Вернувшись на Восток, Лански и другие партнеры получили мрачное известие: дебют Бенни Сигела обернулся катастрофой. Как обычно, у «гения», как называли Лански, было временное решение. Отель должен был немедленно закрыться, а корпорация — перейти в ведение нового управляющего. Тогда первоначальные инвесторы смогут выкупить свои акции по десять центов за доллар, а для достройки отеля будет привлечен необходимый капитал. Но не все партнеры были довольны, и Лански связался с Микки Коэном, предупредив его, чтобы он никогда не покидал Бенни Сигела. Его жизнь, предупредил Лански, была в опасности.

К февралю 1947 г. «Фламинго» все еще не был обставлен мебелью, и в марте, когда отель вновь открылся, дела обстояли ненамного лучше, а постояльцы выезжали из него, жалуясь на шум стройки, на не пришедшие заказы на обслуживание номеров, на подгоревшую еду с кухни, на неработающие телефоны и не смывающиеся унитазы. Однако к апрелю ситуация несколько улучшилась, и доходы стали превышать расходы. Однако партнерство все еще оставалось в минусе, гостиница, похоже, была далека от того, чтобы приносить прибыль, которую прогнозировали Сигел и Лански, и все еще страдала от плохих отзывов о ней в первые месяцы работы.

Весной того года Бенни Сигел и Вирджиния Хилл прилетели в Мексику и поженились. Наконец-то он сделал из нее честную женщину. Но теперь казалось, что их пара обречена судьбой. В Мексике Вирджиния якобы умоляла Бенни полететь с ней в Париж. Понимая, что ее новый муж — человек, отмеченный в США, она предложила ему прожить всю жизнь в Европе на деньги, которые она припрятала в швейцарских банках. Если это действительно произошло, то что-то — возможно, бравада мачо, а возможно, фатализм — заставило Бенни настоять на возвращении в Лос-Анджелес, чтобы встретить все, что его ожидает. Возможно, ему казалось, что в последнем проявлении мужества он сможет продемонстрировать своим партнерам, что он все-таки может вести себя как мужчина, а не как сексуально озабоченный подросток.

В течение нескольких недель после возвращения для молодоженов наступил период относительного спокойствия. В отеле «Фламинго» все шло своим чередом. Май оказался лучше апреля как по качеству обслуживания, так и по прибыли, поскольку был уложен последний квадрат толстого ковра, повешена последняя сверкающая люстра, нанесены последние кусочки позолоченной краски и антикварных зеркал. Возможно, у Сигела были все основания считать, что кризис наконец-то миновал. К середине июня он был в приподнятом настроении. В бухгалтерской книге «Фламинго» появилось больше черных чернил. Эстер Сигел согласилась отпустить двух дочерей Бенни на лето к нему. Днем 20 июня Бенни сделал обычный еженедельный маникюр в парикмахерской Гарри Друкера в Беверли-Хиллз и с энтузиазмом рассказывал о том, как хорошо идут дела во «Фламинго», и о том, что все части его жизни, кажется, наконец-то встали на свои места. В тот вечер в большом доме на Норт Линден Драйв Бенни Сигел отдыхал в гостиной со старым другом Алленом Смайли. Наверху, в одной из спален, брат Вирджинии, «Чик» Хилл, был с подругой. Вирджиния была в одной из своих поездок в Европу, но через несколько дней должна была вернуться домой. Микки Коэн, получивший от Лански указание никогда не отходить от Бенни, загадочным образом отсутствовал. Через несколько минут после десяти часов сквозь оконное стекло гостиной пробился ствол карабина калибра 30-30, и раздалось восемь выстрелов. Одна пуля пробила череп Бенни, вырвав глаз, четыре других попали в верхнюю часть тела, в сердце и легкие. Еще три пули прошли мимо, и Аллен Смайли не пострадал. Вечером того же дня сотрудникам «Фламинго» сообщили, что отель перешел под новое управление, назначенное компанией «Лански и компания».

Убийство Бенни Сигела так и не было раскрыто. В ходе последующего расследования было выдвинуто предположение, что заказчиком убийства был Лански. Мол, он был стержнем мафии, и никто другой не посмел бы этого сделать. С горечью Лански всегда отрицал, что он когда-либо совершал подобные действия. Он любил Бенни Сигела, утверждал он, так же сильно, как любил своих собственных сыновей, братьев, отца. Он сделал все возможное, чтобы предупредить Сигела о том, что некоторые члены синдиката недовольны его работой, что было предложено его убийство. Он также сделал все возможное, чтобы убедить своих партнеров дать Сигелу время на то, чтобы превратить отель в успешное предприятие, и что, по сути, отель уже готов. Эстер Сигел на допросе также защищала Лански как человека, который меньше всего хотел бы видеть своего бывшего мужа мертвым.

