Но самой сложной его инновацией стала разработка первого специального антиблокировочного моторного топлива, которое произвело революцию в бензиновой и автомобильной промышленности и сделало возможным использование двигателя с высокой степенью сжатия. Бензин Блаустейна назывался тогда, как и сейчас, Amoco. Луи Блаустейн умер в 1937 г., и компания перешла к его сыну Джейкобу. В 1954 г. Джейкоб Блаустейн договорился о продаже Amoco компании Standard Oil of Indiana за акции, которые сделали семью Блаустейнов крупнейшими акционерами этой компании. Сегодня Блаустейнам принадлежит около 5 250 000 акций Indiana Standard, стоимость которых в хороший день на Уолл-стрит составляет от 315 000 000 до 400 000 000 долларов.

Интересно, что те российские евреи, которые решили искать свою судьбу самыми неортодоксальными и рискованными способами, оказались хотя и не в нищете, но в финансовых слоях значительно ниже Прицкеров, Ньюхаусов, Анненбергов и Блаустейнов. Мейер Лански, проживший долгую и насыщенную событиями жизнь в качестве главаря организованной преступности, умер с состоянием от 100 до 150 тыс. долл. А вот у эпатажных кинопродюсеров золотой эры Голливуда дела шли еще хуже, несмотря на то, что они когда-то обладали огромной властью. Возможно, это объясняется тем, что они жили в мире, где чрезмерные траты стали чуть ли не нормой, накладными расходами, которые должны были учитываться в стоимости бизнеса, и где все должны были умереть без гроша в Доме престарелых актеров, который предусмотрительно помог создать Луис Б. Майер. Но сам Майер, некогда самый высокооплачиваемый человек в США, умер с состоянием всего в 10 000 000 долларов.

Из этих цифр, однако, видно, что русско-еврейские иммигранты, хотя и не создали состояния, равного христианскому, но и не бедствовали. И если до приезда русских немцы были доминирующей экономической группой евреев, то русские быстро превзошли немцев как по численности, так и по покупательной способности, что стало постоянным источником неприязни между двумя группами — немецкими евреями «старого» капитала и эффектно появившимися русскими нуворишами.

В некотором смысле карьера русско-еврейских предпринимателей, о которых я решил (довольно произвольно) написать, и их истории успеха в двадцатом веке напоминают саги печально известных христианских баронов-разбойников столетия назад — Фриков, Гулдов, Карнеги, Вандербильтов, Гарриманов, Хиллов и Рокфеллеров первого поколения, которые доказали, что «новые деньги» и «плохие манеры» не исключают друг друга. Новые еврейские бароны имели много общих черт со своими старшими христианскими коллегами — наглость, энергичность, огромный эгоизм, определенную жадность и почти трогательное отсутствие юмора. Все они рассматривали «бизнес» как смертельно опасную, увлекательную игру с нулевой суммой, в которой на любом поле есть только один победитель, и радостную возможность перехитрить федеральное правительство. Все были умны, даже очень умны, но лишь немногие из них были хоть сколько-нибудь интеллектуальны. Ни один из них, похоже, не получал особого удовольствия от своих денег, когда они доставались ему в таких огромных количествах. Их вкусы в удовольствиях оставались простыми, плотскими и недорогими.

Так чем же отличаются американские еврейские предприниматели ХХ века от выходцев из Восточной Европы? Проще говоря, они были более честными. Почти все без исключения (включая Мейера Лански) они верили в то, что хорошо зарабатывают. Они были исключительно осторожны с мнением клиентов. Мало кому из российских евреев доводилось кричать: «К черту публику!» — проклятие, которое произносил Уильям Генри Вандербильт. В этом есть талмудическая традиция. Талмуд сам предписывает не прибегать к резкой практике и предостерегает, например, от того, чтобы еврейский сапожник размещал свою лавку в непосредственной близости от лавки другого еврейского сапожника. Прямой конкурент должен иметь пространство для локтя, для дыхания и процветания. Возможно, эти этические нормы объясняют, почему на протяжении веков правящие дворы Европы предпочитали вести свои самые важные и деликатные дела с евреями. Им можно было доверять.

