24 июля около четырехсот ее соратников-коммунистов собрались в старом убогом зале «Нью Стар Казино» на углу 107-й улицы и Парк-авеню, на грязной окраине Гарлема, на поминальную службу. Хотя об этом не было сказано ни слова, прошло всего несколько дней после двадцать восьмой годовщины ее свадьбы с Джеймсом Грэмом Фелпсом Стоуксом, чье старое нью-йоркское имя она продолжала носить с такой гордостью, и ее собственного пятьдесят четвертого дня рождения. Было заметно, что большинство присутствующих — женщины. Прах Роуз был доставлен на родину из Германии, урну несли в процессии в сопровождении специального эскорта и поставили на карточный стол, покрытый красной тканью, на помосте. С краткими речами выступили два видных члена партии — Клара Зиткина и Сергей Гусев. Хор исполнил революционные песни — «Луговые просторы», «Болотные солдаты».

Затем зрители стояли в молчании целую минуту. Романтика века и история Золушки из Нижнего Ист-Сайда была закончена.

Позже было объявлено, что написанием биографии Роуз Пастор Стоукс «занимается» человек по имени Седрик Белфрадж, автор книги «К югу от Бога». Биография так и не появилась.

По мере того, как новости из гитлеровской Германии становились все более тревожными, некоторые американские евреи задавались вопросом, почему из ряда важных мест не раздается голос протеста. Ничего не сказал президент Рузвельт, не сказал Сталин, не сказал Папа Римский. Многим казалось, что крик возмущения со стороны хотя бы одной крупной мировой державы может заставить Гитлера задуматься и изменить свой курс, но мировые державы хранили странное молчание, проводя своего рода политику выжидания и наблюдения. Гитлер, отмечали евреи, был человеком, который доказал, что его могут сломить гораздо меньшие люди. Генералиссимус Франко остановил гитлеровскую армию на испанской границе не более чем двусмысленными речами. А когда немцы заявили королю маленькой Дании, что они могут «очистить» Данию от евреев, король твердо ответил, что датчане никогда не потерпят такого преступления против человечества, да и он сам. Он сам надел опознавательную еврейскую желтую повязку и призвал своих подданных сделать то же самое. Они так и сделали, и датским евреям разрешили жить. Почему же президент Рузвельт не мог занять такую позицию? Если он не мог, то богатым евреям Северной Америки следовало бы сделать все возможное самостоятельно.

Однако для еврейского братства кинопродюсеров в Голливуде это была очень щекотливая тема. Они настолько убедили себя в том, что успех их фильмов зависит от их нееврейского характера, что не желали, как бы это ни мучило совесть, делать шаг вперед и отождествлять себя с еврейскими делами, какими бы насущными они ни были.

Более того, их позиция была подкреплена не кем иным, как человеком, которого Рузвельт назначил послом при Сент-Джеймсском дворе в 1937 году, — Джозефом П. Кеннеди. Только что вернувшись из Лондона, Кеннеди созвал тайную встречу с пятьюдесятью ведущими голливудскими кинопромышленниками, включая Голдвина, Майера, Шенков, Уорнеров, Фокса и Зукора. В жестких тонах Кеннеди заявил им, что они, как евреи, не должны протестовать против происходящего в Германии и должны держать свой еврейский гнев вне печати и экрана. Любой еврейский протест, настаивал Кеннеди, сделает победу над немцами невозможной. Это заставит мир и, в частности, американскую общественность почувствовать, что происходящее в Европе — это «еврейская война», а еврейская война не будет популярной идеей и фактически усилит антисемитские настроения в Соединенных Штатах. С тем же аргументом Кеннеди выступил перед группой нью-йоркских бизнесменов-евреев, работающих в банковской сфере и индустрии моды. В Нью-Йорке и Голливуде ведущие евреи безмолвно согласились с просьбой Кеннеди молчать и держать в тайне любые еврейские чувства, а также свое еврейство. Каковы бы ни были намерения Кеннеди, это был любопытный, даже леденящий душу совет.

