Кто-то спал прямо рядом с танцующими, на них наступали, но спящие лишь вяло отмахивались.
– Это мой народ, – сказала Дэй. – Когда-то мы были народом света и пустот, но сейчас света в них не осталось. Только пустота. Они танцуют здесь уже целую вечность. Иногда они похищают чужих детей, иногда воруют молоко. Они давным-давно потеряли себя.
– Но ты не с ними. Почему?
– Это мое наказание.
– И кто же тебя наказал?
– Я сама. Я бы хотела потерять свое я и танцевать вместе с ними. Но это было бы слишком просто.
– Значит, ты последняя?
– Нет. Но нас осталось очень мало. Наверное, это хорошо. Мы больше не наделаем ошибок.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Он лежал под эбеновым деревом – из тех, что запоминают разговоры о любви, – и, пожевывая травинку, напевал мелодию белой листвы. Дерево говорило слабым голосом, будто бы шептало – значит, его уже давно сюда привезли. Сотни лет, а может, и тысячи. Интересно, кто придумал держать дерево в библиотеке?
И если я тебя когда-нибудь забуду, свети, звезда моя, в холодных небесах, повторяло дерево, как заведенное. Хотя почему как? Оно и было заведенное.
Эйрик рассмеялся.
Затем дерево заговорило другими голосами, на других языках, большинство из которых он уже не понимал. Древние языки, мертвые языки, дальние языки.
Кто-то говорил кому-то о любви. Постоянно, только о ней, о ней и снова о ней.
Почему?
Эта мысль кольнула его изнутри. Почему другие говорили? Почему он сам никогда не говорил?
Или говорил?
Он терпеть не мог этот отдел библиотеки. Слишком много ненужных размышлений здесь рождалось.
Совсем не то, что ему было нужно. Он должен был найти ответ. Ответы.
Какие ответы? Мысли ворочались все медленнее. Медленнее…
Перевременье. Он хотел знать больше о Перевременье, что бы это ни значило. Он ударил себя по щеке, чтобы немного прийти в себя. Он ведь не просто так пришел сюда. Он искал, всегда искал.
Аттрактор.
Перезапуск.
Проклятье.
Пророчество.
Парадокс. Какой парадокс? Чей парадокс? Кто создал этот парадокс? Что создало его? Как этот парадокс влиял на Вселенную?
Сколько секунд в вечности?
Он встал на ноги и заковылял обратно – к книгам.
Нельзя останавливаться. Никогда. Никогда.
ПРОРОЧЕСТВО
Он шел по узкой широкой улице, покрытой брусчаткой. Шел в отель, который забронировал чуть раньше. Голос не преследовал его. Пока. Голос…
– Ну, здравствуй, – раздалось справа.
Эта интонация – ее он не забыл.
Дэй сидела на ступеньках университета. Беззаботная и беспечная, как раньше.
Лишь мельком взглянув на нее, Айвин почувствовал такую жгучую ненависть, что, казалось, еще чуть-чуть, и его выжжет изнутри.
– Что ты здесь делаешь? – прошипел он.
– Не волнуйся, я пришла не к тебе. Я знаю, ты не очень рад меня видеть.
– Не очень рад? – он подошел ближе, сжимая кулаки.
– Ох, как ноздри раздуваются. Я и забыла, какой ты миленький.
– Я и забыл, какая ты сволочь.
На лице Дэй на мгновение проступило что-то настоящее. Лишь на мгновение. И тут же исчезло.
Она все еще вплетала в волосы васильки.
На Айвина нахлынули воспоминания.
Вот он несет старшей сестре букет васильков, вот плетет ей венок, вот пытается танцевать, как все остальные, а она смеется, смеется, смеется.
– Что ты здесь делаешь? – он медленно, выдыхая на каждом слове, повторил вопрос.
– Я хочу спасти кое-кого от безумия. Я обещала в прошлой жизни.
Нет. Только не это.
Ненависть и ярость покинули Айвина, и пустое место заполнила жуткая ледяная горечь. Если Дэй чего-то хочет, она это получит.
– Не лезь к ней.
– Она позвала меня сама. Я обещала – и я пришла. Я не хочу ей навредить.
– Как не хотела навредить мне?
Она дернула головой, как от удара. Прекрасно.
– Наверное, тебе сложно поверить, но я действительно не хотела сделать тебе больно.
