— Убрать пищали! — закричал «Делон». — Поджигай!

Временные брустверы еще весной сделали из дерева. Просохло оно отлично, да еще кое-где смолой промазали. Отходя, казаки сунули в них пару факелов — и вспыхнуло знатно! Увы, среди буйствующей июньской зелени настоящий пожар не сотворить… Но, всё равно, какую-то преграду перед богдойцами сделали.

— Уходим!

Саньке и Ивашке подвели лошадей. Увы, на всех такого транспорта не нашлось, так что стрелки уходили пешими. Атаман оглядывал их лица: хмурятся, конечно, что приходится отступать, но всё равно довольны, ровно, хорошо проделанной работой. Сопровождая пехоту, Санька выхватил среди стоящих всадников мелкую фигурку. Маленький тигр сидел в седле, молчаливый и сосредоточенный. Поймал взгляд друга и только сухо кивнул.

Дурной ответил также, стегнул лошадей, догоняя раненых и артиллерию. Темноводское воинство уходило на запад, по заранее отмеченному маршруту, по которому их вели судурские проводники. Впереди — почти двести верст до Зеи. А позади…

А позади, сквозь дым и копоть, на высокий берег уже выходили первые десятки богдойцев. Разумеется, первыми Шархуда послал латную пехоту. Вот по ним-то — крепким конным кулаком — и ударил Аратан! Почти пять сотен всадников смели передовую пехоту. И потом еще дважды опрокидывали их с обрыва. Но маньчжуры не сдавались, подтягивали новые силы и, наконец, вышли на берег плотным строем, ощетинившись копьями. Тут, конечно, легкая конница была бессильна. Почти.

Дауры закружили по голому берегу, утыкивая пехоту стрелами. Большая часть, конечно, уходила в щиты, но и раненых среди латников появилось немало. Пешие догнать всадников не могли, лишь бессильно кидались из стороны в сторону. Шархуда понял опасность и все-таки рискнул вывести вперед своих стрелков. Первый же залп корейских мушкетеров отрезвил дауров, и Аратан понял, что пора догонять остальных. В принципе, в этот день его воины пожали самую богатую ниву. И, если бы не корейцы, они бы это сделали почти без потерь. Однако, всего один залп — и три десятка дауров пали с коней. Раненых было еще больше.

Шли до ночи, лагерь разбили в поле, не скрываясь. Такую толпу особо и не спрячешь, но, главное, не было у Саньки такой цели. «Вываживание рыбы» продолжалось, Шархуда не должен соскочить с крючка.

— Да идут-идут они, — успокаивал атамана Аратан, который постоянно слал назад разъезды.

— Интересно, сколько их, — размышлял вслух Дурной. — Много ли мы перебили? Много ли при кораблях осталось?

Но таких разведданных не было. Приходилось исходить из того, что маньчжуров от одной до полутора тысяч. И, скорее всего, почти все пушкари, мушкетеры и конница целы. Ощутимые потери лишь у пехоты.

— Ничо, — повернулся Дурной к черному востоку. — Проредим еще.

Равнина между Буреей и Зеей — это не блин равнины. Постоянные легкие всхолмья и пологие распадки — так и идешь, то вверх, то вниз. Леса немного, в основном, жидкие дубняки, но попадаются и языки настоящего леса. В одном таком Аратан на второй день устроил засаду вместе с чохарами и шепками. Воспользовавшись самоуверенностью богдойцев, которые изо всех сил гнались за врагом и забыли об осторожности, дауры подгадали так, что смогли нанести удар прямо по корейской пехоте — отомстили за вчерашнее. Порубили и потоптали их знатно! Делгоро даже лично снес башку какому-то нарядному начальнику. Но после «засадный полк» едва унес ноги от восьмизнаменной конницы. Снова потери понесли в самом конце боя. Маленький тигр увлекался и пропускал момент, когда нужно отходить.

Но за это темноводцы тоже отыгрались — в очередной пади. Пади, они ведь разные бывают. И, еще на стадии подготовки плана, Санька со товарищи нашли такую, что мимо не пройти. Распадок почему-то шел не по прямой, а слегка изгибался и в своем истоке превращался в настоящий овраг. Казаки его загодя слегка подработали, построив еще одну батарею. А ядра с порохом у темноводцев еще оставались.

