливость, князь выпил, но, тем не менее, был рад, что не испытывает тех мук, что были ночью.

- Неужто вылечила? – несмело задал он вопрос рассматривающей его перелом княгине. Та подняла к нему лицо, сообщая без каких-либо эмоций:

- Ходить ещё до вересня не придётся. Или самого листопада (2). И хромать будешь теперь всегда. Этого не исправить.

- Но… но нога-то… она останется? – с ещё не укрепившейся надеждой спросил он.

- Да, - ответила Нейола, и в этот миг подведённые её чёрные глаза показались Вячеславу самыми прекрасными на свете. Спасительницей она похорошела тысячекратно, и в немного пьяной от всех мёдов, выпитых как обезболивающее, голове, влюблённостью забилась благодарность. Вячеслав припомнил, как Всеслав целовал своей княгине руку, и с радостью бы повторил этот жест, но не позволил себе.

- Как благодарить тебя?

- Я скажу твоим братьям, что ты проснулся, - оставив без ответа, вышла она вон.

Князья были оповещены, что угроза миновала и, с облегчением и радостью, потянулись сызнова в опочивальню Вячеслава. Разбуженный Святослав вернулся одновременно с приведённой к мужу Одой, столкнувшись с ней в дверях. Он спросонок улыбнулся ей:

- Ну вот, княгиня, а ты горевала! Возвращай счастье на своё лицо!

Не столько от благой вести, сколько от обращения к ней деверя, ласкового и тёплого, Ода действительно улыбнулась и, зардевшись, вошла в комнату.

- Ох, княгиня! – дивился Изяслав на результат труда полочанки, на спасшегося от висевшей над ним гибели брата. – И вправду ты кудесница! – Всеволод, пришедший теперь уже без лекаря, хмуро опустил очи долу. Он готов был признать некоторые заблуждения, но предпочитал первым не заводить об этом речь, тем более, он ещё до конца не поверил, что спасение Вячеслава не поведёт за собой никаких последствий. Не падёт ли на его голову проклятье или порча? – Проси, чего хочешь! Жизнь брата стоит дорого! – расщедрился великий князь, широко объяв руками распахнутыми воздух. Нейола повела плечом и, ничего не говоря, зашла за спину Всеслава, стоявшего тут же. Она тем давала знать, что решать не ей, а ему. Изяслав кивнул тогда мужчине: - Проси за жену свою, скромницу. Чего хочешь?

- Хочу я, с одной стороны, самой малости, а с другой… боюсь сказать, не посчитаете ли наглостью?

- Бояться тебе нечего, - отрицающе махнул ладонью Изяслав, - неужто думаешь, что племянника не поймём? Говори, Всеслав!

- Хочу я… - полоцкий князь поочередно оглядел всех Ярославичей. – Прошу вас принять меня себе в братья, не держать за чужака, возродить прежнее единство. Позволено ли мне будет считать себя вашей семьёй, а вас – своей?

Ярославичи изумлённо переглянулись. Ещё несколько дней назад они впервые увидали этого человека, а до этого только и знали, что о борьбе и соперничестве отцов. Однако им пока поводы для войны не виделись, а Всеслав, к тому же, оказал им такую великую услугу! У Всеволода только на челе лежало негодование и неприятие подобного, Святослав же, сердцем готовый открыться, умом понимал, что принять полочанина братом – это уравнять его с собой, то есть, допустить к киевскому наследию? Принять в совет? Но на великокняжеский престол он всё равно никак претендовать не сможет, ведь и они, другие Ярославичи, какими бы ни были близкими Изяславу, разъедутся по своим уделам, так и Всеславу придётся возвращаться Полоцк.

- Что ж тут просить! – довольно провозгласил Изяслав. – И без того ты наш родич, а значит, и семья!

- Это как-то… - вмешался Святослав, видя, что старший брат не задумывается над далёкими последствиями каждого слова. – Должно быть обозначено, Всеслав? Желаешь ли ты подтверждений каких нашего к тебе расположения?

- Что ты, что ты! Только отцов двор прошу мне отдать, всё же, это был его дом в Киеве? Если я не чужой здесь, не чужак вам, а сюда, в святую святых князей без разрешения являться права не имею, могу заиметь свой угол, чтобы не чувствовать себя гостем и изгоем?

- Просьба эта справедлива, - скорее начал Святослав, пока Изяслав бездумно не пошёл и на это, - но только достойно ли тебя жить в боярской стороне, да ещё в соседстве с порубом…

- Где жил отец, там и мне пригодно.

- Но отец твой с нашим воевал, а мы с тобой – нет, к счастью…

- Свят, он мне жизнь спас! – вмешался Вячеслав. – Брячиславов двор всё равно пустует! Считаю, что должны отдать его Всеславу!

- Да, не вижу никаких тому преград, - подытожил Изяслав, уже не давая себя прервать, - Всеслав, Брячиславов двор теперь твой, живи в нём, сколько захочется!

Святослав удрученно вздохнул. Свободный доступ полоцкому князю в Киев ему совсем не нравился.

Успокоенные участью Вячеслава, который теперь должен был идти на поправку, все вспомнили о скорой игоревой свадьбе, подготовку к коей едва не прервали, и расходились, обсуждая её. Получивший исцеление попросил принести ему сына Бориса, чтобы подержать его и поцеловать. Ода отправилась за ним в светлицы, где приглядывали за княжичем нарочитые девицы.

- Пошла я вчера к Ладе, - говорила одна, Красмира, самая словоохотливая боярская дочь, когда вошла за ребёнком княгиня, - ей же было скучно эти дни, великий князь тут время проводил. Ну и вот иду я, смотрю, Киликия наша шагает, да не одна, а с этим приезжим болотным князем…

- Вдвоём идут? – заинтриговано подалась к ней вторая девушка.

- Да! И воркуют, точно голуби! Она вся ажно светилась! Идёт, виляет вся собой!

- И куда только её князь смотрит?

- То-то и оно, что пока не смотрит – она уже своё ищет…

Ода замерла на секунду у люльки, вытаскивая Бориса. Не любившая злословия или пустых сплетен, она всегда одёргивала девушек, заводивших разговоры о Святославе и обсуждавших его – а случалось такое частенько, многие боярские дочери, как и сама Ода, вздыхали по нему, особенно Красмира, считавшаяся самой прекрасной из киевских девушек на выданье и мечтавшая выбиться в княгини, – но опорочивающие Киликию слова заставили слушать их. Ода с удовольствием бы поверила, что Киликия блудница и неверная жена, потому что не хотелось видеть её рядом со Святославом. Поползшая по душе ненависть к гречанке доползла до груди и заставила вздрогнуть, перекрестившись. Ода вспомнила, как возжелала Святослава и молилась, чтобы Вячеслав не приходил к ней, и что после этого вышло. Если что стрясётся с Киликией, она себе этого не простит!

- Разве княгиня плохая? – обратилась она к сплетницам. Красмира с ухмылкой перекинула косу на плечо и стала её поглаживать:

- Об этом многие говорят. И матушка мне рассказывала, она-то ещё при княгине Ирине тут жила, видела вернувшегося из Царьграда с этой распутницей Святослава Ярославича, говорит, её приходилось заставлять одеваться, настолько она привыкла у себя там голой при всех ходить!

- Да, я слышала, - подхватила вторая, Болемила, - как она, несмотря на замужество, простоволосая выходила, а князь только и успевал ловить её и укрывать!