Самое ужасное, что она говорила правду. Дэй не была злой. Она была наивно жестокой. Как маленький ребенок.
– Не приближайся к ней, – процедил Айвин. – Никогда.
– Но я люблю ее! – Дэй вскочила на ноги. – Я изменилась, я уже не такая.
– Это еще хуже. Я знаю, что ты можешь сделать своей любовью.
Она закрыла лицо руками. Какой чудесный жест. Айвин еле сдержался от комментариев. Злость ушла. Горечь ушла. Осталась лишь пустота.
– Если ты правда любишь Аннабель, то оставь ее в покое. Пожалуйста.
Дэй подошла к ней, заглянула ему в глаза снизу вверх.
– И не пытайся втереться в доверие к Саншель. Ее ты тоже не заслуживаешь.
– Хорошо, – смиренно ответила она. – Если ты… если это так важно для тебя, то я не буду с ними контактировать. Я обещаю. И, Эви…
– Не называй меня так! – прорычал он. – Никогда в жизни. Иначе ты никогда не вернешься на свои холмы.
– Хорошо-хорошо. – Она подняла руки в примиряющем жесте. – Я больше не буду.
Не сказав больше ничего, Айвин зашагал дальше, в гостиницу, которую снял на пару дней.
Хорошо, что он решил ненадолго задержаться в Аньесхеде.
Дэй – его главный кошмар – оказалась здесь, в этом мире. И что бы она ни говорила, он не верил ей ни на секунду.
* * *
Аннабель была дома. Она совсем не удивилась, увидев его.
– Привет. Ты что-то забыл?
Айвин покачал головой.
– Нет, я просто зашел узнать, как ты.
– Все в порядке.
Выглядела она посвежевшей. И от нее пахло другими мирами. Солнцем, теплым морем, отходами пост-цивилизации. Холмами.
– Она уже отвела тебя туда, верно?
– Ты про Дэй? – изумилась Аннабель. – Откуда ты ее знаешь?
– Она моя старшая сестра.
– Старшая? Выглядит, будто наоборот.
– Она намного старше, чем я. Знаю, в это сложно поверить.
Кто-то зашел в подъезд, и Аннабель вся напряглась.
– Не стой на пороге.
Айвин вошел в квартиру, и она с силой захлопнула дверь.
– Они думают, что я псих. А я слышала ваш с Саншель разговор, когда вы завтракали. Не специально, просто звукоизоляция плохая, и вас было слышно даже на втором этаже. Кстати, я заказала еду. Можешь остаться на ужин.
– Звучит отлично. – Айвин снял куртку и ботинки. Нужно было что-то сказать. Что? – Извини, если…
– Напротив. Видимо, я все-таки не псих. И Дэй помогла мне это осознать.
Он скрипнул зубами. Кажется, слишком громко.
– Дэй… Тебе не нужно с ней больше видеться. Общение с ней сделает только хуже, – сказал Айвин.
– О, так это она о тебе говорила. Ты единственный, кто сохранил подобие разума. Но ненадолго.
– А что она говорила о себе?
– Что совершила много ошибок. Она и остальные. Я не все поняла, она говорила на разных языках.
Аннабель привела его в небольшую комнату, усадила на диван, а сама ушла на кухню за приборами.
– Кажется, она правда о чем-то сильно жалеет. – Аннабель протянула ему тарелку и вилку.
Дэй всегда о чем-то жалела. Она искренне плакала и обнимала его, а потом мучила. И даже после этого снова плакала. Очень искренне.
Когда младенцы, которых она похищала, умирали, она тоже плакала. Пела на их могилках. Она была отвратительна.
Она показывала ему звезды. Лечила раненных зверей. Вытягивала радиацию из мертвой почвы и после этого там росли цветы.
– Она сделала много хорошего. Я был бы ужасным лицемером, если бы не признал этого, – сказал Айвин. – Но она сделала и много плохого тоже. Мне кажется, в каждом из одиннадцати с половиной тысяч миров найдется кто-то, кто ее ненавидит.
– Значит, миров одиннадцать тысяч с половиной?
– Плюс-минус парочка, – улыбнулся он.
– Бери еду, – Аннабель засмеялась. – Так бы я ела дня три, но с тобой съедим раньше.
Пришлось положить себе еды из бумажных контейнеров на тарелку. Всего понемногу. Оказалось не так уж и не плохо.
Какое-то время они ели молча, а потом Аннабель задумчиво произнесла:
