По сути, концепция mens mala, сойдя с доминирующих позиций в общей теории mens rea, сохранила самое себя в доктрине тяжкого убийства по правилу о фелонии. 3. Материально-правовые средства доказывания mens rea Презумпция mens rea является в рассматриваемую эпоху весьма примечательным отображением концепции mentes reae в её практическом преломлении. Как уже отмечалось ранее, с первой половины XIX в. содержательное наполнение презумпции mens rea начинает кардинальным образом меняться, всё чаще излагаясь в иных терминах по сравнению с теми, что ранее входили в её дефиницию, и к концу XIX в. она приобретает совершенно другой формально-юридический вид. Если попытаться свести разносторонние определения, дававшиеся теорией и судебной практикой, в подобие единого целого, то презумпцию mens rea в том её господствующем понимании, какое имеет место в первой половине XX в., можно сформулировать следующим образом: каждое лицо предполагается намеревавшимся относительно естественных и возможных последствий своих действий, пока им самим либо доказательствами обвинения per se не доказано обратное.[740] Таким образом, смысл презумпции mens rea в данном изложении сводится не к тому, что одним лишь фактом совершения деяния обвиняемый даёт основание презюмировать наличие требуемой дефиницией преступления mens rea в целом, а к тому, что в силу этого факта предполагается намеренность последствий действий как специального проявления mens rea в частности. Соответственно, презюмирование намеренности последствий содеянного позволяет в качестве следующего шага в процессе перейти к mens rea преступления в целом.[741] Не менее значим в рассматриваемое время и аспект юридической природы презумпции mens rea. Наряду с сохранением в качестве доминирующего классического подхода к данной презумпции как обязательной опровержимой,[742] в которой бремя опровергающего доказывания[743] (если это не сделано ещё доказательствами обвинения per se) в виде бремени предоставления доказательств либо, более часто, бремени убеждения присяжных или суда возлагается на обвиняемого, появляются и теоретические, и прецедентные возражения против сложившихся стандартов с указанием на предпочтительность рассматривать презумпцию mens rea в плане её юридической природы как фактическую презумпцию (или допустимый вывод). При этом примечательно, что критика презумпции mens rea как обязательной опровержимой проявляется не только в американской уголовно-правовой доктрине и судебной практике, но одновременно и в других странах семьи общего права, в Англии,[744] например, в Канаде[745] и в Австралии.[746] В такой критике наиболее серьёзно выглядят два довода.[747] И если первый из них, связанный с презумпцией невиновности и сводящийся к тому, что, будучи обязан во избежание осуждения представить доказательства, опровергающие презумпцию mens rea, обвиняемый тем самым лишается преимуществ первой по отношению к элементу mens rea вменяемого ему преступления,[748] имеет хотя и смешанный материально-процессуальный характер, но всё же значительно отдалён от теории mens rea, то второй более существен. В силу него, презумпция mens rea как обязательная опровержимая презумпция с её упором на деянии per se не позволяет принять во внимание все обстоятельства учинённого, которые могут свидетельствовать о хотя и морально упречном, но всё же с позиций понятийного аппарата mens rea совершенно ином настрое ума деятеля, нежели чем тот, что предположительно постулируется ею. В изложенных аспектах развития презумпции mens rea достаточно рельефно преломляется теория mens rea в том её виде, в каком она отображается концепцией ment es reae. Так, с одной стороны, наблюдается бесспорное психологическое углубление в понимании презумпции mens rea и в теории, и на практике. С общего положения о презюмировании mens rea в целом из факта совершённого деяния per se, основывающегося на объективно выстроенном взгляде на моральную упречность настроя ума деятеля, проявившуюся в учинённом и охватывающую все последствия поступка, юридический анализ в презумпции mens rea сдвигается в сторону понятийного аппарата последней. Проявляется это, во-первых, в смене презюмируемого факта: взамен mens rea конкретного преступления в целом им становится намерение как особая форма mens rea, причём намерение не в приложении ко всему преступлению в общем, а именно намерение по отношению к последствиям совершаемого преступления, что также свидетельствует о психологическом углублении подхода. Во-вторых, примечательно и смещение акцента с моральной упречности настроя ума деятеля как per se достаточного для констатации mens rea на анализ всех обстоятельств содеянного с целью решить вопрос о наличии или отсутствии mens rea. При всём при том, с другой стороны, социально-этическая сущность mens rea в виде морального упречного настроя ума деятеля продолжает вне формально-юридических характеристик рассматриваемой презумпции оставаться в целом её сущностным обоснованием. Это проявляется не только, во-первых, в доминировании в теории и на практике подхода к презумпции mens rea как обязательной опровержимой, но и, во-вторых, в существовании презумпции самой по себе. Отображающая в своих терминах о предвидимости естественных и возможных последствий действий представления общества о моральной упречности, оценивающего в конечном счёте исключительно со своих, объективных позиций указанную естественность и возможность, она в итоге презюмирует mens rea «безотносительно к тому, что в реальности происходило в уме обвиняемого».