Утром на Новообводном канале возникла демонстрация: толпа направилась к Варшавскому вокзалу, остановила трамваи. Коверзнев с трудом нашёл извозчика — помчался по делам.

В городе было беспокойно. Говорили, что бастовали десятки заводов. В эти дни министр Макаров на Запрос о Ленских событиях ответил: «Так было — так будет».

Но Коверзневу некогда было задумываться над происходящим — он крутился как белка в колесе, готовя к выпуску первый номер «Гладиатора». Наконец журнал был свёрстан. Коверзнев принёс его Мкртичу Ованесовичу и, обмакнув перо, дал подписать к печати.

— Про глориа эт патриа, — сказал он полуторжественно, полушутливо. — За славу и отечество.

Журнал — его детище — лежал на столе; во всю обложку была изображена цветная фигура гладиатора — в золотой каске, котурнах, с мечом.

Джан — Темиров поднял один глаз в потолок, замер на мгновение и размашисто вывел по гладиатору свою фамилию. И, небрежно швырнув курьеру журнал, сказал, обернувшись к Коверзневу:

— Едемте смотреть цирк.

Площадь перед Нарвскими триумфальными воротами была запружена народом. Толпа колыхалась, над ней вспыхивали кумачовые флаги, конные полицейские наступали на толпу, кричали что–то. Джан — Темиров привстал в пролётке, с любопытством рассматривал людей. Коверзнев с ужасом подумал, что полицейские пустят в ход оружие, но те, видимо, пока не решались этого делать.

Над толпой поднялась фигура оратора. Он взмахнул рукой, выкрикнул:

— Товарищи! На далёкой Лене провокаторы расстреляли наших мирных братьев и сестёр, когда измученные люди пошли, чтобы пожаловаться… Девятого января царь расстрелял веру в себя! А четвёртого апреля, на далёкой Лене, была расстреляна вера в «новое», «обновлённое» самодержавие! Нет, товарищи, мы не должны верить никаким конституциям! Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой!

Конные полицейские пытались пробраться к оратору, но их затёрли в огромной толпе, Джан — Темиров заспешил, приказал кучеру:

— Давай от греха стороной.

В нескольких кварталах от Нарвской площади, рядом с Петергофским шоссе, на пустыре, который упирался в полотно Балтийской железной дороги, а за ним — в Митрофаньевское кладбище, шла стройка. Цирк ещё не имел крыши и напоминал римский Колизей.

— Через месяц он будет готов, — твёрдо сказал Джан — Темиров. — Готовьте чемпионат.

Умело прикуривая на ветру, Коверзнев сообщил:

— Я переговорил уже с тремя дюжинами борцов и послал в разные города столько же приглашений. Будем надеяться, что чемпионат будет интересным.

Глядя одним глазом на часы, Джан — Темиров сказал:

— Подумайте о чемпионе.

— Хорошо, Мкртич Ованесович.

— Денег вам не надо?

— Благодарю, пока есть.

Действительно, несмотря на то что он снял на Невском квартиру из пяти комнат, деньги у него были. Он покрыл стены зала дубовыми панелями (он вообще любил дерево), а над панелью сделал через весь зал узкую рамку в виде ленты; в эту рамку, вплотную друг к другу, вдвигались открытки — портреты борцов. Портреты, подписанные Верзилиным, Сарафанниковым, Поддубным и другими знаменитыми борцами… Комнату Коверзнев выделил под арену — любой из его друзей–борцов мог прийти сюда потренироваться: вдоль стен уже стояли штанги, бульдоги и гири.

В прихожей и коридоре висело множество красочных цирковых афиш; Коверзнев их скупал сейчас с удовольствием.

Кроме того, он собирал коллекцию скульптур, воспевающих красоту и силу человеческого тела. У него были небольшие копии со скульптур Микеланджело — «Скованный раб», Карли — «Омфала с дубиной», Родена — «Поцелуй», Бьересона — «Союз» и т. д. Репродукции с картин на те же темы висели по стенам; среди них особенно выделялась картина Ихновского «Сила и любовь», на которой была изображена обнажённая женщина, прижавшаяся к огромному льву. Опытный глаз мог бы подметить, что эта картина висит неспроста — в квартире можно было встретить немало фотографий известной в прошлом укротительницы львов Нины Джимухадзе.

Коверзнев преуспевал и был счастлив.

К открытию цирка должна была выйти его книга; во втором номере «Гладиатора» шёл рассказ о борцах, который должен был понравиться читателям; Джан — Темиров обещал переиздать книгу «Русские борцы».

