– Да ладно? – проворчала Саншель. – Как она может мешать?

Айвин улыбнулся.

– Ты ведь понимаешь, что язык дал нам свободу, сознание и, помимо мира, который мы видим, создал абстрактный мир понятий[31] и знаков[32]?

Саншель кивнула. Но она не понимала, куда он клонит.

– Теперь мы можем вкладывать разный смысл в одни и те же слова.

– Да. Но он ограничил и Аттрактор. Заточил его в уравнениях, разве нет?

– О да. Именно поэтому мои предки его и создали. Им нужна была новая технология, чтобы заточить чудовищ, которые способны поедать звезды. Идеальный язык. Смесь языка, математики и магии. Они хотели приблизиться к идеальному пониманию мира. Но это все неправда.

– Неправда?

– Конечно. Чем больше правил, тем больше ограничений. Мы заточили в уравнениях не только чудовищ, но и себя. Мир рушится каждую секунду. Каждый из нас немного аттрактор.

– Я когда-нибудь увижу главных? – спросил Асхель.

Дэйрдре пожала плечами. В скафандре она двигалась так, будто всю жизнь его носила.

А вот Асхель все никак не мог привыкнуть к этим ощущениям.

– Я сама никого из них не видела. Меня завербовали тролли.

– Тебя? Тролли? Интересное сочетание.

– Говорят, была когда-то главная. Давным-давно, еще до изобретения галактических двигателей. Визионер. Мне кажется, она предвидела Перевременье. Про нее почти не осталось историй, но я где-то слышала, что ее звали Аннабель.

Они вышли к панорамному иллюминатору и… и все мысли исчезли.

Живых существ в космосе не было – они работали по-другому. Сидели у иллюминаторов со своими планшетками и решали уравнения, писали формулы, рисовали графики, бормотали заклинания.

– Сложно поверить, что это все существует на самом деле.

– Почему? – спросила Дэйрдре и легонько толкнула его плечом.

Оцепеневший Асхель вздрогнул и пошел за ней.

– Это все такое большое.

– Размеры, – вздохнула она. – Нет никакой разницы между грандиозным, большим и квантовым.

С этим он мог бы поспорить. Но он не любил спорить с Дэйрдре. Раньше ему казалось, что она всегда права, но в последнее время он начал замечать в ее рассуждениях нестыковки, логические дыры. Изъяны.

Они вошли в кабину и оба взялись за перекладины. Двери закрылись, и лифт помчал их по спице от тора до центрального узла. Гравитация исчезла, и скафандр перестал казаться таким тяжелым и громоздким. Сердце волнующе забилось.

Асхель уже сотни раз был в невесомости, но никогда не выходил в открытый космос. Бессмысленное занятие, по мнению этих странных существ-строителей. Но не для него.

Оттолкнувшись от стены лифта, Дэйрдре долетела до противоположной стены и схватилась за перекладину. Асхель уже почти не отставал.

Она перемещалась, хватаясь за перекладины, как какое-то иномирное сказочное существо, как какое-то… хищное животное.

Глупая мысль.

Они добрались до одного из шлюзов, и Дэйрдре начала колдовать над панелью управления, чтобы выровнять давление.

– Готов? – спросила она, надевая шлем.

Асхель кивнул.

Люк открылся, и впервые в жизни он увидел настолько густую черную пустоту, сквозь которую пробивался свет невозможно далеких звезд.

Дэйрдре вышла наружу первой, а вслед за ней и Асхель.

Она проворно прицепила к внешней перекладине оба их троса. Проверила все крепления.

– Все хорошо.

Улыбнувшись, она оттолкнулась от корпуса и полетела. Поколебавшись долю секунды, Асхель последовал за ней.

Он парил, а пустота окружала его. Разумом он понимал, что пустота всегда была рядом, вокруг, внутри, но именно сейчас он по-настоящему это осознал.

Дэйрдре с помощью своего реактивного ранца выделывала пируэты, в динамиках раздавался ее дикий хохот.