[749] * * * По рассмотрении в свете теории mens rea избранных практических аспектов можно заключить следующее. С привнесением в уголовно-правовую доктрину концепции mentes reae в их теоретическом обосновании происходят значительные изменения. Во-первых, с углублением психологической разработки теории mens rea появляются психологическое обоснование тяжкого убийства по правилу о фелонии и уточняется содержательное наполнение презумпции mens rea. По сравнению с предшествующей эпохой, в которой доминирование тезиса о моральной упречности предопределяло необходимую и достаточную рационализацию данных институтов, первая половина XX в. стала, несомненно, крупным шагом вперёд в развитии теоретического понимания субъективной составляющей преступного деяния. Однако вместе с тем, во-вторых, изначальный базис всех трёх институтов, заключённый в морально упречном настрое ума деятеля, сохранился в своей основе, а отмеченные психологические конструкции были, образно говоря, «надстроены» над ним, не заместив собою его. Это отражено и в самом существовании презумпции mens rea, и в тяжком убийстве по правилу о фелонии с развившимися в нём двумя взаимоисключающими теориями. Но в особенности значимость моральной упречности проявилась в учении о юридической ошибке, где появление деяний, являющихся в абстрагировании от придающей им моральную порицаемость уголовной запрещённости морально нейтральными по своему характеру, привело к признанию исключений из ранее бывшей универсальной максимы ignorantia juris. вернуться См., напр.: Perkins R.M. Criminal Law. Р. 659–660; Burdick W.L. Op. cit. P. 125, 136, 140, 171–173; Clark, Jr., W.L. Op. cit. P. 49, 52–55, 210, 214–215; Стифенъ Дж. Ф. Указ. соч. С. 105–109, 151, 156. Ср. также: Mayes v. People, 106 III. 306, 314 (1883) («презумпция заключается в том, что ум согласен с тем, что делает рука, а также со всеми последствиями, проистекающими из этого»); Harrison v. Commonwealth, 79 Va. (4 Hansb.) 374, 377 (1884) («человек должен считаться намеревающимся относительно того, что он делает, или того, что является необходимым и естественным последствием его собственного действия»); «… Добротное право и добротные нравы заключаются в том, что люди презюмируются намеревающимися относительно естественных и разумных последствий их действий и что намерение убить возникает из акта убийства, если обстоятельства не создают разумных сомнений, существует ли такой замысел в реальности», Wadsworth v. State, 9 Okla. Crim. 84, 93 (1913); Dunlap v. United States, 70 F.2d 35, 37 (7th Cir. 1934) («каждый презюмируется намеревающимся относительно естественных и возможных последствий своего деяния»); Banovitch v. Commonwealth, 196 Va. 210, 216 (1954) («… когда лицо без какой-либо провокации поражает другого смертоносным оружием или выплёскивает в его лицо разъедающую кислоту и посредством этого увечит или обезображивает его, то он презюмируется намеревающимся изувечить или обезобразить, поскольку это являлось естественным и возможным последствием его действия»), вернуться См., напр.: «… Закон презюмирует, что лицо намеревается относительно естественных и возможных последствий своего собственного деяния и что обвинённая сторона должна показать отсутствие намерения. Следовательно, когда доказано, что один забрал жизнь другого без оправдания или извинения, закон подразумевает злой умысел безотносительно к тому, что в реальности происходило в уме обвиняемого в момент совершения им убийства (курсив мой. – Г.Е.)», State v. Levelle, 34 S.C. 120, 132 (1891). Cp. также: Clark, Jr., W.L. Op. cit. P. 52–53, 214–215; Oberer W.E. Op. cit. P. 15731574. вернуться Более того, время от времени встречаются казусы, в которых презумпция намерения рассматривается как обязательная окончательная презумпция, т. е. как не допускающая представления любой стороной опровергающих её доказательств. Так, ср., напр.: «Обоснованно считается, что когда орудие, использованное при совершении неправомерного убийства, является смертоносным оружием per se, то намерение убить презюмируется как вопрос права (курсив мой; им отображается сущность неопровержимой презумпции, являющейся не столько презумпцией, сколько нормой права. – Г.