До новой засады дотащились уже глубокой ночью. Дауры в трех верстах ниже разожгли костры ложного лагеря, а казаки еще два часа дообостраивали батарею. Спать легли далеко за полночь, а с рассветом уже стали поджидать гостей. Богдойцы шли с дозорами, засада их кое-чему научила. Только вот, их разведчики разглядели спрятавшихся лоча лишь тогда, когда авангард войска оказался уже на пределе досягаемости пушек.

— Огонь! — крикнул Санька, и десяток ядер пробили просеки в плотных рядах врага. Стрелки же изрешетили дозор и даже в кого-то из авангарда попали. — Всё, загружай пушки!

— Ты чего? — удивился Ивашка. — Давай тутоть их зажмем хорошенько!

— Это ты чего? — Санька округлил глаза. — Это ж не река. Степь кругом. Их конница уже наверняка пути обхода ищет. Ударят в спину, Аратан их не сдержит. Вот и порубят всех наших пушкарей.

«Делон» покраснел. Видимо, азарт и ему в голову может ударить. Думать мешает.

Артиллерию загрузили вовремя. Снизу маньчжуры уже начали подкатывать свои пушки, и первые ядра ударили по батарее. Затем из ниоткуда вынырнули ниру Восьмизнаменного войска. Латная конница даже начала свой разбег на отступающих лоча с их подлыми союзниками. Но, видимо, командир кавалерии решил не рисковать в отрыве от остальных сил.

«И правильно решил, — ухмыльнулся Дурной. — Потеряли бы мы немало, но толпой вас уделали б».

— Уходим! Быстро-быстро! — подгонял он свое героическое воинство, которое так хотело драться дальше.

«Не сегодня, мужики, — мысленно умолял их Санька. — Еще навоюемся! Но сейчас уходить надо. И быстро!».

До Зеи оставалось верст 40–50. Конечно, темноводцы передвигаются заметно быстрее армии Шархуды, с его пушками, обозом. Но впереди была еще переправа через огромную реку, а это отнимет столько времени, что и не такая медленная черепаха сможет догнать.

Последний день отступления для Саньки оказался самым страшным. Он очень боялся подойти к реке и увидеть пустой берег. Мало ли что могло случиться. По плану, казацкие дощаники с воинами рода Судур должны были, обогнув остров, выйти в Амур и прийти сюда. Но… мало ли что могло случиться.

Только заметив ряд серо-черных остовов, которые тюленями развалились на золотом зейском песке, атаман выдохнул с облегчением. Флотилии повезло: Шархуда всё внимание сосредоточил на штурме засадной батареи, так что дощаники осторожно, самыми восточными протоками обошли врага, вырвались на оперативный простор Амура и рванули к Темноводному. Сейчас все они, и все лодочки из острога уже второй день ждали отступающих воинов.

— Аратан, сдерживай их, сколько можешь!

Началась переправа. Первым делом грузили раненых: русских, дауров, тунгусов, низовых жителей — всех без разбора. Затем спасали пушки. И уже в последнюю очередь грузилась пехота. Обратно переправились намного быстрее: и людей (увы) стало поменьше, и Шархуда пятки жёг.

Аратан с этой задачей справился великолепно: из левобережных дауров он сформировал несколько отрядов, и те кружили вокруг богдойцев, угрожая атакой. Иногда даже обстреливали тех из луков. Но только замечали корейских мушкетеров — тут же пускались наутек. Шархуда осторожничал, держал своё войско в кучке, опасаясь ненужных потерь. Конечно, знай он, что творится впереди — пустился бы вперед галопом! Но даже старый мудрый амбань не знал всего. Карт у него не было, и цинский военачальник в душе не чаял, что до Зеи осталось всего с десяток километров, где недобитых лоча можно поймать на переправе и уничтожить.

Конечно, для красного словца можно было бы сказать, что передовые маньчжуры вышли на берег, едва отчалил последний дощаник; и Дурной с его кормы махал платочком Шархуде, который рвал на себе волосы… Но, на самом деле, темноводцы ушли заметно раньше. Санька посла к Аратану гонца: «Всё. Уходите». И многосотенная конница, пустив по врагу прощальный залп из луков, всей оравой устремилась на восток.

Остаток дня прошел в суматохе: Темноводный принимал войско и готовился к осаде. Полторы сотни казаков принесли с собой боле трехсот раненых. Здесь их встретили люди Якуньки, дауры, отряд Индиги-Соломдиги. Всего боеспособных выходило около четырех сотен. Да еще двести с лишним — окрестные крестьяне, бабы, дети. То есть, почти тысяча, но сражаться годны лишь два из пяти человек. Правда, в целости были все пушки и почти все пищали.