Но многие голливудские мужчины, вероятно, с некоторым облегчением восприняли этот совет. Он избавлял их от чувства вины, которое они могли испытывать, и, в конце концов, исходил от очень высокопоставленного источника. Кеннеди был не только очень богат, но и занимал высокий государственный пост. Кроме того, он был влиятелен на Уолл-стрит, где возглавлял Комиссию по ценным бумагам и биржам, и многое в Голливуде зависело от того, что говорили на Уолл-стрит. Кроме того, благодаря Дэвиду Сарноффу, который был одним из самых влиятельных людей в кинобизнесе, он обладал значительной силой.

Еще в 1920-х годах Сарнофф предсказал, что радио и фонограф будут объединены, и будет создана национальная сеть — или «цепь», как он ее называл, — радиостанций, по которой программа, исходящая, скажем, из Нью-Йорка, будет одновременно передаваться с ряда мощных башен по всей стране. С появлением звука на кинопленке Сарнофф понял, что «говорящие картинки» — это бизнес и для RCA, поскольку все компоненты, которые использовались для создания звука в кино, на самом деле были побочными продуктами радиотехники. Сарнофф предложил RCA закрепиться в кинобизнесе, и с этой целью в 1927 г. он обратился к Джо Кеннеди.

Кеннеди владел значительной долей в небольшой производственной компании «Film Booking Office», которая поддерживала дружеские отношения с крупной сетью кинотеатров «Keith-Albee-Orpheum». Кроме того, Кеннеди владел долей в другой кинокомпании — «Pathé Pictures». Однако в то время интерес Кеннеди к кино был обусловлен в основном его отношениями с Глорией Суонсон и желанием способствовать ее карьере. Дэвид Сарнофф предложил Кеннеди объединить Film Booking Office, Pathé и Keith-Albee-Orpheum в новую студию, которая могла бы конкурировать с существующей «большой пятеркой», добавив в нее полмиллиона долларов из средств RCA. Кеннеди эта идея понравилась, и в результате слияния возникла компания RKO Pictures (Radio-Keith-Orpheum). Это, безусловно, было выгодно Кеннеди, который увидел, как его акции RKO поднялись с 21 до 50 долларов за штуку незадолго до краха, когда он продал их на самом верху.

Позже Кеннеди утверждал, что идея создания RKO принадлежала ему, но его биограф Ричард Дж. Уолен в книге «Отец-основатель» опроверг это утверждение и назвал создание новой компании «грандиозным замыслом Сарноффа». За подобные перевороты Сарнофф был вознагражден президентством RCA в 1930 году. А в Голливуде, где Кеннеди стал президентом RKO, царило благоговение. Адольф Зукор спрашивал: «Банкир? Банкир в этом бизнесе? Я думал, это бизнес для меховщиков».

Кеннеди, когда не указывал голливудским продюсерам, что им следует или не следует делать, мог быть очень полезен и своим друзьям по кино. Будучи послом, он обзавелся высокопоставленными связями в Лондоне, а Англия в то время была вторым по значимости рынком для американских фильмов. В конфиденциальной записке, направленной Сэму Голдвину, Джозеф М. Шенк из нью-йоркского офиса MGM смог сообщить, что, работая по каналам Госдепартамента, а также в закодированных телеграммах, которые Кеннеди дал посмотреть Шенку, Кеннеди разрабатывает формулу, по которой киноиндустрия может снять и вывести из Англии гораздо больше денег, чем было разрешено законом. Для таких изъятий действовал потолок в пять миллионов долларов, но Кеннеди заверил Шенка, что этот потолок может быть увеличен до двадцати-тридцати миллионов. Кроме того, деньги будут выводиться из Англии в долларах, а не в английских фунтах, что было важно, поскольку фунт стерлингов находился в ослабленном, напуганном войной состоянии. Шенк предупредил Голдвина, чтобы тот не пытался вмешиваться в планы Кеннеди, поскольку, по словам Шенка, Кеннеди был «жестким клиентом и обижался на тех, кто пытался идти на поводу у Государственного департамента». В качестве посла Кеннеди должен был иметь дело непосредственно с канцлером казначейства Великобритании сэром Джоном Саймоном. Было ли все это законно? Кто знает? Но для нашего американского посла это выглядело странным внеклассным занятием. И это свидетельствовало о том, что Голливуд более чем немного побаивался г-на Джозефа П. Кеннеди.