Крестоносцы тоже не первый год провели в боях. И отлично понимали польскую задумку. Поэтому ограничивались ответной бранью и ехидными выкриками, делая редкие вылазки не тогда, когда этого хотели поляки, а тогда, когда фон Плауэн считал, что рыцарям пора «поразмяться». И при этом лично стоял на стене, зорко наблюдая за ходом вылазки. Рядом с трубачом, готовым в любой момент дать нужный сигнал.

Обычно я в перебранку не вмешивался. Ну, ругаются и ругаются. Что я, ругани не слышал? Но не сегодня! Сегодня я расшевелю это осиное гнездо!

— Эй, вы, богоотступники! — надрывался толстенький поляк в смешной железной шапке с широкими, круглыми полями, — Что? Выйти на честный бой кишка тонка?..

— Это вы богохульники!! — кричал со стены седой крестоносец, — Коли с язычниками объединились! Побоялись бы гнева Божьего!

— Известно, на кого гнев Божий пал! — язвительно возразил поляк, — На Грюнвальдском поле Господь это ясно показал! Всех вас побьём! Всех до единого!

— Сперва на стену замка запрыгни! — хладнокровно посоветовал крестоносец, под смех окружающих.

— А что же в чистом поле вопрос не решить? — не смутился толстенький, — Или крестоносцы стали трусливее зайцев? Ха-ха-ха! Били мы вас в поле, бьём и будем бить!

— А мы подождём, пока вы от дизентерии не просрётесь! — отвечал крестоносец, опять вызвав общий смех. Похоже, эти люди понимали толк в долгой осаде…

Я бросил последний взгляд на небо. Пора!

— Эй, вы!!! — надсаживаясь, заорал я, — Пшеки косорылые![1] Макаки голозадые! Умойтесь соплями, клопы вонючие!!!

— Что?!!! — обомлели поляки. Да и наши, на стене, как-то странно замолчали и принялись коситься на меня.

— А то!!! — не унимался я, — Что ночью шёл здесь святой старец с горы Афон! Вот, он оглянулся на ваш вшивый лагерь и сказал: «Кровью умоются виновные!». Так что, можете умываться соплями! Потом кровью смыть сможете!

— Ты!!! — заорал вдруг толстенький, тыча в меня пальцем, — Ты!!! Мерзавец!!! Я вызываю тебя на бой!!! Я, опоясанный рыцарь, Кнышко из Бржески, вызываю тебя на бой! На утоптанной земле! Конным или пешим! Любым оружием!!! Выходи!!!

Упс!.. А про это я и не подумал! Что меня вызвать могут. Нет, драться мне категорически нельзя! Не для того я всё затеял, чтобы меня сейчас какой-то Кнышко из какой-то Бржески — Господи! Как они это выговаривают?! — мечом проткнул или секирой распополамил! Сейчас я этого Кнышко пошлю…

Я оглянулся вокруг. Суровые лица сурово смотрели на меня. Мол, сказал слово — отвечай! Ты же крестоносец? Пусть даже оруженосец? Тогда иди! И умри гордо!

О! Я же оруженосец!..

— Не могу! — я скорчил скорбную физиономию, — Я не рыцарь! Наш бой будет уроном твоей чести…

— Плевать!!! — побагровел от гнева толстенький Кнышко, — Я сделаю для тебя снисхождение! Я, опоясанный рыцарь, скрещу с тобой оружие, чтобы размазать тебя по земле, тварь! Чтобы все видели, можно ли ТАК оскорблять польскую шляхту! Выходи!..

— Крестоносцам не нужно чьё бы то ни было снисхождение! — пророкотал густой бас невдалеке от меня, — Ты не побоялся вызвать на бой моего оруженосца? Не велика доблесть! Посмотрим, не испугаешься ли ты настоящего рыцаря?! Это МОЙ оруженосец! Я отвечу за его слова! Готов ли ты повторить свой вызов, Кнышко, из непонятно откуда?..

Брат Гюнтер, казалось, даже не напрягал голоса, но мощный бас его, я уверен, слышен был далеко в поле.

— Я Кнышко из Бржески! — надменно распрямился поляк, — Это в земле Куявии, что рядом с Добжинской землёй! Я своими глазами видел зверства крестоносцев на этой, истинно польской земле! Я не побоюсь тебя, кто бы ты ни был! Назовись, крестоносец!

— Оставался бы ты лучше в своей… — губы Гюнтера презрительно изогнулись, — в Куявии! Глядишь, остался бы жить… Я смиренный рыцарь Ордена Святой Марии Тевтонской, Гюнтер фон Рамсдорф! Надеюсь, слышал?!

