Она закрыла глаза, позволяя себе если не поспать, то хотя бы отдохнуть. Покидая обеденный зал, народ постепенно стягивался в спальню, размещаясь каждый в своем коконе. Она дожидалась, когда все заснут. Тогда она приступит к настоящей работе. Ей легче красться во тьме, тревожно замирать, чувствовать себя охотницей, чем таскать камни.

Как бы ей ни хотелось переключиться на что-то другое, мысли упорно возвращались к событиям вчерашнего дня. Какой из двух Вогтов был настоящим? Тот, который обливался кровью? Или тот, кто говорил ей все эти мерзкие слова и продал ее Шванн со всеми потрохами?

«Если он действительно меня предал, я спасу его, а потом сразу убью», — решила Наёмница. Несмотря на странную противоречивость такого решения, она успокоилась. Как минимум она не позволит издеваться над собой безнаказанно.

Рядом кто-то противно закашлял. «Умри», — пожелала ему агрессивная Наёмница. Она расслабленно вытянулась. Скоро вставать… да-да, только еще минуту полежать… еще пять минут… десять…

— Эй, — тихо позвал ее Вогт со спины.

Наёмница перевернулась на другой бок, высунула голову из кокона и увидела Вогта. Растерянно стоя в центре зала, он высматривал свободные местечки среди спящих людей, пытаясь пройти. Отчего-то Наёмница совсем не удивилась его появлению — это же Вогт, с ним все возможно.

— Просто перешагивай их, — посоветовала она.

— Я не могу. Это неправильно.

Все же, пусть и не самым коротким путем, он добрался до Наёмницы и преклонил колена рядом с ней. На его печальное лицо почему-то падал яркий лунный свет, хотя луны не было в помине.

— Ты видел дерево? — спросила Наёмница.

— Да. Там написано, что в любом случае умирают все.

— Только один умер, — твердо возразила Наёмница, не имея ни малейшего понятия, о чем она вообще.

— Оба в тот день, как трое прежде, и это протянется сквозь вечность, как тянулось до них, — ответил Вогт. — А еще там сказано, что, даже если камни разрушены, призраки камней остаются, — он тоскливо осмотрелся и съежился. Он был такой испуганный, несчастный, что Наёмнице захотелось утешить его, но она не шелохнулась и ничего не сказала, потому что она не дура и не станет разводить над кем-либо нюни.

— Будь со мной честен, — попросила она. — Который из двух?

— Сложно сказать… Может быть, оба, может, ни один. Это ты должна решить, чему быть правдой. Выбери, каким ты хочешь, чтобы я был для тебя, и я буду.

— Почему ты никогда не даешь четкий ответ? Почему всегда пытаешься меня запутать?

— Нет, я изо всех сил пытаюсь объяснить, просто не знаю, как.

Вогт замолчал, и Наёмница тоже молчала.

— Ты знаешь, каким они становятся? Люди, у которых забрали имя? — спросил Вогт. — Они забывают свое прошлое, будущее обращается в стену тумана, у них остается только настоящее, но они и его не замечают. Равнодушие убивает все их живые чувства, но они никогда о них не сожалеют. Больше всего они боятся вспомнить, потому что безразличие гораздо легче боли.

— Ты опять о своем сумасшедшем, болван, — с усталой досадой сказала Наёмница и натянула одеяло на голову.

***

— Оммм! — прозвенел колокол — Буууум, Оммммм!

По пригревшемуся телу Наёмницы прошла холодная волна.

— Вогт! — дернулась она. — Почему ты меня не разбудил?

Люди покидали зал. Утро! Наёмница вскочила, путаясь в одеяле. Одеяло сползло на пол и походило теперь не на кокон, а на мятое крыло летучей мыши.

«Приснилось, — поняла ошалелая Наёмница. Невероятно. Все казалось таким реальным, она до сих про помнит каждое слово их диалога… а на деле ее просто вырубило! Кретинка, какая же она кретинка! В наказание Наёмница ударила себя в плечо, забыв о ране, и взвизгнула от боли. Никто из присутствующих не обращал на нее внимания, молча выбираясь из одеял и утекая прочь с безмолвным потоком толпы.

Ну как она могла уснуть?! Да запросто: просто бум вниз — и хррр… Осталось шесть ночей. Даже пять! Если учесть, что ей нужна ночь на путь обратно.

