— Почему? — удивилась Наёмница. — Потому что я не совсем отбитая мразь, вот почему. У меня еще остались какие-то моральные принципы.

Стоило ей произнести эти слова, как она с величайшим удивлением поняла, что так оно и есть. Это было поразительное открытие. Почти заставило ее ощутить к себе симпатию.

Лопаясь от злости, но не решаясь возразить, Веления зыркнула на нее исподлобья.

— А что, — спросила Наёмница, — у тебя — не остались?

Веления сердито тряхнула младенца.

— Я была слишком занята выживанием. Когда только и думаешь, как бы протянуть еще несколько дней, ничего внутри не остается. Ничего вообще.

Какое-то время они продолжали путь, затем Наёмница плюхнулась на траву, вытянув усталые ноги. Веления была до сих пор раздосадована тем фактом, что мальчишка был отпущен на свободу целым и невредимым, но выражение лица Наёмницы не позволило ей повторить свои упреки. Как и прикрикнуть на заплакавшего младенца.

— Поменяй ему пеленки, идиотка, — уже привычно буркнула Наёмница. — И попытайся накормить.

Пять минут спустя она заставила себя подняться и пойти к реке напиться и вымыть потное лицо. Она наклонилась к воде и посмотрела на отраженную себя, хотя обычно этого не делала. Вогт сказал однажды, что она изменилась, но она пока не замечала ничего подобного. Сейчас, в его отсутствие, когда признания давались ей легче, Наёмница согласилась, что, пожалуй, он прав. Взгляд ее смягчился, обычно плотно сжатые челюсти расслабились. Хотя она не знала, нравятся ей эти изменения или нет.

Ужин получился роскошный. Две курицы на двоих — удобно делить. Они рвали зубами золотистую кожу и с хрустом разгрызали кости. Как и любая собака, Наёмница знала, что в костях — самое вкусное. Мясо проглатывалось почти не жуя. Потом Наёмница растянулась на траве и положила ладони на свое раздувшееся сытое брюхо.

— Это самое лучшее обжорство в моей жизни, — пробормотала она, отдуваясь. Щеки у нее лоснились от жира.

— Угу, — вяло согласилась сонная Веления и, улегшись на бок, приложила младенца к груди.

Глаза Наёмницы закрывались. Слепо нашарив плащ, она натянула его себе на голову.

Вскоре ее потревожил шорох. Наёмница вздрогнула и не совсем проснулась, а только наполовину.

— Убрала руки, сучка, — прошипела она.

Веления подчинилась, уронив кристалл в траву, и отошла, едва сдержав разочарованный вздох. Воровка. Наёмница приоткрыла один глаз. Небо было мягкое, черное, глубокое. Белые чистые звезды, как брызги росы. Кристалл неярко светился. Наёмница сгребла его к себе и свернулась клубком. Если он с ней, значит, он зачем-то ей нужен. Может быть, этот кристалл — ее единственная возможность вырваться отсюда. И Наёмница никому не позволит отобрать его.

***

— Мерзкий день, — сразу объявила Наёмница.

Ей хотелось по башке кого-нибудь треснуть; осторожная Веления держалась от нее подальше. Небо было чистым и светлым, хотя состоянию Наёмницы больше бы соответствовали черные тучи, закрывающие солнце. Ее время почти истекло. Что, если до конца дня она не сумеет разобраться? Что, если навсегда застрянет в этом странном месте, знакомом и незнакомом одновременно? Эти вопросы Наёмница страшилась задать себе, а потому сидела и злилась. Лучше злиться, чем бояться.

Они сгрызли по паре яблок и продолжили свой опостылевший путь, не говоря друг другу ни слова. Вогт вечно затевал разговоры о какой-нибудь ерунде, что безмерно раздражало Наёмницу, но сейчас она поняла, что идти рядом с человеком в немирном молчании во сто крат хуже, чем пустая, но безобидная болтовня.

Солнце поднялось высоко, с Наёмницы липкими каплями тек пот. Кристалл за пазухой ощутимо нагрелся, и в какой-то момент начал жечь кожу. Наёмница сбросила плащ и завернула кристалл в него, однако и сквозь несколько слоев плотной ткани ее достигал жар. Да что не так с этой штукой? Нет, ей такое не продать. Но избавиться от него она решится не раньше, чем выберется отсюда. Город уже был не так далек, а потому Веления была напряженной как струна. Вероятно, она наконец-то начала задаваться вопросом, каким образом протащит мимо стражи ребенка, не имея достаточных средств на дополнительную печать.

