— Майлус… — попыталась предупредить Эхо.

В следующий миг черные когти чиркнули по плечам старосты, и тот лицом вниз повалился на землю. Возле него невесомо, почти грациозно опустился дракон. Майлус застонал и попытался отползти. Дракон поднял тяжелую когтистую лапу и с силой прижал Майлуса к земле.

Бродяги вжались спинами в ворота. Ворота были заперты на огромный замок, ключ от которого, нагретый рукой Майлуса, сейчас лежал в пыли в шаге от дракона. Стоит ли рискнуть и попытаться схватить ключ? Или же затихнуть и надеяться, что они не привлекут внимание дракона? Казалось, дракон целиком сосредоточился на Майлусе, все сильнее вжимая его в землю, пока ребра старосты не начали хрустеть.

Эхо видела ярость, стеклянно поблескивающую в красных глазах дракона. Но под ней, в темноте его зрачков, она заметила что-то еще… Ее рот приоткрылся. Да, она определенно это видит.

— Это… ты? — спросила она. — Это — ты?

Дракон поднял голову и посмотрел на нее.

Эхо выпрямилась и шагнула к нему.

— Нет, — сказал Вогт. — Не приближайся!

— Я пойду, — сказала Эхо.

Вогт вцепился в нее.

— Нет! — повторил он с ужасом, и из его глаз брызнули слезы. — Нет, нет, нет! Он уже не помнит, кто ты! Он может… может… только подумай, что тогда будет со мной!

— Вогт, он не причинит мне вреда.

— Ты не знаешь наверняка!

— Отпусти меня, — попросила Эхо. — Пожалуйста.

Вогтоус разжал пальцы. Эхо чувствовала его страх, но все же медленно пошла к дракону. Застывший, дракон походил на красную скалу. Пристально глядя на Эхо, он только тихо выдыхал, и из его ноздрей вырывались завитки пара.

— Пусть это будешь не ты, — безнадежно сказала Эхо. — Пусть.

Но под гневом и ненавистью она по-прежнему видела испуганный взгляд ребенка.

***

Молчун раскрыл руки, как крылья. Он почувствовал, как болит его кожа, превращаясь в чешую. Он шагнул вперед и полетел к воде — полет вниз, вниз. Это было то, чего он хотел. Но его мысли исчезли, замещаясь чужими.

Удар о воду не причинил вреда его телу, одетому в плотную шкуру ненависти, и, расправив крылья, он по дуге воспарил в небо. Молчун потерялся навсегда; обратное превращение стало невозможным, когда злость заполнила его душу целиком, вытеснив все остальное. Мысли дракона были короткими и однообразными: «Убить, убить». Впрочем, и они вскоре исчезли.

***

Стоя так близко, Эхо видела то, чего не замечала раньше: красные раны, едва заметные на красной шкуре. Они были во множестве на груди дракона и на его лапах. Из некоторых все еще сочилась кровь.

— Кто это сделал? — спросила Эхо. — Тебе больно? Я не хотела, чтобы все закончилось так ужасно…. Я надеялась помочь тебе!

Возле ее ног хрипел Майлус.

— Отпусти его, — попросила Эхо. — Разве что-то изменится, если ты убьешь его? Пусть убирается.

Красные глаза дракона смотрели настороженно.

— Пусть убирается, — ровно повторила Эхо.

Черные когти приподнялись. Майлус осторожно отполз, задыхаясь от страха и боли, встал сначала на четвереньки, только затем на ноги, и, хватаясь за бока и раскачиваясь, как пьяный, побрел прочь.

Вогтоус наблюдал происходящее с каменным лицом.

Дракон резко выдохнул — без огня, но само его дыхание было очень горячим. Если Эхо и обожгло, она не показала виду. Все расплывалось для нее, растворялось в прозрачных слезах.

— Не бойся меня, — сказала Эхо и положила свою дрожащую ладонь на широкий нос дракона.

Она не думала о том, что он опасен; она просто понимала, каково это — быть им, потому что сама была когда-то такой же. Она знала, что такое быть в этой шкуре, которая не защитит тебя от зла, но запрет один на один с твоим отчаяньем.

— Как бы я хотела вернуть тебя… вызволить из драконьего тела… — сказала Эхо. Она ощутила, как намокает рука. — Что… что это? — спросила она и, взглянув на ладонь, увидела кровь на ней.

Эхо беспомощно оглянулась на Вогта.

