Они перешли на другое поле, прочь от белых цветов. Теперь перемещение показалось Аластору сущим пустяком, они едва сделали шаг, вот только этот шаг вдруг отдался старой хорошо знакомой болью в ноге.

– Я опять хромаю? Разве так возможно? Я же мёртв. – удивился Аластор.

– Раны проходят. Шрамы остаются. – Равнодушно изрекла Персефона. – Ты вспомнил себя, значит и вспомнил свою боль.

Здесь не было холмов, прямо перед ними лежали две дороги, расщепленные в противоположные стороны и ускользающие за горизонт.

– Я создала этот мир для них. – Сказала Персефона, наконец, сменив свой озлобленный тон на нейтральный. Её голос плыл мелодично в неподвижном воздухе. – Аид. – Гордо произнесла она. – Раньше, когда мир живых был проще и примитивнее, люди делились на чёрных и белых. Чёрные – те, чьи сердца грязны, шли в Тартар, – она кивнула на дорогу слева. – Это те, что совершали при жизни убийства и не знали любви. Их судьба была плачевна. В Тартаре они навсегда теряли самих себя, растворялись в бесконечной пустоте с подобными им. Белые, те, что совершали подвиги во имя близких, шли правой дорогой – попадали в Элизий – страну вечного счастья. Но со временем я поняла, что двух дорог стало недостаточно. – Сказала она поникшим голосом. – Души людей перестали быть чёрными и белыми, таких становилось всё меньше. Большинство – серые, всё заполняли и заполняли моё царство. Не хорошие и не злые, их было нельзя судить, и идти им было некуда. Они испытывали жажду и пили из Леты – реки забвения. Те, что находили покой и беспамятство в её берегах, желая поскорее забыть о том, что совершали – были достойны лишь Тартара, потому что нет греха более тяжкого – чем забвение. Другим я старалась помочь вспомнить, кто они, и давала шанс искупить их вину. Если им это удавалось – их ждал Элизий. Но со временем серых душ становилось всё больше и больше. Меня огорчало то, что многие предпочитали воды Леты. А затем кое-что переменилось в устройстве моего мира.

Она вдруг отвела Аластора в другое место, и увиденное потрясло его. Посреди пейзажа находилась трещина, рассекавшая его пополам. К ней никли тени, одна за другой проскальзывая, протискиваясь сквозь отверстие куда-то в пустоту.

– Между мирами возникла брешь. – Произнесла она внезапно дрогнувшим голосом. – Спираль мироздания треснула, и из переполненного Аида тени стали просачиваться в мир живых. Не знаю, на что они надеялись. Может, считали, что так могут вернуться к жизни. Тени оказывались лишь призраками среди людей. Одинокие, не помнящие себя, они стремились к живому и вскоре стали вселяться в людей. Это стало губительным для обоих миров. Правила изменились раз и навсегда. Постепенно, если им это удавалось, они вытесняли старую душу, крали у неё все воспоминания и чувства, и подменяли собой. Первая душа уходила, а тень получала ещё один шанс. Только будучи серыми, они не умели им распоряжаться и снова возвращались на Асфоделевы поля в моё царство.

Вместо того чтобы отвести Аластора в новое место, Персефона вдруг показала ему спираль. Аластор не понял, как ей это удалось, но было похоже на то, что она отправила этот образ прямо ему в голову.

– Всё вращается по спирали, – сказала она. – Миры создаются и постепенно вырождаются. Для всех вселенных иногда нужна чистка – перезапуск. Тогда в новом витке спирали возникает новый мир. Беда в том, что каждый раз спираль становится всё уже и уже. – Она насупилась. – Конец света уже был, но тени всё ещё на свободе, и их становится всё больше. Это последний виток спирали – Океания. Если тени проберутся и туда, они отравят её. Ещё одного перелома спираль не выдержит. Тогда будет конец.

Она убрала спираль. Они оказались возле реки, теперь он знал название – Лета. Мирные воды вечного забвения. Как сладки они были для несчастных скитальцев, теней.

– Ты всё вспомнил, – согласилась она. – Но ожить ты не сможешь никак, а пройти через трещину я не позволю. Я предоставляю тебе выбор. Либо Тартар, либо Элизий. Тартар ты можешь получить прямо сейчас – зайди в воду с головой и пей. Волны Леты унесут тебя сами. Там будет забвение. Глубокое и бескрайнее.

