«У меня съедается сердце, а не разум. Я не сделаю это».

«Убить можно и бездействием».

«Вон пошла из моей головы, гадкая сида!»

Смеется в ответ черная птица, хлопает тяжелыми крыльями.

Сердце стучит, словно капли тающего снега. И боль привычная, почти родная, стачивает силы.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Земля просыпалась медленно, тяжело, с дождливым плачем и громовыми перекатами. Дождь растопил снег в грязных подворотнях и потек реками по извилистой мостовой. Там и тут бегают мальчишки, подгоняя щепки, соревнуются, чья быстрее дойдет. Самая резвая вылилась на широкую улицу и разломилась под конскими копытами. Везет гонец письмо, печатью первого советника скрепленное, а что в нем, даже королю не ведомо. Торопится лэрд Конна, чует, что цепь золотая, сюзереном подаренная, удавкой стягивается на шее. Вот и ответ держать пришлось, отчего рыбаки недовольны. И королевский отряд сгинул, когда с проверкой явился в Уйсгерский[1] форпост. Потому спешит гонец, везет приказ поднимать паруса и идти на столицу. Нужно ловить свой шанс, ибо второго не будет. В день, когда появится наследник, король умрет. Конна долго служил монарху и знал, когда нанести точный удар.

Королева сидела в кресле, сложив руки замком. Указательные пальцы едва касались тонких алых губ, а в зеленых глазах отблескивало пламя. В груди почти не болело, и можно было думать ясной головой. Близится срок родов, а значит, и окончание собственной жизни. Сейчас это не вызывает слез, но что останется после? Не перечеркнет ли ее смерть все старания? Не станет ли она пустой, бессмысленной жертвой? Способен ли стареющий король защитить сына от алчущего власти дядьки? Сколько золотых ниток ему отмерили вечные пряхи? И что будет с сыном после смерти отца? А что, если тан Румпель снимет проклятье? Есть ли хоть одна живая душа, готовая защитить ее ребенка? Гроган? Увы, он слаб. Мало того, что от замкового огня ему достаются лишь стылые головешки, так и с ее смертью он лишится хозяина и подпитки. Ребенок кормить духа не может, ведь нужно добровольное согласие. Оглядываясь назад, понятно, что вообще не следовало связываться с сидой. Но жалеть о прошедшем так же глупо, как пытаться поймать ветер в ладони. Нужно думать о грядущем. Дядя что-то затевает. Кейр Муллах собрал столько свидетельств, хватит ни на одну плаху. Только вот король слишком спокоен. Знает? Тогда почему не схватит? Чего ждет? Гинерва закрыла глаза, слушая, как тихо, словно далекое эхо, бьется последний осколок ее сердца.

Тук. Тук. Тук.

Скрипнула тяжелая дверь, и в покои вошел Николас.

— Лэрд Конна затевает переворот! — Гинерва приняла решение. Мужу она доверяла больше, чем дяде.

Король обошел кресло и уткнулся в волосы супруги, стараясь надышаться.

— Не успеет. Твой яд убьет меня раньше. Или ты думала, что я не знаю, чем пахнет «поцелуй сиды»?

Гинерва повернула голову и хмуро посмотрела на супруга, ожидая продолжения.

— Мне нет пользы от твоей смерти, — наконец произнесла она. — Напротив, если ты умрешь — это ослабит шансы нашего ребенка дожить до своей первой охоты.

— Только если ты не нашла себе сильного союзника из племени богини Дану, — король обошел кресло и сел на медвежью шкуру, прислонившись спиной к ногам Гинервы. Женщина хмыкнула и провела пальцами по жестким седым волосам.

— Ты так спокойно говоришь об этом.

— Я знаю свой вирд и готов принять смерть от руки твоей, точнее, от аромата, что ты источаешь.

Гинерва молчала. Крошечные остатки сердца разогнали по венам злость. Мерзкая сида обманула. Николас умрет в любом случае. Только вот смерть от яда — прямой путь во тьму к Двуликой. Высокий не откроет свои чертоги павшему не в бою.

«Ничего не делая, я поспособствую большему злу». — Мысль придала сил и решимости. Гинерва сжала плечо мужа.

— Клянусь, что ты умрешь, как воин! — процедила она сквозь зубы.

Николас поднял на нее удивленный взгляд.