Кровь просачивалась сквозь чешую. Сначала она выступила маленькими капельками, затем ручейками потекла по шкуре дракона, капая на землю. Дракон запрокинул голову и мучительно застонал.

— Что…

Вогтоус оттаскивал ее. Эхо билась, пытаясь высвободиться.

— Не подходи к нему. Он умирает!

— Почему?! — выкрикнула Эхо, и Вогтоус зажал ей рот ладонью.

Хрипло дыша, дракон осел на землю, распластав обмякшие крылья. Вокруг него уже натекло целое озерце крови.

Эхо застонала, слабея. Вся боль дракона текла сквозь нее.

— Тише, — сказал Вогт, гладя ее волосы. — Так должно быть. Он уже не тот мальчик. Он только его ненависть. Он весь — это ненависть. И ему не выдержать ни жалости, ни любви.

Эхо еще слышала свистящее дыхание дракона и, отвернувшись, спрятала лицо на груди Вогта. Потом стало тихо.

— Отпусти меня.

Вогт отпустил.

Дракон исчез. Остался лишь Молчун, лежащий на липкой от крови земле. Его неподвижное лицо источало покой, губы расслабились, челюсти разжались. Он словно спал с открытыми глазами и видел безмятежный сон. Эхо подошла и села рядом. Она дотронулась до его груди, но его сердце не билось. Она положила пальцы на его губы и не ощутила дыхания.

— Он мертв, — сказал Вогт. — Ты не сможешь вернуть его.

— Какие же мы злые, — сказала Эхо. — По-настоящему плохие. Вся эта жестокость — зачем? Нам что, это нравится? Нам это нравится? — закричала она.

— Вы одолели его, — выдохнул Майлус, приближаясь. Глаза Майлуса были огромные и круглые, как у совы. Он подошел к Вогту, стараясь не наступать на кровь. — Невероятно. Это действительно был мальчишка…

— Да, мы победили его, — сказал Вогтоус, хмурясь садящемуся солнцу. — Вы рады, Майлус?

— Да, — ответил тот неуверенно.

— Полагаете, все закончилось?

— А разве нет?

— Нет, — Вогтоус смотрел на солнце. — Когда в этом мире вспыхнет огонь, продолжающий огонь этого дня, но сильнее его в тысячу раз, вы сгорите первыми.

Лицо Майлуса все сморщилось и заострилось.

— Ты что же, бродяга, проклинаешь нас?

— Да, — ответил Вогт.

Он подошел к Эхо и помог ей подняться. Ее тело было словно лишено костей, голова повисла. Она совсем потерялась в своем горе. Может быть, ее боль когда-то и была острее, но никогда — такой живой, беспокойной и горячей, как кровь, плещущая из смертельной раны.

— Все вскоре закончится, — тихо пообещал Вогт. — Осталось немного.

Вогтоус пнул ворота, и те распахнулись. Замок остался на одной створке. Изумленный Майлус разинул рот.

— Похороните ребенка, — приказал Вогт. — Только посмейте ослушаться меня, и… — он оглянулся, посмотрел в глаза Майлуса и убедился, что тот не посмеет.

Ворота захлопнулись за бродягами.

Майлус подошел к воротам и проверил замок. Тот крепко держал обе створки, не позволяя им разойтись. Майлус подергал ворота. Заперты. Что за…

— Они просто сумасшедшие бродяги… — пробормотал Майлус. Пусть это ничего ему не объяснило, зато как-то успокоило. — Этот чудик еще вздумал проклинать нас. Просто смешно. Какой огонь? Бред. Бре-е-ед, — повторил он для уверенности и, хромая, побрел по разгромленной улице. «Был бы дождь, помог бы потушить дома», — подумал он с надеждой, но день как назло был сух и ясен и не чувствовалось, что что-либо изменится в ближайшее время.

Молчун лежал прямо, спокойно, и его открытые глаза пусто смотрели в белое небо.

Море яростно бросалось на скалы, разбиваясь на тысячи тусклых осколков. «Словно хочет захлестнуть, затопить весь мир, — подумала Эхо, — но что-то не позволяет ему, пока еще…» Во время тяжелого спуска к побережью ее ботинки окончательно развалились, пришлось сбросить их. Стоять босиком на неровной скалистой поверхности, едва не падая под напором ветра, было больно и холодно. Эхо ощущала странную закономерность в том, что они пришли к морю босыми — потому что к нему невозможно приблизиться, не испытав боль. Все в их истории стало неслучайным, все обрело скрытый смысл, который ей было так страшно понять, одновременно с этим осознав всю степень своей несвободы.