– Я не согласен на это, – сказал Аластор. – Я нужен Вестании и Теренее. Моё место с ними.

В её взгляде вновь появился праведный гнев.

– Ты ошибаешься, если считаешь, что заслужил спасение своим поступком. – Заявила Персефона. – Ты сделал худшее из того, что можно было совершить – ты отдал себя тени, накормил её. Поэтому ты и смог меня найти, твоя гибель была иной, не такой, как у остальных.

– У меня не было выбора…

– Считаешь, что совершил великий поступок, пожертвовав собой ради девочки? – брови изящно приподнялись. – Думаешь, одним этим можно смыть все грехи? Ты забыл, скольких ты убил? Детей, бродяг, сумасшедших, их мать? Ты был убийцей, и ты так и остался им. Может, эти две девочки и поверили тебе, разглядели твою светлую сторону, но я вижу правду, меня ты не обманешь. Твой поступок ничего не изменил, ты так и остался серым, и в твоём случае дорога в Элизий будет слишком тяжёлой. Я предлагаю Тартар.

– Я не хочу их забывать. – Сказал Аластор. – Ни за что на свете я не откажусь от воспоминаний.

Персефона стояла и смотрела на него с оценивающим видом.

– Значит, Элизий, – в конце концов, заключила она. – На что ты готов пойти?

– Я не знаю… – признался Аластор. Он бы отдал всё, чтобы вернуться в мир живых, но смерть не позволит ему. – Я готов искупить свои грехи. Расплатиться за тех, кого убивал.

– Тебе нужна индульгенция, а не Элизий, – сказала Персефона, ещё раз изучив его взглядом. – Цена будет очень велика.

– Я согласен. – Он говорил искренне. Терять всё равно было нечего.

– Ты не знаешь, на что соглашаешься. – Напомнила Персефона. – Тебе придётся пережить смерть. Раз за разом, пережить смерть тех, кого ты убил. Тогда я заберу их с твоего счета. Эти убийства станут моими, а я имею святое право на убийство.

– Я согласен. – Повторил Аластор.

– Ну что ж, – её губы впервые тронула улыбка. – Тогда крепче держи меня за руку.

***

Встреча с Вестанией и Теренеей почти смогла отвлечь Нику от скорбных событий последних недель. Она вспомнила, как приятно ей было заботиться о маленькой Торне, когда они также летели в кабине дирижабля на поиски легендарного Ууракулиса, Блуждающего города. Ника никогда не хотела детей и прекрасно понимала, что у неё их не будет. Её отталкивали младенцы, она испытывала только брезгливость и страх при виде них. Но вот с подростками ей на удивление нравилось общаться. Может, в их неуверенности и неказистости она находила что-то знакомое и похожее на неё саму? Оттого ей хотелось помочь им, словно так Ника могла спасти саму себя, вот только и она прекрасно понимала – в целой вселенной никто никого спасти не сможет, особенно теперь, когда мир обречён на конец.

И всё же она получала слабое утешение от того, как показывала Теренее, как играть на арфе. Её трогала та сестринская любовь, которую она видела в общении между Вестанией и младшей. А ещё на борту «Икара» теперь была собака – единственная из выживших, её звали Сказка. Если поначалу она просто лежала и тихонько скулила, то сегодня впервые стала вставать, даже поела немного варёной курицы. Позднее Теренее даже удалось с ней немного поиграть, пусть она ещё и оставалась слишком слабой. Ничего, самоеды – крепкие собаки, а значит, она скоро совсем отойдёт.

Ника рассказала сёстрам их с Эльпис историю любви с самого начала – как они встретились в Академии, обнаружили фантастическое внешнее сходство друг с другом. Как решили всерьёз заняться музыкой и выступать вместе, потом о знакомстве с Пигмалионом и о контракте с «Оморфией». О жизни в Харибде, о попытке их побега в Океанию. Только вот Ника умолчала о том, почему именно он не состоялся.

– Зато в этот раз всё получится. Я уверена. – Сказала она, отведя взгляд от сестёр на заснеженный полуостров Пацифида, что лежал далеко под ними.