Жара усиливалась, вызванная ею усталость росла. Периодически они останавливались и пили воду из реки, но это мало помогало остыть. Воздух плыл. Неистовость в стрекоте цикад сменилась утомленностью. Младенец весь день не спал и таращил глаза, как будто тревога Велении передалась ему. «А все-таки жаль его», — подумала Наёмница. Веления скверная мамаша. Если он и выживет (хотя у него все шансы — на удивление здоровый младенец), рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) мамашка слиняет. У нее же привязанности к нему не больше, чем у некоторых кошек к котятам — родила, понюхала, неоценила, съела.

— У тебя есть кто-нибудь в городе? — спросила Наёмница.

— Нет, — Веления угрюмо покачала головой.

Хоть это было и не ее дело, но Наёмница не удержалась от вопроса:

— Ты не собираешься бросать его?

Веления вздрогнула.

— Кого?

«Все ты поняла, тупица», — подумала Наёмница.

— Ребенка.

— Нет, — неуверенно, через силу ответила Веления.

Деревья росли все ближе друг к другу, и вскоре они оказались среди настоящего леса. Наёмница получила тень и прохладу, но не спокойствие, как бы ни завораживал ее шелест листьев. Листья отражались в реке, и от этого река казалась темно-зеленой.

— Я устала, — пожаловалась Веления.

Наёмница бросила мешок на траву и села. Ее ноги тоже ныли после длительной ходьбы. Веления положила ребенка рядом с ней, а сама отошла. Наёмница была не в восторге от такой близости, хотя отодвигаться не стала. Она отвернулась, но серьезный взгляд младенца не давал ей покоя.

— Что? — спросила она, как будто всерьез ожидала от младенца ответа. — Что?

Веления все не появлялась. Наёмница поднялась на ноги и оглянулась. Если эта тощая коза не объявится через пять минут, придется броситься за ней в погоню. С высоты своего роста она посмотрела на младенца. На нее вдруг нахлынула такая грусть, что она сама удивилась. «Мне какое дело, что с ним будет? — сказала она себе. — О ребенке заботится мать. Если мать о нем не заботится, то никто о нем не заботится. Это просто закон жизни. Да, жестоко, но жизнь жестока в принципе, — она угрюмо осклабилась. — Обо мне же никто не позаботился…»

Тут ей живо представился Вогт, обвивающий ее руками и шепчущий: «Они ничего нам не сделают», в то время как всадники пролетали над ними, словно хищные птицы. Противореча собственным мыслям, Наёмница произнесла вслух:

— Только…

Произнести его имя Наёмница не успела, потому что страшный удар обрушился на ее голову, и она упала, утратив сознание.

***

Вдохнув, Наёмница втянула носом какую-то травинку, чихнула и окончательно очнулась. Она лежала вниз лицом, руки и ноги вытянуты. Да уж, не поза непобедимого воина. Голова отчаянно трещала, в висках пульсировала кровь. Как бы ни было плохо, а встать придется. Она поднялась на четвереньки, а затем и села. Сколько же времени прошло? Кто теперь скажет. Но солнце уже начало опускаться, воздух стал прохладнее.

Запустив пальцы под волосы, Наёмница нащупала здоровенную шишку. Вот тварь! Ну и подлость! Ее плащ лежал скомканный, кинжал пропал, а вот кристалл — что очень странно — остался. Мешок с едой Веления забрала с собой. Ребенка оставила. Наёмница заскрипела зубами и зажмурилась, но, открыв глаза, снова увидела младенца. Не исчез. Улыбается без малейшего понятия, что мать бросила его на верную смерть.

Она застонала от отчаяния. Как ее смогли так провести?! Ругаясь, она встала, подобрала плащ, нацепила его на себя, затянув под горлом завязки, и попыталась схватить кристалл. Он оказался горячим до болезненности. Наёмница отдернула пальцы и обиженно подула на них. Сдвинув кристалл носком ботинка, она увидела, что трава под ним иссохла и даже слегка обуглилась. Колдовство! Теперь понятно, почему Веления его не украла. Он так раскалился, что к нему стало невозможно прикоснуться.