— Каждому воздастся по делам его, — прохрипел Рваное Лицо. — А для меня смерть — лучшее воздаяние.

— Как скажешь, — хохотнул Советник.

Перевернутый месяц на лице Правителя Полуночи превратился в луну, его глаза поблескивали, словно ужи, извивающиеся в воде. Рог стиснул голову Рваного Лица и резко повернул ее. Шейные позвонки хрустнули, и Рваное Лицо, мгновенно обмякнув, с тяжелым стуком упал на арену, на заляпанный кровью жесткий песок. Впрочем, так это увидели присутствующие. В действительности же его мягко подхватили растения. Зеленые побеги нежно обняли его и затем совсем укутали собой.

***

В храме стоял такой переполох, что едва ли кто-то понимал, что следует делать.

— Ловите их! — надрывался Советник, зажимая обильно кровоточащий глаз. Глазное яблоко успело полностью вытечь. — Не дайте им уйти! Не позволяйте им убежать в дыру!

Правитель Полуночи попятился к арке. Сложно сказать, добили ли градоправителя вопли Советника, либо же давящая обстановка, да только его нервы внезапно сдали окончательно, и, плюнув на всех, он бросился бежать. Он гулко протопал по залу, споткнулся (последствие того позорного падения в толпу, когда он повредил бедро), скатился по ступенькам, с горестным всхлипом поднялся и побежал сквозь траву, падая и поднимаясь, теряя последний разум в припадке ужаса.

Его отдаляющиеся крики еще с полминуты были бы слышны в храме, если бы их не заглушили прочие звуки. Растения не колыхались, замерев в безветрии. На небе собирались тучи, черные, как клочья сажи. Внутри храма стражники и бродяги слились в груду бьющихся тел, из которой доносились хриплые выкрики стражников, чудовищная брань Наёмницы и тяжелое дыхание Вогта. Потом кто-то застонал от боли (сложно понять, кто, в такой мешанине), и груда развалилась.

Наёмницу притиснули к полу и, лежа вниз лицом, она скрежетала зубами от ярости. Ее отросшие спутанные волосы рассыпались по полу, и кто-то из стражников, держащих ее, прижал их ладонью, чтобы она не пыталась поднять голову. Наёмница зашипела на него. Вогтоус, отпихнув атакующего его стражника, быстро взглянул на нее расширенными мокрыми глазами и рванулся к Советнику. Стражники вцепились в него все скопом. Еще с минуту Вогт отчаянно сопротивлялся, а затем издал горестный вскрик и тяжело рухнул на пол, придавленный телами неприятелей.

Советник еще не решался отнять руку от лица. Его единственный глаз, налитый кровью, сочащийся слезами, медленно развернулся к Вогтоусу, выражая одновременно злость и торжество.

— Так-так-так, — протянул он, растянув губы в дрожащей от боли ухмылке. — Что же это получается — ты сегодня не сильный? С чего бы это? Что ли, твой бог перестал опекать тебя? Вот этот уродливый бог, — багровый глаз устремился на крылатую фигуру Урлака.

Вогтоус словно забыл о Советнике и обо всем происходящем. Приподняв голову, он зачаровано смотрел на камень, лежащий на полу, у самых ног Советника. И лишь когда Советник, хрустнув подошвой по камню, шагнул ближе к статуе Урлака, Вогт вернулся к реальности.

— Не смей…

Проходя мимо, Советник ударил его ногой по лицу, и у Вогта сразу потекла кровь.

— Не под… — захрипел он.

Советник перебил его:

— Твой никчемный бог, не замечающий происходящего у него под самым носом. Ты еще поклоняешься ему, жалкий бродяга? — Советник не долго смог изображать вменяемость. — РАЗБЕЙТЕ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ СТАТУЮ! — заорал он с такой силой, что по всему Торикину вороны снялись с места.

«Нет, нет, НЕТ!» — подумала Наёмница, еще не осознав в полной мере, что они намерены сделать. Ей стало очень страшно. Она зажмурилась и услышала сначала лязг собственных челюстей, а затем глухие удары со стороны Вогта. Она даже не задалась вопросом, на чье тело пришлись эти удары, продолжая панически прислушиваться: вот стражники протопали к статуе Урлака, вот они взбираются на постамент, помогая друг другу, а затем, пыхтя и громко ухая от напряжения, толкают статую к краю постамента (возня, удары, крики боли со стороны Вогта; «Держите его!» — в панике выкрикнул Советник). Громкий шорох трущихся друг о друга каменных поверхностей, а затем одновременно — грохот падения статуи, дикий вопль Вогтоуса, которому вторит еще один переполненный болью крик. «Это статуя кричит?» — дрожа, подумала Наёмница и только после этого догадалась, что крик доносится снизу, из круглой норы в полу позади постамента статуи. Из убежища…

И стало тихо.

