Вогтоус вспомнил ее — маленькую, растрепанную, испуганно жмущуюся к стене, — и усомнился в ее словах.

— Все-таки хорошо, что я оказался там, — мягко сказал он.

Девушка изобразила независимый вид — всегда сама разбиралась со своими неприятностями, и тут бы разобралась. Однако в ее улыбке сквозила благодарность.

— Вижу, тебе тоже досталось приключение не из приятных, — сказала она, оглядывая его лицо и одежду.

— Приключение? — переспросил Вогт.

— Да. Ты весь в крови.

— А… Я совсем забыл об этом, — ответил Вогт и поскреб щеку. Стоило ему обратить внимание на ушибы и ссадины, как они дружно заныли. — Я очень плохо выгляжу?

— Можно и получше, — рассмеялась девушка и вдруг сказала: — Ты милый.

Ее похвала прозвучала медом для Вогтовых ушей. От Наёмницы ему доводилось слышать много всяких характеристик, но ни одну из них нельзя было назвать лестной.

— А ты красивая, — ответил он — и совершенно искреннее.

Его взгляд так и льнул к девушке. Она была совсем молоденькой. У нее был пухлый рот, длинные загнутые ресницы и глаза цвета лесных орешков. Заостренный подбородок и «вдовий мыс» придавали ее лицу форму сердечка. Темные пушистые волосы свивались в колечки, которые Вогту так и хотелось подцепить пальцем.

Он потянулся к девушке и взял ее за руку.

— Меня зовут Кролик, — сказал он. — А тебя?

Вместо ответа девушка игриво улыбнулась и спросила:

— А как бы ты меня назвал?

Ее рука все еще находилась в руке Вогта, не пытаясь выскользнуть. Длинные ресницы медленно опустились и так же неспешно поднялись, глаза были устремлены прямо на Вогта. Вогт видел насквозь попытки девушки очаровать его — еще больше, чем она уже очаровала; однако его догадливость не снижала производимого на него эффекта. Только одно имя возникло в его воображении.

— Цветок, — сказал он. — Можно мне называть тебя так?

— Да, мне нравится, — задумчиво кивнула Цветок.

Она была польщена. Не часто обычной уличной шлюхе (притом не самой красивой) достается такое чудесное имечко. Услышь она его от другого мужчины, она бы только огрызнулась, распознав издевку. Но этот так смотрел на нее своими большущими жемчужно-серыми глазами, что у нее не возникло и тени сомнения: он абсолютно искренен. Ее достаточно унижали в это утро — как и во множество предыдущих. Сейчас же она ощутила нечто совершенно особенное, ранее никогда не испытанное. «Все-таки странная штука жизнь, — подумала Цветок. — То тебя втопчут глубоко в грязь, то вдруг взлетишь до самых облаков».

Они вышли на главную площадь, так плотно замощенную, что земля под ней и вздохнуть не могла. Площадь стеной окружали элегантные каменные здания, а над ними горделиво возвышался дворец. Он походил на скалу — серый, гладкий, почти лишенный окон. Над башнями дворца вздымались флаги — желтые и фиолетовые. Все желтые флаги были приспущены, фиолетовые вяло покачивались под слабым ветерком.

— На тебе твой дворец. Гляди, пока глаза не вытекут. Вот только ближе подходить не советую, — прошептала Цветок. — В Торикине тысяча сволочей; половина из них рассеяна по городу, а остальные жмутся во дворце. И если ты не такой, как они, то во дворце почти наверняка сгинешь.

Вогтоус остановился, внимательно изучая дворец и прислушиваясь к тревоге и гневу, что вдруг зашевелились у него в груди.

— Да, — сказал он. — Я чувствую, что это действительно ужасное место. Да весь этот город. И деревьев здесь нет.

Вопреки собственным словам, Цветок не стала дожидаться, когда у Вогта глаза вытекут, а потянула его прочь уже через минуту. Вогт подчинился, только спросил:

— Куда мы идем?

— В нору.

— В нору?

— Да, в мою нору. Я живу в норе, как крыса.

Вогт улыбнулся, хотя улыбка была здесь ни к чему, потому что своим чутким слухом он уловил в голосе Цветка то, чего не заметил бы никто другой, — горечь.

— Что показалось тебе забавным? — грубовато фыркнула Цветок.

— Ничего. Просто ты мне напомнила кое-кого… одну девушку… И у нее точно такое же клеймо на виске, как у тебя.

Неосознанным жестом Цветок притронулась к виску, там, где под плотными прядями волос надежно, как ей казалось, скрывалось клеймо.

— Вот как, — холодно произнесла она.

— Что оно означает? — спросил Вогт.

