— Пали по ним! — крикнул атаман пушкарям, с ужасом видя, как вокруг него падают люди.
Пушки снова выдали залп, но укрывшиеся за баррикадой корейцы пострадали несильно.
— В сабли их! — заорал Дурной, сам выхватил драконий меч и рванул вперед.
Вот она, знаменитая гонка со смертью. Ты добежишь первым или в тебя разрядят мушкет за пару шагов… Кажется, на этот раз большинству темноводцев повезло. Несколько выстрелов Санька услышал, но большинство мушкетеров либо не успели перезарядиться, либо испугались и кинулись наутек. Живы остались лишь последние: озлобленные и перепуганные казаки порубили всех прочих на месте.
А на них уже накатывала новая волна латников. Это уже не местная пехота, а спешенные восьмизнаменники. «Res ad triarios rediit» — с чего-то вдруг всплыло в голове беглеца из будущего. Из почти позабытой античной истории.
— Надо удерживать седловину, — объявил он бойцам.
— Но тогда пушки без толку будут! — возмутился Ивашка.
— Верно, — устало согласился Дурной. — Но только так мы укроемся от их пищальников.
Снова столкнулись две стенки, и началась тупая и жестокая рубка на месте. Увидел слабое место — коли, руби без раздумья! Своего ли врага, соседнего ли — без разницы. Казаки неплохо натренировались за прошлый год и пока одолевали маньчжуров. Но они стояли на завале узенькой линией, а за каждым новым убитым врагом вставал новый…
«А ведь можем не одолеть!» — с пугающей ясностью подумал Дурной. И с еще большим ужасом понял, что сейчас такая же мысль свербит каждого!
«Нет! Стоп! Еще сломим! Еще есть резервы — охрана пушкарей! Еще можем бить! Ну, не бесконечные же они?» — накручивал себя Санька продолжая лупить своим тяжелым мечом вражьи щиты, головы, спины…
Спины⁈
Латники отходили назад. Невероятно, но они сломились первыми!
— Да! — в исступлении, брызжа густой, почти пересохшей слюной, орал атаман. — Съели, суки⁈ Получайте!
И тут же, чуть придя в себя, закричал своим:
— Стоять! Стоять за завалом! Не идем вперед, там пищали!
А в голове бухало радостное: «Сможем! Сможем! Сможем!».
И на третий раз так бухнуло, что у него аж ноги подкосились, и Санька, раскинув руки, осел на бревна.
И не он один. Все казаки вокруг закачались, да что там — весь мир покачнулся! И атаман вдруг понял, что грохочет не у него в голове, а в ушах.
— Чо за нахрен, — ошарашенно произнес он. С трудом встал на ноги и отошел чуть назад, повернувшись в сторону грохота.
Справа над самой северной частью крепостной стены в воздухе стоял столб пыли. Хотелось добавить: до небес; но это, конечно было бы преувеличением. Пыль плавно оседала, и взору Дурнова открылась ужасная картина: кусок стены был просто раскурочен. Обломки бревен бревенчатого сруба торчали во все стороны вывороченной грудной клеткой, а груды хряща, которым тот сруб был набит, осели вниз. И сейчас представляли из себя горку ниже человеческого роста.
Стену взорвали.
«Ахренеть! — у Дурнова мелко задрожали руки. — Все эти дни они делали подкоп. Вот суки… Подорвали нас. Подорвали!».
Он смотрел на новый пролом совершенно обессиленно. У него не было сил выкрикивать, он даже не знал: а что орать… Санька видел, как к новому пути спешно подтягиваются новые сотни войска Шархуды, а те, кто бежали от атаманова отряда, снова возвращаются.
«Ну, что я тут смогу… Только пойти и сдохнуть с мечом в руке» — Дурному вдруг показалось, что даже на это у него не осталось сил. Еще немного — и он просто упадет… Да так и останется лежать. Бейте. Режьте. И все-таки он увидел, как, бросив пушки, к новому пролому устремился Нехорошко Турнос. Подняв оставшийся резерв, с перначом в левой (еще целой) руке он несся впереди всех, изрыгая проклятья. Туда же стягивались все, кто мог: последние бойцы — с дальних стен, крестьяне — из защитных ям. Все почуяли, что настало время последней драки. От которой не отсидеться.
Кто-то ухватил Саньку за ворот кольчуги и резко потянул.
Глава 59
— Драться давай! — рыкнул «Делон» и всадил свою «полячку» в чье-то неосторожное плечо.