Другая возможность заключалась в том, что заказчиком убийства был Лаки Лучано. Из своего изгнания в Италии Лучано отверг эту версию. Как он мог подстроить такое, находясь за семь тысяч километров? Тем не менее, Лучано по-прежнему обладал огромной властью в организации, личной и финансовой, и был одним из важных молчаливых партнеров в предприятии Flamingo. Утверждалось, что только Лучано обладал достаточным влиянием, чтобы в ночь убийства Микки Коэн, вопреки приказу Лански, находился в другом месте. Что касается Коэна, то он просто пожал плечами и сказал, что не следил за Сигелом, поскольку и он, и Сигел полагали, что жара спала.

Но жара не спала. Было множество недовольных инвесторов Flamingo, которые могли решить, действуя самостоятельно, ни с кем не советуясь, что Бенни Сигела нужно устранить. Не все в синдикате так любили Бенни, как Мейер Лански. А Бенни совершил кардинальный грех — нарушил кодекс чести вора. Он украл у своих собратьев. Как бы то ни было, убийство 1947 года позволило Бенни Сигелу отличиться: он стал первым членом совета директоров синдиката, застреленным одним из своих.

В результате убийства Вирджиния Хилл Сигел осталась одна и беззащитная, предположительно очень напуганная женщина. Но Лански знал, как с ней поступить. Когда пыль улеглась, он тихо подошел к Вирджинии и попросил ее вернуть все деньги, которые Сигел передал ей из бюджета строительства отеля. Вирджиния, которая знала, с какой стороны ей намазывать хлеб маслом, немедленно подчинилась. Все было очень просто.

После смерти Сигела Вирджиния, настаивая на том, что Бенни был единственным мужчиной, которого она по-настоящему любила, впала в глубокую депрессию и безуспешно пыталась покончить с собой. Затем последовали годы алкоголя и наркотиков, после чего она вернулась к своей прежней профессии. Ей не нужно было много работать. Давний знакомый чикагский мафиози по-прежнему содержал ее на регулярном ежемесячном пособии. В 1966 году она покончила с собой, приняв лошадиную дозу барбитуратов.

К тому времени, конечно, «Фламинго» в Лас-Вегасе превратился в огромную финансовую удачу, о которой все время говорили Бенни Сигел и Мейер Лански, и все инвесторы были очень довольны. «Фламинго» также стал прототипом Лас-Вегаса, краеугольным камнем Стрипа — аляповатой полосы необычных отелей, которая простирается на четыре мили к западу от города в пустыне округа Кларк. Начиная с «Фламинго», отель следовал за отелем, казино — за казино, и каждый из них старался превзойти и переплюнуть предыдущий в экстравагантности, преувеличении и «высоком классе» Лас-Вегаса. С первых дней существования «Фламинго» Лас-Вегас превратился из пыльного перекрестка песков и полыни в сверкающий мегаполис, похожий на страну Оз, с постоянным населением более полумиллиона человек; целый город, который поддерживается и посвящается одному развлечению — азартным играм. Это город Бенни Сигела.

Сегодня в Лас-Вегасе его имя произносят с благоговением и трепетом. Он для Лас-Вегаса то же, что Бенджамин Франклин для Филадельфии. Лас-Вегас был видением Бенни Сигела, его грандиозным проектом. Если бы не его мечта, возможно, там вообще ничего бы не было».

К концу 1940-х годов социальное и экономическое доминирование немецких евреев в американской еврейской общине практически исчезло, но мало кто из старой немецко-еврейской верхушки готов был признать, что это произошло. В тесном и взаимосвязанном кругу немецко-еврейских семей, где династия скрещивалась с династией на протяжении ста и более лет, поддерживался миф о том, что немцы — «лучшие» евреи, а русские — «отбросы». Немцы соглашались лишь с тем, что русские теперь превосходят их по численности, причем на несколько миллионов человек; труднее было смириться с тем, что русские евреи также превосходили их почти во всех областях — от рынка до филантропии.