Три года назад они с гроганом прибыли в Гардарсхольм. Остров снега, водопадов, суровых воинов и сильных колдунов. Румпель порывался домой, кричал, проклинал всех вокруг. Дело дошло до того, что он взял рыбацкую лодку и попытался уплыть домой. Безжалостный ветер и прибрежные волны чуть не отправили на дно юного принца, и горячка, в которой он лежал седмицу, была меньшим наказанием. Все это время Брен Кухул не отходил от своего подопечного и говорил, говорил, говорил. Он рассказывал о Николасе, богах и выбранной королем судьбе, просил не повторять его путь, равно как и путь Кам Воронье Крыло, пожертвовавшей своим народом, своим сыном и, в конце концов, собой ради мести.

«Поймите, юный тан, месть не приносит ни покоя, ни удовлетворения. Она, как споры плесени, порождает лишь черный мох в алом сердце. Порой кажется, что стоит отомстить, и с души упадет, свалится тяжелый камень, станет легче дышать. Но это не так. Отмщение порождает лишь отмщение и затягивает в пучину безумия все новые и новые поколения. Сложнее понять и суметь, если не простить, то хотя бы переступить через жажду расправы и идти дальше. Найти другие ориентиры. Да, юный тан без труда узнает и разыщет тех, кто повинен в смерти отца, но если вы положите свою жизнь на алтарь воздаяния вместо того, чтобы снять проклятье и стать королем, то значит Кам победила, а Николас проиграл. Лучше оставить праведный суд богам, а самому заняться непомерно тяжким трудом — движением вперед».

Румпель лежал в странном длинном доме колдуна, смотрел, как пляшет тень от костра и впитывал слова грогана, не понимая их до конца, но цепляясь за них, как тонущий за обломок корабля.

Старик Эрилаз сдержал свое слово и взял наследника дома Хредель в ученики, а его правнук, юркий рыжеволосый Орм, которого боги обделили ростом и статью, зато щедро отсыпали хитрости, ловкости и умений чувствовать оружие, показывал, как владеть мечом.

«Тебе не победить в честной битве, парень, — хохотал он, — Значит придется уметь драться бесчестно. Это в жизни благородство, опора для шага, а в смерти, если уж приглядеться, все равны. Для врагов же есть только один вид чести — быстрая смерть. Решил убить — убей, не тяни, не играй. Ведь слабый сегодня, завтра обретет силы».

Старик Эрилаз бил правнука клюкой по спине, гнал со двора прочь и чертил палкой руны на мерзлой земле. То была магия твердая и выверенная, как горный хребет.

Шли месяцы. Люди в долине свыклись с угрюмым мальчишкой-горбуном, прятавшим лицо, и уже не сторонились его. Жизнь вошла в свое спокойное, размеренное русло, далекое от дворцовых интриг и страстей. Однако Румпель стал замечать, что Брен Кухул мерзнет. Суконная одежда, подбитая мехом, не могла согреть щуплого духа, а огня от открытого очага в длинном доме не хватало, чтобы напитать его теплом. День за днем делился Румпель своей силой с гроганом, но тот медленно гас.

«Достаточно, хватит! — не выдержал однажды Брен Кухул. — Юный тан и так отдает много. Вам пора прекратить истязать себя. Ваше тело растет, крепнет, а я, словно омела, питаюсь вашими соками. Отпустите меня, прошу».

«Нет!» — Румпель был упрям, как всякий из рода Хредель.

Брен Кухул промолчал, он понимал мальчишку, но выполнять его приказ не собирался. Ведь не спрячешься от Двуликой за широкой спиной друга. Потому и спорить не стал, лишь мягко улыбнулся, а ночью собрал все свои остатки жизненных сил, всю свою магию и тепло и употребил их на прощальный дар. Дар защитной, обережной любви, той, которую дети получают от матерей, и той, которой Румпель был лишен. От этого дара часть лица и тела принца разгладились, сделавшись обычной, человеческой. А на утро Румпель обнаружил лишь горсть теплого пепла у своей кровати и понял, что остался совершенно один.

«Рано или поздно череду потерь сменит череда обретений. Твой гроган сделал великое дело. Не омрачайся, такой сильный дух найдет себе воплощение», — произнес задумчиво Эрилаз, но сухие слова мало утешили Румпеля, а новое обличье не принесло радости.