И Санька стал драться. Позабыв обо всем вечном и великом, он лишь следил за тем, чтобы рубить по врагам и не дать оным попасть по себе. Раз за разом. Раз за разом. Всего-то делов! И молился о том, чтобы эти треклятые враги кончились раньше, чем закончатся темноводцы.
Только шансов на это было мало.
Здоровенный восьмизнаменник в островерхом шлеме пробился в первые ряды и принялся охаживать атамана саблей. Дурной извернулся и провел драконьим мечом пару ответных атак, но кавалерист ловко принял оружие лоча на небольшой круглый щит. Маньчжур был свеж, полон сил и жаждал крови.
— Сука ты такая, — без особой злости прошипел Санька. — Ничо, и не таких урабатывали…
Но уработать не выходило. Конник уже начал радостно скалиться, предчувствуя победу, но тут откуда сбоку маньчжуру прилетело в ногу. Тот с шипением перекосился, опустил щит… в тот же миг мимо уха атамана пролетела пищаль. Широкое лезвие багинета вошло прямо в оскалившееся от боли лицо. С этим выражением восьмизнаменник и упал на бревна, утаскивая за собой эрзац штыка.
— Ну, или так, — перевёл дыхание Санька и едва увел клинком в сторону копье, которым его шырнул новый враг, заступивший на место убиенного.
— Что там у Турноса? — крикнул он за спину, надеясь, что задним рядам видно, что творится у второго пролома.
— Сдают, атаман, — ответил вскоре чей-то хриплый голос. — Дюже мало их…
«Что делать? — снова заметались беспокойные мысли. — Стоять? Так в спину ударят. Тоже отходить? Опасно. Может, послать к Турносу, чтобы пробивался сюда — и встанем спина к спине? Но острог! Острог же потеряем!».
Думалось медленно и туго, потому что постоянно приходилось драться. Вообще, Саньке везло — он в первом ряду, а до сих пор ни одной раны. В шлем прилетело пару раз, но скользящими.
«Надо в башню отходить, — наконец, решил он. — В арсенальную».
И тут же понял, что это невозможно. В остроге бабы и детишки, сотни раненых. Их некогда эвакуировать в башню… Да и не влезут туда все — даже если штабелями укладывать. И пушки будут потеряны. Блин, пушки надо было приказать сразу утаскивать!
Запутавшись в мыслях и принявшись снова костерить свою полководческую глупость, Санька таки пропустил удар. Копьецо врага нашло брешь, прошло меж пластин и, уже на исходе удара, крепко ткнулось в ребра. Боль моментально вернула верное ощущение реальности, а копье неудачно застряло в доспехе и плоти атамана. Неудачно для его владельца. Драконий меч тут же четко вошел между шлемом и плечевой пластиной противника.
А Дурной сквозь острую боль в боку с удивлением почувствовал, что нить боя сильно меняется. Шуму становилось всё больше, тогда как натиск богдойцев наоборот слабел. Озадаченный, он даже опустил меч, мучительно прислушиваясь.
— Атаман ранен! — бдительный Ивашка неправильно истолковал поведение командира. — Тащите яво!
Заботливые руки моментально ухватили Дурнова сзади и дернули назад.
— Что? Нет! Я в норме! — принялся брыкаться Санька. — Слушайте!
Или ему кажется? Нет, он точно слышал в шуме боя знакомое даурское «Черная Река!». Трогательный боевой клич, который придумали беглые рабы хорчинов.
— Ну-ка, дайте-ка! — он все-таки вырвался из заботливых рук и, морщась, подбежал к полуобломанной стене. По перекошенным бревнам забрался повыше и осторожно выглянул…
На месте батареи Шархуды бурлило сплошное месиво из людей, лошадей, знамен и пушек! Оставленных без присмотра восьмизнаменных лошадей гнали в сторону сопок. А еще десятки, если не сотни всадников врубились в задние ряды атакующих. Именно они в исступлении и орали:
— Черная Река! Черная Река!
— Дауры! Дауры пришли! — в исступлении заорал Дурной своим. — Наддай, казачество! Руби богдойцев!
А богдойцы уже отходили. Трубы громко говорили им: «Назад! Назад!». Вскоре, темноводцы заняли обратно оба пролома, и Санька еле удержал своих от дальнейшего наступления: сил на это совершенно не осталось. Взобравшись на самый верх завала, он подозвал паренька с прапором и велел махать знаменем, привлекая внимание даурских командиров. Союзники еще какое-то время покружили вокруг ощетивнившихся копьями богдойцев, позакидывали их стрелами, но, заметив, что темноводцы атаку не поддерживают, тоже отошли.
