Кровь на разбитом лице подсохла, превратившись в зудящую корочку. Вогт попытался соскрести ее, но лишь украсил ногти красной каемкой. Боль уже изрядно досаждала ему, но многоопытная Наёмница присвистнула бы и сказала, что завтра, когда все ушибы распухнут, будет еще хуже. Уж она-то разбиралась в таких вещах.

Нельзя сказать, что Вогтоус жалел, что отказался убить Рога. Вот только… где-то в глубине его души зрело осознание, что убей Рога кто-то другой, он не сумел бы искренне осудить убийцу. Потому что хуже Рога нет ничего. Вернее, он пока не встречал никого хуже. Мир ничего не потеряет, избавившись от такого человека.

Вогт не знал, что будет дальше. До этой ночи собственное будущее представлялось ему долиной, идущей ровно и прямо, где лишь несколько деревьев заслоняют горизонт. Все изменилось, когда он понял, что человека можно ударить. Иногда это приходится делать. «Когда тебя бьют — ты бьешь в ответ. Или же тебя просто убивают», — рассуждал его враждебный друг (или дружественный враг, Вогт ни в чем теперь не был уверен; на его долину опустилась ночь). Нет никакого выбора. Душеспасительные беседы не помогут, вежливые просьбы не будут услышаны.

Вогт злился, думая об этом, но в его глазах злость являла себя как смесь отчаянья, неуверенности и страха. В сердцах он пнул стену — очень осторожно, так как боялся, что под его новоприобретенной силой она разлетится на куски. Похоже, божественная сила действовала только на таких мерзавцев, как Рог, и каменная стена осталась каменной стеной — то есть непреодолимой преградой.

Когда злость выгорела, будто костер, и осталась одна зола, Вогт сел на койку и заплакал. Никто никогда не объяснял ему, что плакать нельзя, даже в одиночестве. Наёмница, получившая воспитание получше, не одобрила бы. Она бы объяснила, что страдать без слез — это лучший способ сохранить гордость. Вогт не был обременен поверхностными представлениями о гордости и плакал, потому что его переполняла невыносимая тяжесть.

Слезы текли потоками, и соль в них раздражала поврежденную кожу. В подобные минуты всегда кажется, что больше не сможешь жить с таким горем — никогда-никогда. Растравляя себя, Вогт вспоминал каждый шрам на теле Наёмницы и ту тень пережитых страданий, что иногда замечал в ее глазах, но никогда не понимал полностью. Сама мысль о том, что такая ужасная боль существует в мире, бесконечно огорчала его. Сейчас каждый человек казался ему измученным, изломанным деревцем наподобие тех, что росли в Городе Рабов, как Вогтоус мысленно обозначил то место. Несмотря на его возмущение и протест, Вогт не мог сделать так, чтобы сломанные ветви вновь выросли, а шрамы на коре затянулись. И все же…

Есть кое-что, что ему по силам. Пусть он не способен полностью излечить Наёмницу, он все еще может помочь ей. Хотя бы избавить от будущих страданий. Стоило Вогту задуматься об этом, как его словно окружило облако тепла. Слезы перестали течь. Вогт снова взбодрился.

Вот только сначала нужно выбраться отсюда…

Он подошел к двери. Она была крепкой. Его волшебная сила иссякла, будто ее и не было. Впрочем, даже сумей он выломать дверь, это сопровождалось бы таким грохотом, что сюда сбежались бы со всей округи. Нет, ему нужно просто незаметно исчезнуть, ускользнуть, как полагается бродяге. Но как выбраться из комнаты, крепко-накрепко запертой снаружи, лишенной окон, находящейся под землей?

Вогтоус думал до тех пор, пока у него не разболелась голова. А в итоге надумал только одно: при тех его навыках, которыми он обладает сейчас, побег невозможен.

Не-воз-мо-ЖЕН.

С другой стороны, драться он тоже не умел, однако же научился. После того, как вина и горечь растворились в слезах, Вогт ощутил решимость.

