Эхо протянула ему руку, что получилось само собой, и Человек Игры сжал ее своей, не теплой и не холодной. Глаза Человека Игры стали синими, как небо, затем темно-зелеными, как листья.

— Возвращайся, Эхо.

Эхо взглянула на него, прежде чем они отдалились друг от друга, и различила в его чертах свои черты и черты Вогта.

***

Страна Прозрачных Листьев, он достиг ее! Вогтоус заплакал от радости. Он увидел маленькие домики, внизу, в долине, и его сердце встрепенулось. Люди! Он не сомневался, что Ветелий ждет его где-то здесь, в одном из этих домов. Возможно, ему удастся отыскать кого-то еще из его старых друзей… Вогтоус готов был бежать к домикам… но где же Эхо? Он никуда не пойдет прежде, чем она окажется рядом с ним.

Тревога за нее разъедала его радость. Вогтоус коснулся листьев и ощутил, что они увядшие.

— Эхо! — позвал он, и снова — тщетно.

Вогтоусу стало страшно. Позабыв о маленьких домиках, он повернулся и побежал обратно, к утесу. Он догадался, что Эхо — за этой стеной камня, которую невозможно преодолеть.

И из-за утеса в Страну Прозрачных Листьев ползла огромная туча. Когда первая молния ударила в дерево с прозрачными листьями, мгновенно воспламенив его, Вогтоус заплакал. Он тоже горел — в отчаянье.

***

— Проснись, — сказала Эхо. — Я здесь. Не нужно звать меня.

Вогт обхватил ее руками и прижал к себе тесно-тесно.

— Мы никогда не расстанемся, — сказал он. — Я раньше не знал, что любовь способна причинять такую боль. Ты — мое сердце. Как смогу я жить без тебя?

Эхо поцеловала его лицо и ощутила влагу слез. Что так расстроило его? Однако она была слишком потрясена собственными снами, чтобы найти в себе силы расспросить о тех, которые явились Вогту. Ей было грустно ощущать тепло его тела и знать, что вскоре ее жизнь может прерваться. Теперь смерть означала для нее разлуку, и именно разлукой страшила.

— Я думаю, мы как-нибудь справимся с этим, — произнесла она вслух, не понимая, кого пытается успокоить в первую очередь. — Как справлялись прежде… почти каждый раз.

Дождь тихо постукивал по листьям над ними.

Кому-то могло сильно не понравиться просыпаться на мокрой траве под мокрым же плащом, продрогшими насквозь, но бродягам, которые каждую секунду помнили, от чего их защищают дождливые ночи, это не казалось столь уж неприятным. Утром они вяло бродили в смутном свете, завывали с голодухи впалыми животам кто во что горазд и тихо переговаривались.

— Осень, — вздохнул Вогт.

Небо с набухшими тучами нависало низко, в синей воде паучьими лапками отражались ветки. Берег здесь был крутой, до воды еле дотянешься. Заправив волосы за уши, чтобы не падали на лицо, Эхо склонилась над рекой умыться, и из усыпанной листьями воды на нее взглянуло красивое лицо серьезной молодой женщины. Пораженная собственным преображением, Эхо выпрямилась и села. А затем начала заплетать косу. Она больше не испытывала желания прятать свое лицо. Ей стало плевать, что люди подумают — они подумают это молча. И плевать, что люди скажут — они ей уже столько всего наговорили.

Закончив, она снова потянулась к воде, и тут осознала: несмотря на боль накопившейся усталости, которую не могла утолить одна ночь, даже если бы была очень длинной; несмотря на то, что было темно, словно в сумерки; несмотря на гром, похожий на рычание зверя, перекатывающийся где-то неподалеку, — она счастлива. Пока они здесь, вдвоем.

Вогтоус подошел к ней и растер ее плечи ладонями, пытаясь согреть. Он не сказал это вслух, но Эхо услышала: «Я не позволю отнять тебя у меня».

Им остается совсем немного, и Эхо понимала, что жизнь — драгоценна; Вогт научил ее этому. И еще он объяснил ей, что, так же как волны добавляют темной воде фактуры и блеска, волнения и печали позволяют чувствовать себя живыми.

***

Вогтоусовы смешные сандалии совсем развалились.

