Младенец позади нее издал нежный гулящий звук. Наёмница подошла, присела возле него и вздохнула. Слезы брызнули из ее глаз, но она сразу же их вытерла. Это действительно ужасная ситуация, но она ничего, совсем ничего не может сделать для младенца. Ее собственное положение немногим лучше: без еды, денег, оружия в опасном мире, из которого ей, кажется, уже и не выбраться. Здесь все вроде бы совсем такое же, но другое! Как будто не совсем настоящее. Она так ясно осознавала это сейчас.

Да, впору плакать.

— Сейчас я уйду, а ты останешься, — сказала она младенцу. — Сам по себе.

Он смотрел на нее своими круглыми светлыми глазами с выражением чистейшего доверия, а затем вытянул губы трубочкой и причмокнул, как будто посылая ей воздушный поцелуй.

— Ты слишком маленький. Я не могу взять тебя с собой. Мне даже кормить тебя нечем.

Младенец тихонько всхлипнул и завозился в своих мокрых пеленках — воплощенная беспомощность. Будь здесь Веления, Наёмница бы уже рявкнула на нее, требуя помочь ему.

— Ладно-ладно, я сниму с тебя эту мокрую тряпку. Но это все, что я готова для тебя сделать.

Сдернув пеленку, Наёмница не решилась положить голенького младенца на колючую траву и с минуту держала его на вытянутых руках, а затем прижала к себе. Младенец сразу свернулся клубочком и умиротворенно затих. Наёмница вскинула взгляд к облакам, как будто прося от небес помощи — ну хотя бы скинуть сухую пеленку, ну хотя бы дать пару советов. Какое же странное ощущение — держать на руках младенца. Прежде ей не доводилось делать такого. Да она и не хотела.

— Ты погибнешь, — объяснила она младенцу, не глядя ему в глаза. — Мне жаль тебя, но я вовсе не обязана спасать тебя или кого-либо другого, понял? Я тоже сама по себе.

«Я сейчас положу его и уйду. Какое мне дело?» — думала Наёмница и сама не замечала, что уже бредет через лес, прижимая к себе ребенка. Остывший кристалл болтался за пазухой.

К тому времени, как она добралась до лесной опушки, небо успело порозоветь. Младенец, прикрытый краем зеленого плаща, спал так безмятежно, словно сегодняшний день, завершившийся для него трагедией, так же как и для Наёмницы, ничего не менял в его жизни. Ресницы лежали на его нежных щечках, как пушистые бабочкины крылья.

Оброненный кинжал блеснул среди травинок, призывая ее. Наёмница подобрала его.

— Всегда со мной, друг? — спросила она, целуя клинок. — Уверена — это не она тебя потеряла, это ты сам сбежал.

Она подвесила клинок на пояс.

После леса начиналась равнина, плавно уходящая вниз. Наёмнице открылся просторный вид. Справа от нее тянулся лес, а по левую сторону, изгибаясь, бежала река. Скользнув взглядом по руслу, Наёмница увидела прилепившийся к речушке городок… Частокольная стена еще не успела дочерна потемнеть от дождей; центральное, самое высокое строение было возведено лишь наполовину, да к тому же в прошлый раз Наёмница подошла к городу с противоположной стороны. И все же внутреннее чутье безошибочно подсказало ей — это тот самый городишко, где они с Вогтом вляпались в сомнительную историю с рабами. Такой, каким он был лет двадцать назад…

К ней приближались всадники, и с ними развязка. Спустя минуту они окружили ее. Лоснились темные шкуры их сильных животных, холодно сверкали их мечи. Их смех был резок, глаза — злы. И, глянув в эти глаза, Наёмница осознала, что опасности нескольких последних дней были просто неприятностями, а настоящая опасность — вот.

Оказавшись в центре вращающегося круга, Наёмница закружилась на месте, готовая броситься сражаться с любым из них и со всеми одновременно, несмотря на полное понимание, что победительницей из столь неравной схватки ей не выйти. Это тот случай, когда надеешься просто остаться в живых. Их пятеро, они вооружены до зубов, они на лошадях, а у нее что? Короткий кинжал и младенец. Конечно, швырни она младенца под копыта, не переживая о его сохранности, и начни отбиваться всерьез, у нее будет какой-то шанс сбежать, пусть и самый минимальный. Однако Наёмница лишь крепче прижала младенца к себе.

— Далеко идешь? — раздался сверху насмешливый окрик.

— Далеко, — ответила Наёмница.

— Может, с нами поедешь?

