Только спустя несколько месяцев, когда сценарий фильма «С оружием в руках» был закончен, а ряд эпизодов с участием Дэнни Кея уже был перенесен на пленку, Дэнни Кей прибыл в Голливуд для участия в съемках и кинопробах. Когда Голдвин посмотрел первую пробу, он пришел в ужас. «Лицо Дэнни было все в углах, — вспоминал Фрэнсис Голдвин, — а нос был таким длинным и тонким, что напоминал нос Пиноккио».

«Он выглядит слишком...», — пробормотал Голдвин, не в силах заставить себя произнести слово «еврей».

«Ну, — напомнила ему жена, — он еврей».

«Но давайте посмотрим правде в глаза, — сказал Голдвин, — евреи выглядят забавно».

Затем Голдвин вызвал Кея к себе в кабинет. «Сделай что-нибудь со своим носом», — приказал Голдвин. Но Кей отказался. Если он нужен Голдвину, ему придется взять его с носом и все такое.

Были проведены еще испытания, и еще. В каждой из них пробовали новое освещение, новый грим. Но ни один из дублей не отвлекал внимание от носа, и Голдвин по-прежнему был недоволен внешностью своей звезды. Тем временем остальная часть группы «С оружием в руках» простаивала в ожидании своей звезды, а несколько человек на студии, которым Голдвин доверял и которых уважал больше всего, начали, — сначала нерешительно, а затем все настойчивее, — убеждать Голдвина смириться с потерей гордости и денег и отменить картину, забыть о каких-либо делах с Дэнни Кеем, выкупить его контракт и взять на эту роль кого-то другого. Дэнни Кей никогда бы не стал «выглядеть правильно» для кино. Он мог бы подойти для Бродвея и ночных клубов, но никогда не стал бы кинозвездой.

Голдвин мог смириться, хотя и с трудом, с потерей денег. Но проглотить свою гордость было невозможно. Он «открыл» Дэнни Кея. Он привел его в Голливуд. Потерять лицо в глазах своих коллег, признать ошибку было не в характере Сэма Голдвина. «В общении с моим мужем, — вспоминала позже Фрэнсис Голдвин, — нужно было помнить одну вещь. Вы можете быть правы. Но он не мог ошибаться». Однажды поздней ночью 1942 года Сэм и Фрэнсис Голдвин засиделись до рассвета; Голдвин ходил по дому в Лорел-Каньоне, споря с собой и с женой о том, как можно сделать Дэнни Кея пригодным для фотографирования. Утром, не выспавшись, Голдвины поехали на студию, чтобы в проекционной комнате еще раз прогнать длинную серию кинопроб Дэнни Кея. После, наверное, третьей пробы Голдвин вдруг вскрикнул, вскочил на ноги и закричал: «Я понял! Я понял!». Он схватил студийный телефон и запросил парикмахерский отдел. «Ждите Дэнни Кея через десять минут», — крикнул он, — он будет красить волосы в блондина». Так и было сделано. И волнистая грива светлых волос Дэнни Кея — до этого они были темными, рыжевато-коричневыми — стала его самым ярким отличительным признаком, на который карикатуристы будут обращать внимание долгие годы. Светлые волосы отвлекали внимание камеры и зрителей от заметного носа. Это придавало ему нордический вид. Он был похож на юркого датчанина. Он достиг такой славы и популярности, что, когда, по воспоминаниям его дочери Дины, письма поклонников из-за границы, адресованные просто «Дэнни Кей, США», приходили в Соединенные Штаты, почта доставляла их к его двери.

Неугомонный кинокритик Полин Кейл назвала мюзикл «С оружием в руках», который чуть было не сняли из-за еврейского носа, одним из дюжины или около того лучших киномюзиклов, когда-либо созданных. Мозговой штурм Сэма Голдвина по поводу прически был приведен в качестве примера продюсерского гения Голдвина.

Но в процессе работы над фильмом исчез еврей Дэнни Кэй.