— Тогда и похорони меня по древнему обряду.

Гинерва кивнула. Она знала, как исполнить свою клятву.

Ночью, когда супруг заснул, королева поднялась с кровати, приоткрыла дверь и окликнула служанку:

— Беги за повитухой!

Девка вскинулась и исчезла в темноте коридора. Вскоре пожилая опрятная женщина в белоснежном переднике предстала перед своей госпожой. Гинерва прижала к губам палец и молча проследовала в смежную со спальней комнату.

— Осмотри меня и скажи день, когда я буду рожать.

Повитуха покачала головой, взяла свечу и проверила королеву.

— Точно не сегодня, потерпите, ваша милость, еще пару дней.

— Нет. Нужно сегодня. Я знаю, у тебя есть специальные травы, да и умения не занимать.

— Это может быть опасно как для вас, так и для дитя.

— Может. Но дала обещание и намерена его исполнить.

— Если обещание убить себя и ребенка, то я не собираюсь в этом участвовать!

Повитуха поджала морщинистые губы, накинула на плечи шаль, желая, уйти.

— Стоять! — Гинерва злилась. Чувство, что возникло несколько часов назад, так и не выветрилось из крови. — Я приказываю тебе сделать так, иначе ты пойдешь на плаху, а мне придется искать другую повитуху. Совершенно не обязательно, что она будет обладать твоим умением и твоей щепетильностью. И тогда твои слова окажутся пророческими.

Повитуха вновь покачала головой. Не следовало ей идти в замок — слишком опасной оказалась работа. Хоть и платили золотом. Притом в двойном объеме. Король — за заботу о супруге во время родов, а советник — за информацию о состоянии здоровья и начале схваток.

Делать нечего. Женщина достала котелок, покидала в него спорынью, крапиву, душицу и еще какие-то едко пахнущие травы, залила все водой и повесила над огнем. Затем растворила настежь ставни. Развязала подвязки на чулках королевы, расстегнула застежки на ее туфлях.

— На рубахе шнурок сами распустите и дайте мне свой гребень.

Королева достала из сундука костяной гребешок и протянула его повитухе, ежась от холода.

— Плащ на плечи накиньте, только не стягивайте его ничем. А окна я шкурами завешу, но закрывать их нельзя. Теперь сядьте, я вам косы расплету.

Гинерва достала шелковый плащ с меховым подбоем и уселась в кресле. Повитуха подала ей исходящий паром кубок, распустила тяжелые рыжие косы и принялась чесать.

— Развяжись, раскройся, распустись,

От бремени тяжкого освободись!

Горькая водица,

Помоги дитю родиться.

Женщина чесала Гинерве волосы, пока те из волнистых не сделались прямыми и тяжелыми. Королева от тепла камина, взвара и тихого бормотания разомлела, погрузилась в сон. Но тут поясницу словно обожгло железом. Начались схватки.

----

[1] Уйсге — дословно с гельского вода

Николас проснулся рывком. Кругом стояла вязкая тишина. Ощущение надвигающейся беды полоснуло по нервам. Огляделся, Гинервы рядом не было, но в соседних покоях горел свет.

«Началось», — промелькнуло в сознании, и вместе с этим накатило спокойствие, словно доспех надели на душу.

Король поднялся, оделся, не рискуя искать новую одежду или звать постельничего, достал меч и покривился. Не самое лучшее оружие для боя в помещении. Хорошо, что под подушкой всегда лежит его уменьшенная копия. С этими мыслями Николас опоясался и, стараясь не шуметь, приотворил дверь в соседние покои. Там, опершись на резную спинку кресла и положив голову на руки, стояла Гинерва. Глаза ее были прикрыты, а по лбу стекала струйка пота. Стон, вырвавшийся из уст, скрутил нутро Николаса в тугой жгут.

— Ходи, девочка, не стой, — раздался из глубины комнаты голос, и король узнал повитуху.

— Ты что… — но договорить ему не дали. Гинерва открыла мутные от боли глаза и отрицательно покачала головой.

— Я разрешаюсь от бремени, а ты не подходи близко. Лэрд Конна уже знает. Я известила его. Твоя задача, Николас, защитить нашего ребенка, слышишь? — Не успела королева прохрипеть это, как из воздуха соткался обеспокоенный гроган.