— А ты не знаешь? — спросила Цветок, изогнув одну бровь.

Вогту понравилось, как она это сделала. Он попытался повторить, но у него не получилось.

— Нет.

— Просто идем дальше, — бросила Цветок и быстро зашагала прочь, заставив Вогта поспешить следом.

Каждый шаг приближал их к окраине, и вскоре Вогту предстал вовсе не тот чистый, аккуратный, холеный Торикин, каким его привыкла видеть знать. Дома здесь были не каменные, а деревянные, хотя не гнилые и не покосившееся. Настоящих бедняков в Торикине не держали — их сгоняли в обиженно вопящее стадо и изгоняли из города. Торикин тревожился о своем внешнем виде и репутации. Если много нищих, значит, сам город нищий. Если прогнать нищих, нищета уйдет вместе с ними, и город будет выглядеть побогаче, хотя и несколько пустыннее. Впрочем, сутолока тоже ни к чему. Разве что шлюх в Торикине водилось с избытком — впрочем, от шлюх была определенная польза, в том числе и для богатых.

Цветок жила в неопрятном двухэтажном доме, что располагался, буквально втиснутый меж соседними зданиями, на одной из самых грязных и опасных улиц в Торикине. Дом являлся собственностью на редкость уродливой тощей женщины, встретившей Цветок радостным криком:

— Я же говорила, что ты припрешься обратно, потаскушка, да еще и в синяках! Пустая твоя башка! Влюбились в нее, как же!

Цветок ничего на это не ответила. Пререкаться с хозяйкой было себе дороже — не побьет, так повысит цену за аренду, а не заплатишь вовремя — вышвырнет тебя вон. Зато хозяйка позволяла приводить кого угодно, а посему ее дом, разделенный на два десятка каморок хлипкими деревянными перемычками, пользовался невероятным успехом у местных блудниц.

Следуя за Цветок, Вогт поднялся на расшатанное крылечко и протиснулся по узкому коридору (действительно, похоже на нору). Со всех сторон до него доносились звуки: либо лишенные приличий, либо откровенно пугающие.

— Прошу в мою уютную обитель, — повернув ключ в замочной скважине, Цветок пинком распахнула дверь.

Вдоль противоположной от входа стены располагалась узкая низенькая кровать, застеленная рваным одеялом, к которой вплотную примыкал кособокий стул на расшатанных ножках. На стуле, опасно накренившись, стоял таз, а в нем надколотый кувшин с протухшей водой (даже с расстояния Вогт уловил ее затхлый запах). Еще была полка на стене, сделанная из доски и веревок. Чрезмерно много мебели, учитывая размеры комнатушки.

Обстановка произвела на Вогта сильное впечатление. Он встал, заняв собой большую часть свободного места, вытаращил глаза и впал в глубокую задумчивость. Цветок не могла войти, распахнутая дверь перекрыла собой весь коридор, и с обеих сторон немедленно скопилась очередь. Послышались сердитые вопли, Цветок прикрикнула на Вогта (что давно пора было сделать), он наконец очнулся и резко шагнул вперед, влетев коленкой в стул. Цветок втиснулась в закуток, закрыла дверь и даже заперла ее на крючок.

— Тебе нравится твое жилье? — печально спросил Вогт.

— Нет, конечно. Но раз уж не имеешь того, что тебя радует, радуйся тому, что имеешь.

Из-за перегородки слева раздался протяжный, мучительный женский стон.

— Что там происходит? — встрепенулся Вогт, заметно бледнея. — Мы должны бежать на помощь?

Едва Цветок открыла рот для ответа, как тот же голос страстно выдохнул:

— Еще, еще!

— Ну так что? — спросил Вогт. — Мне бежать?

Цветок криво усмехнулась.

— Видимо, нет… — догадался сообразительный Вогт.

Цветок толкнула его на кровать — чтобы не путался под ногами, а сама, взяв кувшин, отправилась за свежей водой. Держа кувшин над головой, она выскользнула в узкий коридор. Вогтоус проводил ее скорбным взглядом. Как самое наивное существо на свете, Вогтоус до сих пор и не предполагал, что люди способны жить в таких условиях, тогда как они могут, и годами, и даже всю жизнь, и к тесноте привыкают даже их мысли, делаясь короткими, тесно жмущимися друг другу. Ну, если не жить, то хотя бы существовать… Не имея другого выбора, он был вынужден сосредоточиться на хлещущих отовсюду звуках. Ругань, возня, стоны (то ли удовольствия, то ли боли — поди их разбери), визгливый смех, плач — этого было достаточно для сумасшествия. Шум не утихал в доме ни на секунду. Вогт поставил локти на колени и прижал ладони к ушам…