В статье для журнала Commentary под названием «Исчезающий еврей нашей популярной культуры» Генри Попкин пишет об этой странной тенденции, наблюдавшейся во время войны и сразу после нее. Еврей в популярной культуре, отмечал он, стал «маленьким человеком, которого нет», и приводил несколько весьма язвительных примеров. В бестселлере Ирвинга Шульмана «Герцоги Амбоя» два персонажа носили имена Гольдфарб и Земмель, а в переиздании в мягкой обложке они стали Абботом и Сондерсом. Аналогичным образом в переиздании книги Джерома Вайдмана «Я могу достать это для вас оптом» персонаж Мейер Бабушкин превратился в Майкла Баббина, а мистер Пульвермахер стал мистером Пульсифером. Когда пьеса Бена Хехта «Передовица», написанная совместно с Чарльзом Макартуром, была впервые поставлена на Бродвее в 1928 г., а в 1931 г. по ней был снят фильм, комического персонажа звали Ирвинг Пинкус. Во второй киноверсии под названием «Его девушка Пятница» в 1940 г. Пинкус был переименован в Джо Петтибона. В фильме Джорджа С. Кауфмана «Человек с маслом и яйцами» другой комедийный персонаж носил имя Леман. Он по-прежнему носил имя Леман в первой киноверсии под оригинальным бродвейским названием в 1928 году, а также во второй киноверсии в 1934 году под названием «The Tenderfoot». Но к 1937 году, когда история Кауфмана в третий раз была воскрешена в кино под названием «Dance, Charlie, Dance», Леман, персонаж с фамилией выдающейся еврейской банковской семьи, стал Морганом, именем великого христианского банкира. А в четвертой инкарнации той же истории в 1940 г., «Ангел из Техаса», Морган стал Алленом. До войны популярный колумнист Уолтер Уинчелл периодически развлекался с комическим персонажем, говорящим на еврейском диалекте, которого он называл Мефуфски. К 1940 году Мефуфски исчез из колонок Уинчелла, и Уинчелл начал благочестиво осуждать дурной вкус диалектного юмора. Далее Попкин привел еще множество примеров этнического ревизионизма, или этнической уклончивости.

Америка, похоже, вновь вступила в эпоху викторианских тонкостей, когда мягкие выражения заменялись неприятными истинами; в эпоху эвфемизмов, когда «умереть» стало «уйти из жизни»; когда туалет стал комнатой отдыха, удобства или туалетной комнатой; когда нищие стали обездоленными или ущемленными; когда калека стал инвалидом, сборщик мусора — инженером-сантехником, а поражение — стратегическим отводом войск. Конечно, даже антисемит — это эвфемизм для антиеврея, поскольку истинный антисемит — это тот, кто выступает против всех семитских народов, включая арабов. И даже термин «еврей» может быть истолкован как уклончивый или оборонительный, поскольку не существует эквивалентных терминов, таких как «христианин» или «мусульманин». Гитлер сам любил эвфемизмы и вместо убийства говорил об окончательном решении проблемы.

Г-н Попкин не отметил, что эвфемизм — характерная форма выражения в тоталитарных странах, где убийство становится ликвидацией, вторжение — освобождением, а военный захват — уместным действием. Однако он пришел к выводу, что постепенное устранение еврея из американского общественного сознания — это не совсем антисемитизм. «Это, — писал он, — происходит не от ненависти, а от ошибочной благожелательности или страха... [и источником этого] является Гитлер». Когда Гитлер заставил американцев серьезно отнестись к антисемитизму, то, видимо, посчитали, что самым красноречивым ответом может быть мертвое молчание».

В 1937 году Бенни Сигел, которого все называли Багси, хотя никогда не говорили ему в лицо, уехал с Востока в Голливуд с идеей стать кинозвездой. В конце концов, он был другом Джорджа Рафта, а Бенни знал, что тот красив и имеет более чем мимолётное сходство с Эрролом Флинном. Из актерских амбиций ничего не вышло, но зато он получил задание от своего старого друга Мейера Лански: установить собственный гоночный провод организации на Западное побережье, руководить там букмекерскими операциями и знакомить мексикано-американское население Лос-Анджелеса с игрой в числа Лански. Со всеми этими задачами он справился успешно.

Кроме того, он самостоятельно совершил несколько поездок, чтобы изучить маленький пыльный пустынный перекресток под названием Лас-Вегас. В 1931 году в Неваде были легализованы азартные игры, и ее столицей стал город Рино, расположенный на севере страны, где игорный бизнес практически полностью контролировался двумя-тремя христианскими семьями. Но когда в начале 1930-х годов федеральное правительство приступило к строительству плотины Гувера, ближайшим крупным городом, куда могли приехать строители, чтобы поиграть в азартные игры, стал Лас-Вегас. И когда плотина была закончена, подумал Сигел, у Лас-Вегаса появится то, в чем он отчаянно нуждался, чтобы поддерживать хоть какой-то рост — водоснабжение. Сигел начал мечтать о превращении Лас-Вегаса в огромный, роскошный курорт, предназначенный для азартных игр. Лас-Вегас находился всего в пяти часах езды от Лос-Анджелеса, и он должен был привлечь любителей кино. Кроме того, эти гламурные типы могли бы привлечь туристов. Сигел поделился своей идеей с Лански, и Лански она понравилась. Маловероятно, что он и его группа смогут вторгнуться на территорию, которую другие операторы казино уже застолбили за собой в Рино, но не было причин, по которым они не могли бы получить южную часть штата в свое распоряжение.