Е.). Следовательно, в таких ситуациях не требуется напутствия присяжным касательно намерения убить: и это должно быть так, хотя бы обвиняемый и свидетельствовал об отсутствии намерения убить», Baylor v. State, 151 Тех. Cr. App. 365, 370 (1948); State v. Cunnigham, 173 Ore. 25, 41 (1944) (законом создаётся неопровержимая презумпция «намерения тяжкого убийства из обдуманного использования смертоносного оружия»), вернуться Отметим, что в американской практике в рассматриваемое время окончательно сформировываются весьма значимые в правоприменительной практике сегодняшних дней, во-первых, различные аспекты бремени доказывания (бремя доказывания per se или бремя убеждения и бремя предоставления доказательств) и, во-вторых, различные степени убеждённости субъекта уголовного процесса, устанавливающего факты, в их доказанности (стандарт «вне разумных сомнений» (beyond reasonable doubt) и стандарт «перевеса доказательств» (preponderance of evidence)). См. подр.: Флетчер Дж., Наумов А.В. Указ. соч. С. 49–63; Jeffries, Jr., J.C., Stephan, III, P.B. Defenses, Presumptions, and Burden of Proof in the Criminal Law // The Yale Law Journal. New Haven (Conn.), 1979. Vol. 88, № 7. P. 1328–1333 et cet.-, Underwood B.D. The Thumb on Scales of Justice: Burdens of Persuasion in Criminal Cases // The Yale Law Journal. New Haven (Conn.), 1977. Vol. 86, № 7. P. 1302–1305 et cet.-, Fletcher G.P. Two Kinds of Legal Rules… P. 880–893, 899–912 et cet.-, McNaughton J.T. Burden of Production of Evidence: A Function of a Burden of Persuasion // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1955. Vol. 68, № 8. P. 1382–1391. вернуться Так, ср.: «… Если доказано, что обвиняемый сознательным действием убил человека, и более ничего не явствует из дела, то это является доказательством, на основе которого присяжные могут, но не обязаны (курсив мой; им отображается сущность фактической презумпции. – Г.Е.) признать его виновным в тяжком убийстве… Но хотя обвинение должно доказать виновность (guilt) обвиняемого, на последнем не лежит подобного бремени по доказыванию его невиновности, и для него достаточно возбудить сомнение относительно его виновности… Чрез всю паутину английского уголовного права всегда должно видеть одну золотую нить, заключающуюся в том, что обязанность обвинения состоит в доказывании виновности обвиняемого…», Woolmington v. Director of Public Prosecutions, [1935] A.C. 462, 480–481 (per Viscount Sankey, L.C.); Rex v. Steane, [1947] K.B. 997, 1003–1004 (per Lord Goddard, C.J.) (инструктирование относительно презумпции намеренности естественных последствий определённого деяния не может сводиться к постулированию обязательной опровержимой презумпции намерения, а должно содержать указание на право присяжных констатировать такое намерение). См. подр.: Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 77–81, 703–706; Russell on Crime… Volume I. P. 25–29; Кенни К. Указ. соч. С. 150–152; Note, Burden of proving accident: the golden thread in the rivy Council // The Law Quarterly Review. L., 1970. Vol. 86, № 344. P. 433–435; Note, Intention and foresight // The Law Quarterly Review. L., 1957. Vol. 67, № 267. P. 283–284; Edwards J.LI.J. The Criminal Degrees of Knowledge // The Modern Law Review. L, 1954. Vol. 17, № 4. P. 295–298; Barnes H. Op. cit. P. 233; DenningA.T. Op. cit. P. 381–383; Turner J.W.C. The Mental Element… P. 211. вернуться См. подр.: Tremeear’s Annotated Criminal Code. P. 21, 289–290. вернуться Так, ср.: «Выдвижение максимы или утверждения, по которому человек презюмируется намеревающимся разумных последствий его действия, редко полезно и всегда опасно, поскольку она или не более чем устанавливает самоочевидное фактическое положение, или производит неправомерное перемещение бремени доказывания реального вопроса о намерении на лицо, отрицающее процессуальное утверждение [о таком намерении]», Stapleton v. The Queen, (1952) 86 C.L.R. 358, 365; Smyth v. The Queen, (1957) 98 C.L.R. 163, 166–167 (аналогично). См. подр.: Roulston R.P. Op. cit. P. 8–14; Brett P., Waller P.L. Op. cit. P. 64–65. вернуться См. подр.: Perkins R.M. Criminal Law. P. 659–660; Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 79–80; Oberer W.E. Op. cit. P. 1573–1576. вернуться Так, cp.: Morissette v. United States, 342 U.S. 246, 275 (1952) (презумпция намерения, будь она неопровержима, опровержима или даже фактическая, «конфликтует с основной презумпцией невиновности, которой право наделяет обвиняемого и которая распространяется на каждый элемент преступления»); Woolmington v. Director of Public Prosecutions, [1935] A.C. 462, 480–482 (per Viscount Sankey, L.C.) (презумпция невиновности весьма весома в уголовном праве, а использование обязательной опровержимой презумпции подрывает её). вернуться State V. Levelle, 34 S.C. 120, 132 (1891). |
