Слева тянулась невысокая, по грудь, подпорная стенка сложенная из больших, всех оттенков коричневого, камней на толстенных швах тёмного, синеватого раствора. Почему-то такие стенки, и чем старее, замшелее, тем сильнее, заставляли Сергея приятно волноваться, с томительным холодком в груди разыскивая внутри себя причину волнения. Может быть, потому что они ассоциировались с замками и рыцарями из времён, когда история была молодой, а сам Сергей жил прошлую жизнь и верил в благородство рыцарей, силу колдунов и мощь драконов.

Справа, над непроницаемыми кустами нестриженного лавра (вот бы бабушке на борщ!) и между вездесущих здесь кипарисов, мелькало синее-синее море. В него караванами уходили белые облака, чтобы повернуть вспять вечером.

С одной стороны сырые тени дышали мхом, хвоей, прелой корой и прошлогодними дубовыми листьями, а с другой — свободный ветерок доносил свежий запах моря и просоленных пляжей. В носах мальчишек ароматы смешивались в пьянящие духи свободы и приключений.

Целая жизнь впереди, да ни абы какая! Мы ж бессмертны, как и этот бесконечный мир!

Сергей чуть не расхохотался от искренности пафоса мыслей и даже дружеский толчок не нарушил возвышенной настройки, просто Пашка со второго плана переместился в центр кадра эпического кино.

— Прикинь. — Толстяк наловчился дышать ровно и говорить при этом короткими фразами. — Нас высадили. На берегу. Морпехи — мы! Пробираемся. По джунглям. За диктатором!

Лицо Пашки договорило остальное: на нём смешался восторг зрителя боевиков, который замлел от крутых парней, и доблесть бравого солдата, настоящего воина, который живёт войной и дышит смертью. И сейчас этот суперкрутяк, высеченный из кремня, поддался чувствам и протащился сам с себя, расчувствовался, аж глаза заблестели влагой. Но не просто так, а открывая своё суровое, но человеческое, сердце другу, может быть единственному существу на свете, настолько же крутому, а потому понимающему всю бездну чувств воплощенного Марса — бога войны!

Удивительно, но морда Пашки задела в душе Сергея толстенную струну, которая, срезонировав, натянула и ему соответствующую физиономию. И вот уже рядом не бежали, а чеканили землю летящей поступью два ветерана, настолько ветеранистых, что в их движениях чувствовалась ещё спартанская выправка.

Даже жалко стало, когда через минуту отряд выбежал на террасу, «спартанцам» снова пришлось прикинуться обыкновенными мальчишками, что было проще простого, памятуя о недавней враждебности проявленной спесивым второгодником и его приспешниками. К счастью, все были слишком заняты неожиданными обстоятельствами: завтрак откладывался, вместо столовой их привели на открытую, с видом на море, но без всяких признаков съестного площадку.

— Рассредоточиться по плацу! — С удовольствием рявкнул морпех. — На расстояние не менее вытянутых рук.

Голос его, в обычных обстоятельствах — молодецкий бас, преобразился теперь в командирский рык, возражать которому немыслимо, даже задавать вопросы не хочется. Поэтому все молча забегали с удивлёнными лицами, разве что, не сталкиваясь лбами. В общем хаосе и недоумении спокойно улыбались, помимо вожатого, всего-то трое-четверо человек, в их числе были и Сергей с Пашкой. «Пошли в тенёк», — сказал толстяк и потащил друга на самый край площадки, сбоку, но, тем не менее, близко к Антону.

Вскоре беготня улеглась, только один безымянный очкарик, тыкался в свободные места, но все вытягивали руки и оказывалось, что лишнему нигде не поместиться. Наконец очкарик решился встать позади, куда и бросился с запоздалым рвением. На свою беду он побежал мимо главного задиры в отряде. Тот сосредоточенно и азартно — блестящий кончик языка показался между губ — смотрел, как неудачник перебирает ногами. Точно выверенный удар носком кроссовки по стопе заставил очкарика жалко вскрикнуть, подскочив и пропустив шаг, а потом громко топнуть, чудом удерживая равновесие.

До своего места очкарик похромал с пунцовыми ушами под нестройный смех нескольких гиен.