Я с удовольствием увидел, как попятился конь под поляком. Видимо, он изо всех сил пытался удержать равнодушное лицо, но чуткое животное уловило состояние хозяина.

— Помнится, ты лишился руки? — чуть помолчав, прокричал Кнышко, — С моей стороны будет нечестным вызвать на бой калеку…

— И ты хочешь отрубить себе руку? — насмешливо перебил брат Гюнтер, — Чтобы уравновесить силы и чтобы всё было честно? Не беспокойся! Я и одной рукой вобью тебя в землю по самые ноздри! Ты готов повторить вызов?..

Толстенький поляк нервно оглянулся вокруг. Теперь на него, как недавно на меня, глядели суровые лица суровыми взглядами.

— Да! — отчаянно выкрикнул Кнышко, — Я вызываю тебя! На утоптанной земле! Пеший или конный! Любым оружием!

— И?.. — со значением протянул Гюнтер.

— Что «и»? — смутился поляк.

— До смерти, или так… до победы?

Отчётливо было видно, как напрягся Кнышко. Как ему хотелось рискнуть и как он этого боялся.

— До победы… — буркнул он наконец.

— Отлично! — рокочущий бас Гюнтера, казалось, пробирал до самых пяток, — Тогда здесь и сейчас! Пешими! И да рассудит нас Бог!

— А оружие?

— Я предпочитаю благородный меч, верный кинжал и отвагу в душе! Если тебе чего-то не хватает, могу поделиться…

— Я сам могу поделиться! — чуть не взвизгнул поляк. Видно было, что Гюнтеру удалось-таки вывести его из равновесия.

— Тогда жди! Я уже иду.

— Надеюсь, наши оруженосцы тоже примут участие в поединке? — успел вставить поляк.

— Разумеется, — не оглядываясь, бросил Гюнтер, решительно направляясь к лестнице со стены.

Я растерялся. Мне бежать за Гюнтером? Или мне бежать за оружием? Я же оруженосец? Или, куда мне бежать?!

Но, никуда бежать не пришлось. Брата Гюнтера уже ждал у лестницы долговязый, но крепкий и плечистый парень, примерно моих лет. С целой кучей железа. По всей видимости, ещё до того, как сказать своё первое слово, брат Гюнтер успел его послать за оружием. И тут же, привычно, споро и ловко, этот парень принялся снаряжать Гюнтера на бой. Не без помощи других крестоносцев, вызвавшихся сопровождать брата Гюнтера в качестве зрителей. За стеной никто никуда не спешил. Там уже все были в боевых латах. Разве что, какой-то рыжий детина помог Кнышко спешиться. Оруженосец? Посмотрим…

Когда на стене появился фон Плауэн я не заметил. Вроде не было, не было, а потом — раз! — и вот он уже внимательно выслушивает, что ему докладывает один из стражников. И бросает очень внимательный взгляд в мою сторону. Да… уж… А потом рядом оказался брат Томас и они о чём-то яростно принялись спорить. Спасибо тебе, брат Томас! Я чувствую, ты снова прикрываешь меня грудью… А что там с братом Гюнтером?

Похоже, в спешке, кое-что из доспехов одеть не успели, а может, брат Гюнтер сам отказался от части доспехов. Во всяком случае, лицо крестоносца не закрывала броня. На голове был рыцарский шлем, но лицо было открытым. А так, брат Гюнтер был полностью облачён в сверкающие доспехи, вооружён мечом-полуторником, и на правую руку ему особым образом, прямо к пластинам доспеха, приспособили кинжал, вытянутый чуть вперёд и вверх. Ну, понятно, сам брат Гюнтер ухватить кинжал не может, но двигать рукой в доспехе вполне способен. А заодно — и кинжалом! Я видел, как быстро снарядили и оруженосца. Этого попроще и без затей. Накинули кольчужный доспех, напялили на голову железную шапку, сунули в руки стальную шипастую дубину — вот и готов!

Брат Гюнтер уже нетерпеливо притоптывал ногой у ворот, а фон Плауэн всё ещё раздумывал на стене, подозрительно посматривая по сторонам. А потом решился и махнул рукой. Ворота протяжно заскрипели, открываясь. И оба поединщика одновременно шагнули друг навстречу другу. Странно, но они оказались почти одного роста! Великан Гюнтер и поляк Кнышко. Один стоил другого!

Польский рыцарь держал обоими руками двуручный меч, кинжал висел на поясе, справа, но чуть сдвинутым к середине, чтобы ловчее было выхватывать его в случае нужды.

Не знаю, сказали они что-то друг другу или просто посмотрели глаза в глаза. Но, промедлив, буквально долю секунды оба направились в центр круга, который уже образовался из зрителей. А позади рыцарей гордо и важно шли их оруженосцы, бросая друг на друга яростные взгляды.