***

Может быть, Рваное Лицо действительно хотел, чтобы Кролика прикончили на арене — такой святой невинности не место в этом грязном мире. Или же он пытался проверить? Ведь были же у него сомнения, ведь подсказывало ему что-то: Кролик так легко не пропадет…

Люди метались по амфитеатру, как встревоженные крысы, и только Рваное Лицо, укрытый тенью, неподвижно стоял возле стены. Новый боец! Тот, кто сменит Рога. Последние три года Рог был постоянным победителем, превратив относительно честный поединок в пустое истребление. К счастью, Рваному Лицу не довелось побывать под его кулачищами: еще до появления Рога он сменил сомнительную карьеру бойца на постыдную карьеру торговца. В отличие от прочих, Рога не завлекли обманом. Он пришел сам.

Рваное Лицо уловил ярость и злость в ранее безобидном Кролике. Он будет сопротивляться, но в итоге они найдут способ заставить его. Новый боец… нет уж, пусть лучше Кролик умрет, чем станет бойцом. Потому что тогда он будет мертвее мертвого.

Рваное Лицо бесконечно устал от этого тягостного чувства, что сейчас расплывалось в нем привычным холодком. Он устал уничтожать. Из всех занятий это самое бессмысленное и простое, но с каждой жизнью, что была смята и выброшена с твоей подачи, ты уничтожаешь и себя. Истекаешь кровью чужих ран, но эта кровь все же твоя собственная. Он не мог объяснить, почему, он просто знал, что это так. В какой-то момент он совершенно кончился.

Он тихо проскользнул за двойные двери, в темный коридор, привычный до ненависти. Наконец-то разрешились все его противоречия, он освободился от своего главного греха. Сейчас он честен с собой и делает то, что велит его душа.

Рваное Лицо сдвинул засовы, один за другим. Он прислушивался, но из-за двери не доносилось ни шороха. Он представил Кролика, съежившегося на узкой койке.

В каморке стояла кромешная тьма. Рваное Лицо посветил той свечой, что принес с собой. Свеча еле чадила, и в ее слабом свете ему не удалось обнаружить пленника. Шагнув внутрь, он тихо прикрыл за собой дверь.

— Не бойся. Я пришел, чтобы вывести тебя отсюда, — прошептал он.

Кролик не отозвался. Рваное Лицо прошелся по каморке, заглянул в каждый угол, убеждаясь в очевидном: Кролика не было. Он исчез. Рваное Лицо сел на койку и закрыл глаза, о чем-то крепко задумавшись. Когда он заговорил, в его голосе звучала твердая уверенность:

— Ты разрушишь этот город, будь он проклят, Кролик. Он просто не выстоит, если ты в нем.

Он вышел из комнаты и тщательно задвинул засовы. Когда позже он придет сюда с другими чтобы проведать удивительного пленника, вот тогда он будет потрясен его загадочным исчезновением. А на данный момент ему ничего не известно.

Небо было синее и прозрачное, как топаз. И одно маленькое пушистое облако, легкое, как крыло бабочки. Вогт зачарованно наблюдал, как ветер движет его по небу. Сегодня он проснулся с мыслью, что это будет совершенно особенный день, и с тех пор не переставал думать об этом. Его переполняли ожидание и радость…

Отголоски тех чувств Вогт мог ощущать даже сейчас, годы спустя, в окружении затхлого полумрака каморки, когда давно сгинуло не только то маленькое облако, но и люди, что были рядом с Вогтом тем утром. Вогт еще питал надежду снова встретить их в Стране Прозрачных Листьев, но может выясниться, что путь мертвым туда заказан («Мертвы», — с горечью констатировал он вслух), и тогда ему придется смириться с необратимостью потери. Монастырь осквернен и заброшен… И даже небо, пусть порой и бывает очень синим, но, кажется, никогда больше такое синее…

Тем не менее светлые воспоминания помогали Вогту отвлечься, забыть о тяжести текущей ситуации, и он не препятствовал своему отчаявшемуся разуму устремиться к ним.

Полдень того же дня, просторная монастырская комната, большие открытые окна, очередной урок… Вогт все еще фонтанировал счастьем и едва мог сосредоточиться на объяснениях Ветелия. Однако Ветелий не сердился — не в его привычках было поддаваться раздражению. Стоя возле окна, он был весь озарен солнечным светом, и волосы, просвеченные солнцем, образовали вокруг его головы сияющий ореол. Волосы Ветелия были длинными, некогда золотистыми, а теперь посеребренными сединой, волнистыми. Стоило волосам Вогта чуть отрасти, как они тоже свивались в мягкие завитки… Несмотря на отсутствие кровного родства, Вогт и Ветелий походили друг на друга как родные.