— Да, действительно, скоро конец, — сказал он, рассматривая порванные ремешки и дырявую подошву, хотя для его сандалий конец уже настал.

Дальше Вогтоусу пришлось шествовать босиком, что нисколько его не огорчило, потому что холодная трава так приятно касалась ступней. Солнце выглянуло из-за туч, но его лучи не дотянулись до земли, и тень по-прежнему закрывала ее.

— Это так странно, — сказала Эхо. — Свет и темнота рядом, не противореча друг другу.

— Такое бывает, — сказал Вогт. — Хотя прежде я считал это невозможным. Знаешь, порой они даже прекрасно уживаются в одном человеке.

Обогнув вставшую на пути деревушку, река терялась в цепи серебристых скал впереди. Деревушка казалась вымершей, но бродяги не позволили ее тихому виду обмануть их. Оба чувствовали: их там ждут.

— Поджидают, — уточнила Эхо.

— Красивые скалы, — оценил Вогт. — Вот только как мы двинемся дальше, потом?

Они дошли до окружающей деревню высокой стены из частокола («Подпалины», — отметил Вогт, рассматривая верхнюю часть ограды) и остановились у ворот.

— Начинается, — торжественно объявил Вогт. — Все, я стучусь?

Эхо зажмурилась на секунду и заглотнула побольше воздуха (как потом выяснилось, последнее она сделала не зря).

— Я готова. Стучи.

Вогтоус важно поднял кулак и зычно, не жалея костяшек, ударил по воротам. Спустя мгновение ворота распахнулись, да так резко, что бродяги едва успели отпрыгнуть в стороны. А больше они ничего не успели; впрочем, Эхо вскрикнула, но это не было действенной защитой.

***

Брошенный на пол, Вогтоус немедленно вскочил на ноги, готовый подхватить летящую в его сторону Эхо.

— Поймал! — радостно выкрикнул он, снова опрокидываясь от силы столкновения их тел.

По крайней мере Эхо упала на мягкое. Дверь захлопнулась, запирая их в тесном, грязном, полутемном помещении. Тяжело дыша, Эхо посмотрела на Вогта.

— Чего это они так сразу, а?

Вогт улыбнулся. Пока Эхо лежала на нем, его мысли были устремлены в другом направлении.

— Не знаю, — он приподнял голову и поцеловал ее в губы.

Они встали с пола и отряхнулись.

— Спросим у них самих, — предложил Вогт и, не дожидаясь согласия Эхо, подошел к двери и выкрикнул: — Я знаю, вы там! Не могли бы вы объяснить нам, просто для ясности, почему вы так трусливо, в количестве десяти человек, набросились на нас и, не позволив даже поприветствовать вас, сразу бросили в сарай?

— Нас было всего семеро, — угрюмо откликнулся кто-то из-за двери.

— Не вижу здесь грандиозной разницы, — возразил Вогт. — Нас-то всего двое. Может быть, откроете дверь?

Вежливый тон Вогта подействовал. Дверь неохотно растворилась, и в щель на них посмотрело широкое красное лицо.

***

Дождь. Где-то там, за скалами, мерцающими, как снег, и столь же холодными. Молчун слышал капли дождя, падающие в море и растворяющиеся в нем (он лишь одна из них, одна). Дождь был временным явлением, но дыхание чудовища Молчун слышал постоянно. Не мог позабыть о нем ни на секунду после того, как услышал его столь близко.

***

Тот, кто вызвался с ними побеседовать, представился Майлусом, старостой. Он был грузным пожилым мужчиной, одетым в широкую красную рубаху и зеленые шоссы, и имел привычку то комкать свою узкополую мягкую шляпу в руках, то снова водружать ее на лысую голову. Формой и цветом лицо старосты напоминало спелую помидорину, тогда как круглый короткий нос скорее походил на картошку. У старосты был низкий добродушный голос, и, сложись их знакомство по-другому, Эхо даже могла бы ложно предположить, что человек он относительно приятный.

— Дракон уже дважды прилетал со стороны скал. Он очень силен, его шкура будто стальная — стрелы ломаются о нее, как соломинки, — рассказывал староста. — Дракон стремится разрушить все здесь, он поджигает дома и убивает людей. Девятерых уже прикончил. Мы не в силах остановить это. Возможно, нам придется оставить деревню.