Вопреки словам старого колдуна череда потерь и не думала завершаться.

У бонда Олафа выросла дочь Айсвен красивая да умелая. Одна беда: любопытна была не в меру. Нет бы девице за станком сидеть да отцу теплую накидку ткать — решила она узнать, отчего горбун лицо прячет. Нет, слышала она, конечно, что на тинге говорили, мол, женщинам смотреть на него нельзя, ибо любая, взглянувшая на лицо его, упадёт замертво. Только вот всякая, да не каждая. Младшая сестренка Хельга хвасталась, что видела юношу у реки по пояс раздетого. И горб видела, и полтела витыми шрамами изуродованное. И лицо видела, глаза, говорит, необычные, пурпурные, как канты на плаще у ярла.

Жутко хотелось Айсвен посмотреть на гостя с далекого острова. Как только она не исхитрялась, но горбатый ученик колдуна ускользал, словно рыба из мокрых рук. Однажды она подловила Румпеля у колодца, когда тот нес воду. Подбежала, хохоча, откинула капюшон и, схватившись за сердце, упала замертво. Вслед на землю полетели ведра из ослабевших рук. Юный маг кинулся к девушке, но смерть оказалась быстрее.

На крик сбежались люди. Разъяренной толпе не было дела до корней произошедшего. Они видели тело девушки и жуткого колдуна, склонившегося над ним. В ход пошли камни и палки. Румпель не сопротивлялся, оцепенение, сковавшее тело, лишило воли. Он и сам полагал в тот момент, что смерть — лучший выход.

Самосуд остановил ярл. Собрали тинг и долго-долго совещались свободные землевладельцы долины. Наконец решили: нет вины юного мага в смерти Айсвен. Девица сама накликала на себя беду. Румпелю от этого легче не стало. Лишь себя он считал виновным в смерти дочери бонда.

Через две седмицы после тинга Эрилаз позвал своего ученика в горы собирать особый плоский камень, пригодный для нанесения рун. Там-то их и ждали братья Айсвен и ее жених. Ловко оттеснили воины старого колдуна и окружили Румпеля. Трое на одного — не честный хольмганг[1], а месть и расправа. Тут-то пригодились советы хитрого Орма и пришло понимание того, о чем говорил гроган. А еще возникло желание жить. Всю свою ловкость, всю силу меча своего применил Румпель, чтобы победить в том бою, а когда последний из противников упал на мягкий мох, сел на камень и молча принялся чистить свой меч.

«Понравилось убивать?» — колдун угрюмо смотрел на внешне спокойного юношу.

«Это может нравиться?» — ответил вопросом на вопрос ученик. Оправдываться он не собирался.

Старик покривился и сплюнул наземь.

«Родственники Айсвен не успокоятся, пока не признают тебя вне закона или пока не убьют. Ты прожил у меня три года, и я научил тебя всему, что знал сам, разве что… — колдун задумчиво пожевал губами. — Вот, гляди, думаю, это тебе пригодится: если начертить руну манназ на собственном лице, то под капюшоном твоего плаща соткется тьма, которой даже солнечные лучи не страшны. Это убережет от женского любопытства. Пойдем, я отведу тебя в южную гавань, там чаще всего бросают якорь купцы из твоей страны».

По прошествии трех недель Румпель ступил на родную землю. Он был свободен в выборе пути. Ничего не держало его, но и ничего не направляло. Как строить свою жизнь, чем заниматься, где искать опоры? Мысли крутились в голове, как рой пчел, с помощью которого следовало слепить ровные соты собственного бытия.

«Первым делом следует достать меч, о котором мне рассказывал Брен Кухул, потом разыскать спакону Тэрлег. Гроган говорил, что она знает, как снять проклятье, потому как я из отцовых сказок ничего не понял».

После определения хоть маленькой, но цели дышать стало легче, а свобода уже не казалась бескрайним океаном, готовым поглотить одинокого моряка.

Медленно спустившись с плоского валуна и взяв под уздцы смирную лошадку, Румпель зашагал прочь. Впереди ждала встреча с хозяйкой озера лох-Каледвулх.

Добраться до места назначения не составило труда. Дорога словно сама ложилась под копыта коню. И вот посреди Бернамского леса возникло гладкое, искристое озеро. Ровное, словно зеркало, оброненное великаншей. Румпель остановил коня.