На долю секунды – до того, как она начала очередной виток вращений и каких-то невообразимых фигур, которые даже в постели не выделывала, – он увидел ее лицо. Блеснули острые мелкие зубки и зеленые-зеленые глаза. Он видел ее разной и за много лет привык, казалось бы, к любым проявлениям – к маниакальной радости, злости, ярости. Но сейчас Асхель по-настоящему испугался.

На ее лице проступало безумие.

– Ты не хочешь вернуть свою магию? – спросила Саншель Дорн за завтраком.

Айвин чуть не поперхнулся.

– Нет.

– Почему нет?

Слишком сложный вопрос, чтобы ответить однозначно.

– Я вижу ее. – Саншель посмотрела куда-то за плечо Айвина, и у него по спине пробежал холодок. – Она похожа на тебя, только… младше. Твоя сестра?

– У меня нет младших сестер, – отрезал Айвин. – Только старшая.

– Дэйрдре. Я знаю. Но, кажется, кого-то ты забыл.

Кого он только не забыл. Всех. Никого.

– Не вмешивайся. Пожалуйста.

Саншель покачала головой. Разочарованно.

– Перевременье уже началось. Вы с Аннабель познакомились.

Айвину вдруг стало смешно, так смешно, что он громко расхохотался.

– И что в этом смешного?

– Ты думаешь, знакомство с Аннабель что-то меняет?

– Разве нет? Сначала вы, потом озеро, потом Эйрик завершает процесс, если можно так сказать.

– Эта схема может быть рабочей. – Айвин смахнул подступившие от смеха (ли?) слезы. – Но я знакомился с Аннабель десятки раз, однако, Перевременье не наступало. С чего ты взяла, что это тот самый раз?

– Потому что мы… – Саншель попыталась подобрать верное слово. – Мы все здесь. Сейчас.

– Это не значит, что Перевременье уже началось. Это просто значит, что вы здесь. А через тысячу лет такие же, как и вы, появятся снова. И снова будут говорить о том, что они-то все здесь.

Саншель выдохнула.

– Значит, мы все повторяемся?

– Вы – да. Я – нет. Я – это я. Всегда. Но ты наиболее близка ко мне. Моя жизнь однажды станет твоей.

Айвин протянул руку через стол, и она отшатнулась. Конечно, ей было страшно. А кому не было бы?

– Что значит «станет моей»?

– Однажды мы не выдерживаем этого груза, и холмы окончательно призывают нас. Мы идем на зов этой мелодии, потому что не можем сопротивляться. Это случилось с моей матерью. От этого сбежал мой отец. И я уже почти там. Эта музыка… Я не могу сопротивляться. Но теперь и ты вспомнила прошлый цикл, значит, все идет своим чередом. Ты ведь тоже писательница?

– Я не…

– Да. Зачем ты споришь?

Саншель помотала головой.

– Нет. Нет. Нужно четверо.

– Значит, будет четверо.

– Эйрик тоже все вспомнил. Почему я, а не он?

Айвин пожал плечами.

– Потому что ты подходишь больше, чем он. Разве не очевидно?

– Я не хочу.

– Никто не хочет. Но твоя ответственность отныне безмерна. Поверь мне, это не навсегда. Однажды, когда безумие подступит совсем близко, кто-то встанет на твое место.

Саншель рассмеялась. Судорожно, нервно.

– И что дальше? Что дальше, а? Что случится, когда Перевременье перестанет работать? Что тогда?

Айвин улыбнулся ей и мягко спросил:

– Почему это должно случиться?

– Потому что все изнашивается. Механизмы, миры, люди. Все во Вселенной изнашивается, разве нет?

– Отчасти ты права. Но ты все еще мыслишь человеческими категориями. Перевременье – это не какой-то физический механизм. Это уравнение, которое постоянно переписывается. И сейчас в том числе.

Саншель упрямо сжала губы. Она не хотела принимать свое будущее. Айвин понимал ее. Он тоже не хотел.

Он тоже пытался бороться. Но в конце концов все стало как должно.

И теперь пришло его время отдаться безумию, от которого он так долго бежал.