Коверзнев забыл об обидах. Нападать на Чинизелли теперь у него не было никакого желания. Как–то он цинично подумал:

«Лучший способ заставить человека замолчать — это купить его». И добавил печально: «Сик транзит глориа мунди» — так проходит мирская слава. Но, подумав, спросил себя с надеждой: «А может — приходит?»

Иван Татауров не видел ещё ни разу такого грандиозного чемпионата борьбы, какой Валерьян Павлович Коверзнев организовал в цирке «Гладиатор».

Только одних чемпионов мира съехалось около десятка. Среди них гремели «чухонские боги» Алекс Аберг и Георг Лурих, негр с острова Мартиника Анастас Англио, чернокожий красавец Мурзук, лучший техник Клементий Булль, квадратный бельгиец Альфонс Стерс, новая спортивная звезда — Иван Яго, великан Гриша Кощеев.

Своего земляка Кощеева Иван Татауров считал самым опасным противником. Успокаивало лишь одно — его почему–то недолюбливал Коверзнев. Но — чёрт возьми! — сколько ещё соперников, кроме Гриши! Что стоит один зверь Адам! А Циклоп! Знаменитый Циклоп, от удара которого замертво падает ломовая лошадь!.. Остальные, правда, были послабее — громадный Казбек — Гора, такой же Луи Телье… Святогор, Варяг, Быков… С этими Татауров справлялся в любое время, несмотря на их рост… И остальные тоже были не особенно страшны.

Однако Валерьян такой подлец, что от него можно ждать любого подвоха; недаром его за глаза сейчас звали Каверзневым, а не Коверзневым. Кто знает, какую каверзу ему захочется выкинуть? Выберет нового любимчика и сделает его чемпионом. Татаурова тут учить нечего — он знает все эти махинации; как ни рекламируй чемпионов мира — половина из них всё равно останутся липовыми. Неважно, что Коверзнев ещё год назад сам разоблачал дутых силачей и самозванцев — нынче он раздувает их славу. Давно ли он издевался над репортёрами, которые восхваляли цыгана Жиго, а нынче в своём журнале сочиняет небылицы: будто какая–то принцесса ради него оставила придворную жизнь. А в последнем номере «Гладиатора» написал, что если Жиго так же хорошо играет на скрипке, как выступает в чемпионате, то, наверное, очень многие заслушиваются его игрой. С Валерьяна станется: сделает этого цыгана чемпионом — скрипач, тонкая натура, понравится публике…

А не его, так другого облюбует. Недаром выкопал и других великосветских борцов — графа Чикоша и князя Митику — Дону. Даже татарина Али Сандарова именует князем. Тоже мне «князь»… Да мало ли кого ему взбредёт в голову выдвинуть в чемпионы… Хоть бы Ваньку Каина — этого выродка, этого беглого каторжника… А знаменитый техник — голландец Ван — Риль? А финны — Туомисто, Кобинг и Ярвинен?.. Сколько их нынче собралось! Чемпион Европы Оскар Шнейдер, «железный венгр» Чая Янос, Пётр Крылов, Иван Спуль, Лука Копьев, Тимоша Медведев, Ван — Крамер, Антон Кречет, Анатэма, Лассартес, Бландетти, Турбас, Роланд… А красавец из красавцев — чернокожий Джоэ Моро!.. А Поддубный?! Чемпион чемпионов! Ждут и его!..

Да, шикарный чемпионат отгрохал Валерьян. Недаром с десяти до двенадцати цирк ломится от народа. Хорошие денежки текут в карман Джан — Темирову. И, видимо, немалая толика их перепадает Валерьяну. Он завёл серый шёлковый цилиндр и светлый лёгкий плащ. К цирку подкатывал на лихаче, демонстративно давал баснословные чаевые извозчику, торопливо шагал к входу, раскланивался с многочисленными знакомыми, приподнимая цилиндр. В это время униформа уже засыпала стружкой арену, приколачивала зелёное сукно. Коверзнев останавливался, тростью указывал на недостатки.

Перебросившись с кем–нибудь шуткой, рассказав короткий анекдот, он по–хозяйски входил в борцовскую раздевалку и на ходу, не глядя, спускал с плеч плащ. Татаурова поражала эта его самоуверенность, и он с надеждой ждал, что плащ хоть раз очутится на полу. Но этого не случалось — кто–нибудь подскакивал к арбитру, подставлял руки, а затем принимал трость и цилиндр.