Наёмница вдруг почувствовала, что руки, прижимающие ее к полу, ослабли. Она оттолкнула их и, опираясь на ладони, сумела привстать на четвереньки. Сквозь болтающиеся перед лицом черные космы она увидела, как темно-зеленый пол бледнеет, желтеет, потом становится коричневым, а затем бурым. Словно листья осенью…

Вогт поднялся на ноги. Он двигался еле-еле, как больной. Наёмница подняла голову, и темно-карие глаза выразили изумление и боль. Храм стремительно умирал. Стены, колонны, своды — все меняло свой цвет на цвет палой листвы…

Советник наклонился, чтобы поднять камень. Вогт оттолкнул его с такой силой, что Советник упал, и схватил камень первым. Приблизив камень к лицу, он повращал его в пальцах, неподвижными глазами рассматривая острые грани. А затем поднял руку с камнем вверх.

— Я НЕНАВИЖУ ВАС! НЕНАВИЖУ ВАШ ГОРОД!

— Нет! — закричала Наёмница. — Пожалуйста, Вогт, не… Этот камень…

— ПУСТЬ…

— Не говори этого!

— ПУСТЬ ОН РУХНЕТ! — Вогт умолк, тяжело дыша. — Как статуя!

— Вогт, — часто моргая, Наёмница положила свои горячие ладони на его ледяные бледные щеки.

Его ярость ушла, но прежде она прошла сквозь камень. Вогт смотрел в глаза Наёмницы беспомощно, как ребенок, не понимающий того, что натворил.

— Теперь так и будет, Вогт, — прошептала Наёмница.

После первого раската из глаз Вогта потекли слезы.

***

На нос Ржавого упала капля дождя, но он был слишком пьян, чтобы ее почувствовать. По пути домой, желая отметить чудесное спасение, он заглянул в этот мелкий городишко и, пожалуй, слишком увлекся празднованием. Он даже не мог вспомнить, сколько дней уже пьет. Что ж, пора прекращать. В данный момент он намеревался найти ночлежку и хорошенько проспаться. Где-то — далеко-далеко — прогремел гром. Или это был не гром? В любом случае начался дождь, и холодные капли, потекшие за воротник, несколько привели Ржавого в чувство.

Падая с силой, капли вспенивали мгновенно образовавшиеся лужи. Из-за туч, облепивших все небо, так потемнело, как будто мир накрыли корытом. Ноги Ржавого разъезжались и путались. Чтобы идти, ему приходилось опираться на стену. Вспышка молнии осветила на мгновение грязную улочку, но после нее стало еще темнее. Ржавый поскользнулся и упал. Земля вращалась и колыхалась. Удивившись, как это он, лежа, умудряется не упасть еще раз, Ржавый уткнулся лицом в вонючую грязь. Ему вдруг вспомнился тот дикий, до костей пробирающий страх, который он ощутил, прочитав проклятое письмо…

Ржавый всегда читал письма, которые ему поручали доставить — он умел аккуратно отрывать сургучную печать, а потом, нагрев, прикреплять ее обратно. То злополучное письмо исправник1 вручил ему самолично. Рожа у исправника была даже чуть более зеленая, чем наутро после пьянки — а исправник почти всегда был с бодунища. К тому же он отвалил Ржавому пару золотых монет авансом («так как дело особой важности») и пообещал выдать еще по факту выполненной работы, а такая его щедрость вызывала в первую очередь подозрение, и только потом радость. К тому моменту, как Ржавый клятвенно пообещал доставить письмо «прямо в руки, точно в срок» и отбыл, его уже распирало желание выяснить, что ж с этим письмом не так…

Он взломал печать при первой же возможности, раскрыл конверт, и… из конверта потоком выплеснулись нечистоты… Пока Ржавый читал письмо, здоровый розовый цвет его лица сменился на белый, потом на серый, а потом и вовсе на зеленый — как будто он и сам накануне нажрался сверх всякой меры. Если раньше он ведать не ведал о Правителе Полуночи, то теперь узнал о нем куда больше, чем следует: его маленькие темные мыслишки, его страхи, его пороки, его постыдные тайны, его преступления. Все, включая его ужасающую смерть, которой только предстояло случиться.