— Эльдар! — Крикнул вожатый. Услышав своё имя, чернявый привычно сделал издевательски невиновный вид, ссутулившись и подняв брови в немом вопросе: «Начальник?». Похоже, он копировал некого героя-проходимца из кино, недоставало папироски и вывернутых карманов. — На завтрак пойдёшь позже остальных, будешь слушать лекцию о технике безопасности в лагере. А для остальных говорю сразу, — ребята впервые увидели десантника настолько серьёзным, — два синяка или две царапины, ссадины, шишки по вашей вине на ком-либо кроме вас, и можете паковать вещи. Эльдар! У тебя осталась всего одна выходка.

— За что? — Выкрикнул дылда. — Он сам такой кривоногий!

— Надолго с нами не задержишься, — констатировал вожатый, глядя Эльдару в глаза. Тот кончил придуриваться и быком уставился в ответ. Десантник улыбнулся, из его голубых глаз полилась трансляция сообщения: «Сынок, ты — гамно». Держать этот взгляд было всё равно что смотреться в зеркало и видеть там гамно, и знать, что отражение не врёт. Хуже было только то, что окружающие заглядывают тебе через плечо и видят тоже самое: кусок гамна на твоём месте.

Играя желваками, Эльдар потупился и пробормотал себе под нос: «Посмотрим». В его сторону старался никто не глазеть, особенно «друзья-гиены».

— Сейчас сделаем зарядку, салаги, — как ни в чём ни бывало сказал Антон, — и без промедлений помчимся завтракать, а то я уже начинаю слышать протесты в ваших животах — с ними спорить трудно, там мозги отсутствуют напрочь.

Смех прокатился по площадке, все с удовольствием забыли о конфликте, который чуть не лёг тенью на замечательное утро.

— Становимся: ноги немного шире плеч, врастаем в землю, чтоб вас и бэтэр не сдвинул. — Вожатый говорил и показывал, как надо делать. — Руки согнули в локтях, сжали кулаки — представьте, что вы монахи шаолинь! Я ваш сенсей, мы стоим на склоне горы Куим-Сё, внизу простирается Японское, а может, и Китайское море. — Вожатый медленно показал удар с поворотом кулака, все повторили. — Скоро приплывут корабли бледных варваров. — Теперь движения обозначались быстрее: левой, правой. — А мы им должны накостылять! Давайте, двигайте своими маленькими желтыми ручками, а теперь и ножками. — Вожатый показал низкий удар правой ногой, левой. Старательно размахивая конечностями, «монахи» то и дело теряли равновесие, отчего покатывались со смеху, дивясь собственной и чужой неуклюжести. — Теперь связка, делаем вместе со мной! — Десантник сначала медленно провёл удары руками, сразу же ногами, слышно выдыхая ртом. Мальчишки, словно отражения в трёх десятках кривых зеркал, шатались и хакали.

— Быстро! — Антон принялся молотить воздух, выдавая короткие глухие звуки горлом. Замер с шумом втянув носом, и снова заработал конечностями, бесстрастно молотя невидимую грушу. Третий раз, четвёртый, пятый… «монахи» силились не отставать, но стали путаться, размахивая хатично левыми-правыми руками-ногами-макаронинами и даже закручиваясь вокруг оси.

— А-а-аа! — Вопили мальчишки взбивая воздух, пока он не задрожал и не поплыл. — А-а-ао-о?! Корабль? а-а-аа… Корабль плывёт!

— Это бледнолицые!

— Они приплыли захватить наш монастырь!

Больше никто ничем не махал, а все только смотрели за спину вожатого, вытягивая шеи. Они бы сорвались и бросились к краю площадки, но покинуть места без команды Антона никто не решался.

Вожатый невозмутимо сложил ладони перед грудью, слегка наклонился и выкрикнул:

— Аригате!

Продолжая дурачиться, отряд ответил таким же поклоном с «аригате!». С тем же воодушевлением мальчишки бы сказали «сузуки», ведь главное не слова, а то, чьё конг-фу сильнее.

— Вольно. — Скомандовал Антон и обернулся. Сначала он застыл, а потом подошёл к перилам, обрамлявшим край террасы, за которым гора круто спускалась к следующей полосе сосен и кипарисов другого яруса, петляющего змеями серпантинов парка. По обе стороны от него в ограду влип отряд, чтобы молча наблюдать за приближением корабля.

К берегу на всех чёрных дымах из дюжины труб двигался бронированный монстр. До берега ему оставался какой-то километр и поэтому мальчишки могли различить не просто силуэт корабля, но и крупные детали, вроде пучков стволов на множестве орудийных башен.