— Да, пожалуй, не стоит, — возразила Наёмница.

— А чей ребенок?

— Мой, — соврала Наёмница. — Вижу, вы хотите поговорить со мной, — она изобразила жалкое подобие улыбки. — К чему бы это? Есть девушки и посимпатичнее.

Они спешились и окружили ее плотным кольцом. Деваться ей было некуда. Но хотя бы они не так возвышалась над ней, как когда сидели на лошадях. От выступившего пота кожа Наёмницы стала влажной. Руки так дрожали, что она побоялась уронить ребенка и аккуратно положила его перед собой. Кинжал, прижатый поясом к левому боку, жег, напоминая о себе. «Выхватить и колоть их без разбора», — подумала Наёмница. Вот только ребенок в ходе этой разборки может пострадать…

Наёмница опустила взгляд и посмотрела на личико младенца. Вовсе не непонятного цвета глаза. Серые.

— Это — ловушка, — сказала Наёмница. — С тех пор, как я здесь, я в ловушке. Игра испытывает меня.

— Что ты там бормочешь?

— Что же мне делать? — проскулила Наёмница (они засмеялись; кто-то схватил ее за руку, она тряхнула ей и сбросила гадкие пальцы). — Что мне делать… — она замотала головой.

Ее толкнули, и Наёмница упала на траву.

Широкое, мерцающее, как пламя, небо раскинулось над нею. Оно было насыщенно-оранжевым — согревающий, приободряющий цвет. И в этот момент Наёмница вдруг успокоилась. Она переключилась на свою обычную тактику. Убей. Не можешь убить — убеги. Не можешь убежать — обмани. Не можешь обмануть — тяни время и думай.

— Остановитесь, — вскочив на ноги, попросила она и, выставив перед собой беззащитные ладони, улыбнулась дрожащими губами. — Я могу предложить вам что-то, что вам очень понравится.

— Не сомневаемся.

Под издевательский смех очень сложно думать, и уж тем более в окружении стены из мужских тел. В ноздри бил запах их пота, тяжелый дух лошадей, и у Наёмницы началась одышка. Очередной тычок едва не повалил ее на землю, и в ее вымученной улыбке мелькнул затравленный звериный оскал.

— Но за это вы отпустите меня и моего ребенка, — она вовремя увернулась от зуботычины и запустила руку под рубаху. — Вы не представляете, что это за вещь, — добавила она отчужденно. — Да за такую штуку можно душу отдать.

Она вытащила из-под рубахи кристалл и, когда лучи заходящего солнца коснулись его, он вдруг вспыхнул ослепительным золотым светом, заставив всех присутствующих на секунду зажмуриться. Сквозь шум в своей голове Наёмница слышала потрясенные восклицания.

— Это самый прекрасный камень из всех. Подобного ему не найти во всем мире, — вкрадчиво произнесла она, протягивая камень на дрожащих ладонях. Сквозь блеск камня блеска ее глаз никто не замечал, а будь они повнимательнее, он мог бы предостеречь их. — Ну что, была я права? Стоит это души? Стоит? Готовы вы отдать за него душу? Каждый из вас?

Две грубые руки схватили кристалл, и сразу к нему потянулись другие, стремясь прикоснуться и вырвать.

— Да, — услышала Наёмница взволнованные, хриплые голоса. — Да! Каждый!

Наёмница ликующе выдохнула; камень запылал теперь не золотистым, а красным. Смотреть на него было все равно что воткнуться носом в закатное солнце, и, вскрикнув, Наёмница рухнула на колени и закрыла лицо руками… Одно за другим, с глухим стуком тела падали на землю… последним в траву тяжело рухнул кристалл. Он больше не светил…

Наёмница открыла глаза. Кристалл потерял прозрачность и почернел, как уголек. «Полный», — безразлично отметила Наёмница. Тела нападающих лежали вповалку — неповрежденные, но бездыханные.

Младенец заплакал. Наёмница подняла его на руки и прижалась щекой к его мягкой щечке.

— Не плачь, маленький, — сказала она. — Все в порядке.

Продолжая разговаривать с ребенком, она медленно побрела прочь от распростертых тел, но уже пару десятков шагов спустя обессиленно присела на траву. Солнце заходило, и ее сердце погружалось в ночь. Младенец перестал плакать и, широко раскрыв глаза, с улыбкой взглянул на нее. Наёмница улыбнулась в ответ своей жалкой неумелой улыбкой. Какой же все-таки очаровательный младенец. И какие длинные ресницы…