Это существенное отличие также позволяет объяснить, почему в целом успех русско-еврейского бизнеса в Америке был воспринят остальным населением спокойно и уважительно, без зависти и злобы. Бароны-разбойники прежних времен вызывали страх и ненависть у населения, их очерняла пресса. И сегодня имя Джея Гулда является синонимом свирепой жадности и фискального мошенничества. Но кто сегодня может сказать что-то плохое или вообще что-то плохое о деятельности Николаса Прицкера или Луиса Блаустейна? Их общественный имидж остается благодушным, если он вообще существует.

Коллективные истории успеха русских евреев в Америке — вопреки таким кажущимся трудностям — также иллюстрируют мысль, хорошо сформулированную Эмерсоном в «Американском ученом»: «Если одинокий человек неукротимо опирается на свои инстинкты и остается там, то огромный мир придет к нему на помощь». (Дизраэли, еврей, выразился несколько иначе: «Все придет, если человек только подождет»). Принеся с собой из Старого Света так мало культуры, пригодной для использования в Новом, эти еврейские мужчины и женщины обладали именно инстинктами: инстинктами, которые подсказывали им, что нужно бороться и выживать.

Это не значит, что большинство восточноевропейских евреев в Америке были бойцами и инстинктами. У большинства не было ни амбиций, ни возможностей, ни талантов, ни соблазнов побеждать. Большинство зарабатывало на жизнь, платило налоги, умирало и хоронилось под слова кадиша. Но те, кто воевал, воевали хорошо и справедливо.

Но, как я уже говорил, эта книга не просто о том, как люди разбогатели. И как бы ни были впечатляющи успехи в бизнесе таких семей, как Прицкеры, Ньюхаусы, Анненберги и Блаустейны, это не книга о возвышении именно этих семей. Скорее, это книга о возвышении мужчин и женщин, которые оказали самое непосредственное влияние на то, как мы живем, думаем, смотрим и наслаждаемся, которые в процессе своего американского успеха оставили свой отпечаток на нашей культуре в виде новостей и развлекательных СМИ, индустрии моды и красоты, искусства и музыки, которые сформировали наши вкусы в быту и даже в привычках пить. Книга написана под впечатлением, если это не слишком высокопарное слово, от настойчивого предложения. Написав две другие книги о предыдущих еврейских миграциях в Америку — о гордых сефардских семьях, прибывших за много лет до Американской революции, сыновья которых сражались в ней, и о немецко-еврейских банковских и купеческих семьях, приехавших в США в середине XIX века, — я счел уместным заняться третьей, самой большой волной еврейской иммиграции, которая началась в 1880-х годах и достигла уровня наводнения к 1910 году. «Когда, — спрашивали меня русско-еврейские друзья, — ты напишешь книгу об остальных?»

Вот она, и вот они.

С. Б.

В начале лета 1906 г. огромная и неуправляемая толпа кричащих еврейских женщин и детей внезапно обрушилась на несколько государственных школ в нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде и начала бросать в здания камни и биты. Беспорядки распространялись от Ривингтон-стрит до Гранд-стрит, от Бауэри до Ист-Ривер, причем наибольшее число жертв было сосредоточено в самых восточных районах. Окна и двери школьных зданий были разбиты, и, несомненно, многие испуганные учителя, находившиеся в своих классах, могли бы получить телесные повреждения, если бы быстро не появилась оперативная группа полиции с ночными палками и не сумела подавить толпу. Кроме того, не сразу было понятно, что это за восстание.

1906 год стал годом женской воинственности. Харизматичная еврейско-американская анархистка Эмма Голдман, которой тогда было тридцать семь лет, только что основала свое издание «Мать Земля» вместе со своим возлюбленным «Сашей» Александром Беркманом, который недавно вышел из тюрьмы за попытку убийства сталелитейного магната Генри Клея Фрика во время забастовки в Хоумстеде в 1892 году. Лондонская газета Daily Mail ввела в обиход термин «суфражистки» для обозначения таких женщин, как Эммелин Панкхерст и ее дочери Кристабель и Сильвия, которые вели кампанию за избирательное право. К тому времени Нижний Ист-Сайд уже не был чужд сценам социальных волнений. Особенно тревожными были забастовки 1904 г., связанные с арендой жилья, и в том же году, во время так называемой «детской забастовки», более сотни молодых женщин, многие из которых были в подростковом возрасте, большинство из которых были еврейками, зарабатывавшими гроши за сдельную работу на местной фабрике по производству бумажных коробок, вышли на демонстрацию в знак протеста против десятипроцентного снижения заработной платы. Ирония заключалась в том, что их работодателем был некий г-н Коэн, еврей.