Со стен умывальни текла, струилась и падала вода. Продолжая самоистязание, Наёмница макнула всю голову в ледяной поток. Так ей. А если она не успеет отыскать то, что приказано, тогда что? Остаться здесь и дожидаться встречи со злющей Шванн, которая заявится к Колдуну сдаваться? Или возвратиться к Шванн с пустыми руками? Едва ли эта злобная сучка просто отпустит ее восвояси «с нечистой совестью», как обещала.

Наёмница присоединилась к движущейся в сторону обеденного зала веренице и вперилась взглядом в спину мужчины, бредущего впереди. Высокий, здоровый, сильный, но лишенный воли и пустой изнутри, он казался безопасным и вместе с тем до того жутким, что аж до костей пробирало. Широкие плечи, бритая голова, руки, который он ровно несет вдоль тела. Наёмница ощутила тошноту и уставилась себе под ноги.

В обеденном зале каждому вручили миску с парой вареных яиц и кусок хлеба — к счастью, довольно большой и даже с тонким слоем масла, размазанным по поверхности. Наёмница проглотила свой завтрак с чавканьем и животной жадностью, потом напилась воды и с булькающим пузом пошла искать Человечка, надеясь, что ее сегодняшние рабочие обязанности окажутся приятнее вчерашних.

Человечек обнаружился возле входных дверей — отступивший в темный угол, маленький и сгорбленный, будто застывший в вечном поклоне.

— Что мне делать? — спросила Наёмница.

Человечек растянул в недоулыбке тонкие губы и вместе с ними тончайшие, полосочкой, усики.

«Только не…»

— Камни.

— Опять? — возмутилась Наёмница. — Почему? Неужели у вас нет никого сильнее меня?

— Есть. Но именно ты должна ощутить всю их тяжесть, — Человечек растворил дверь и выпроводил ее наружу.

Ей понадобилось приглядеться, чтобы рассмотреть вдали, у самой кромки леса, восемь темных фигур, сложенных из черных камней.

— Хотела бы я посмотреть на того урода, который за ночь оттащил их обратно, — сердито сказала Наёмница, хотя никто ее не слышал.

Если он вообще существует, ха-ха. Волоски у нее на теле поднялись и опали.

Она села на большой серый камень, стараясь не испытывать отчаянья. Сначала она разберет ту фигуру, которая справа. Потом ту, которая слева. Потом снова ту, что справа. И так пока не останется одна — и нельзя будет уже сказать, слева она или справа.

Сегодня она упала только один раз. Иногда она останавливалась, позабыв о камне, оттягивающем руки, и смотрела на небо, так как больше, в общем-то, смотреть было не на что — все однообразно. А небо постоянно менялось, потому что день был ветреный и облака смешивались иначе.

«Тело для души, как земля для цветка», — сказал когда-то глупый Вогт.

«Какая уж тут душа, когда вокруг одни камни, — подумала Наёмница. — То есть какой цветок, когда вокруг одни камни».

Будучи менее голодной и гораздо менее взвинченной, она управилась быстрее вчерашнего. День был в самом разгаре. Даже солнце на часок показалось из-за облаков. Наёмница села на мостик и свесила ноги, давая отдых ноющим стопам. Сквозь сверкающую воду зеркальцами сияли похожие на монеты серебристые кругляшки. «Все бы отдала, чтобы узнать, что это за кругляшки такие и зачем они здесь, в ручье», — подумала Наёмница, хотя, конечно, все ради этого точно бы не отдала, пусть у нее и было немного, да и то не ее. Возле замка мелькнул Человечек, на Наёмницу он не обратил ни малейшего внимания, из чего она заключила, что на сегодня свободна.

Шатаясь по окрестностям, она нашла муравейник. Вернее, это муравейник ее нашел: она брела, задумчивая, все медленнее и медленнее, а потом совсем остановилась, но лучше бы в другом месте. Муравьи мгновенно облепили ее ноги. Здоровые, как пчелы, они кусались почти так же больно.

— ААААА! — дико заорала Наёмница, прыгая на месте и хлопая себя по всем местам, так как ее кусали уже даже под мышками.

Ничего не оставалось, кроме как удариться в позорное бегство, унося на своем теле наиболее яростных муравьев. Она еще долго потом вылавливала их под одеждой, догадываясь об их местонахождении по жгучим укусам, но и после того, как выловила всех, ей мерещились злые насекомые, снующие по ее коже.