Обезумевший от страха, конь гнал, не разбирая дороги. Налетев в тумане на поваленное дерево, он споткнулся и, ломая передние ноги, рухнул на землю. Гарольда выбило из седла, король пролетел несколько ярдов и упал, ступня хрустнула и вывернулась. Превозмогая боль, он поднялся и огляделся. Вокруг сияла изумрудной зеленью та же поляна с сияющими грибами, а на краю стоял взбешенный кабан. Отступая назад, Гарольд споткнулся о поломанную рогатину. Удивиться тому, как она тут оказалась, не успел. Зверь кинулся на добычу. Охотник выхватил рондель[1] и приготовился к схватке.

Кинжал, нацеленный в шею, даже не оцарапал животное. Уткнулся в жесткую шкуру, выгнулся, словно лук, и разломился надвое. И вновь Гарольд увидел острые желтые бивни и собственную кровь, толчками льющуюся из горла. Вцепился в жесткую щетину и прохрипел:

— Тебе не совладать со мной, тварь!

Осознание этого и покой, опустившийся следом, накрыли мягким покрывалом. Веки отяжелели и сомкнулись.

— Эй! Ты что спишь на ходу?! — раздался знакомый девичий голос. Гарольд сдернул с себя оцепенение и чуть не выпал из седла. Во рту было солоно. Голубоглазая красавица хохотала. Охота летела сквозь туман.

— Ну что, младший сын короля, ты потанцуешь со мной?

— Дааа, — собственный голос показался шипеньем змеи.

— Тогда возьми мою руку! — Смех струился, смешивался с туманом, оседал блестящими каплями на лошадиных крупах. Гарольд протянул руку и коснулся тонких девичьих пальцев. Вмиг раздался гул рожка, и странная процессия остановилась. Охотники спешивались, привязывали коней, весело переговариваясь. Туман рассеялся и король, холодея, увидел ту же самую поляну. Ему показалось, что в зеленой траве блеснули обломки кинжала.

— Ты обещал танцевать со мной, — дева обвила его шею тонкими белыми руками.

— Кто ты? — Гарольду нравилось тонуть в синеве ее глаз.

— Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон. И ты обещал сегодня танцевать со мной.

Девичьи глаза сверкали, алые губы манили, а тонкие пальцы холодили шею. Король расстегнул ворот дублета, вдохнул холодный воздух и неожиданно для себя рассмеялся.

— Я ничего не понял, о прекрасная дева, но я готов танцевать с тобой, целовать твои губы, ласкать твое тело. Этой ночью я целиком твой.

— Да, люби меня, охотник, люби сегодня, как в последний раз. Пей меня, дыши мной, согрей мое холодное тело.

Гарольд приник к девичьим губам, как жаждущий путник к кубку, накрыл широкими руками хрупкие плечи. Ручьем стекло шелковое платье. Жаром страсти обожгло короля.

— Тут…есть…холм, — дева тяжело дышала, жаля поцелуями, — в нем можно укрыться от посторонних глаз. Пойдем! — Она потянула короля к краю поляны. Махнула рукой, и Гарольд увидел, как раскрывается холм, поросший изумрудной травой. А внутри горят факелы и в отблесках огня видны залы, наполненные золотом.

— Пойдем…— завороженно повторил Гарольд. И в тот момент никто не мог сказать, что прельстило его больше: белизна девичьей кожи или блеск сокровищ. Залюбовавшись, он не заметил, как что-то попало ему под ногу. Споткнулся, опустил глаза и увидел поломанную рогатину.

«Опять ты здесь», — со злобой подумал он, переступая древко.

Спутница заметила это, усмехнулась, протянула руку, чтобы увлечь короля за собой, и застыла с ужасом в глазах. Хрип сорвался с алых губ, и они растаяли, потекли красным потоком на подбородок, шею, грудь… Гарольд неотрывно смотрел на девушку, силясь понять, откуда меж ее двух белых холмов приютилась черная стальная змея.

Меч победно блеснул в лунном свете и скрылся в ране, а дева начала заваливаться вперед. Гарольд подхватил ее, силясь удержать, но тело стало расти, наливаться тяжестью, чернеть и покрываться грубой щетиной. Король не смог удержаться на ногах и упал, придавленный огромной кабаньей тушей. Цвета вмиг поблекли, трава пожухла и покрылась изморосью. Воздух сделался затхлым. Смрад убитого зверя наполнил легкие. Кашляя и отплевываясь, Гарольд попытался выбраться из-под туши. Вдруг чьи-то крепкие руки подхватили его и потянули. Общими усилиями удалось выбраться из смертельного плена.

Отдышавшись, король поднял голову и узнал своего спасителя. На него, скаля свою страшную рожу, смотрел старший брат.

Слова благодарности застряли в горле, а рыжая борода надменно оттопырилась. Неистовая злость затопила сознание.

— Ты убил ее? — прорычал Гарольд.

— Дочь Грианана? В темную часть года? Не смеши меня! — Горбун уселся на кабана. Достал из складок своего плаща промасленную шерстяную тряпицу и принялся вытирать меч. — А вот ты вполне мог не пережить ночь с ней. Что, решил поразвлечься перед свадьбой?

— Откуда ты знаешь?! — вскинулся Гарольд, но напоролся на насмешливый взгляд пурпурных глаз и замолчал.

— Глупо в дни Самхейна затевать охоту. Или ты не знаешь, какое было заключено соглашение между нашим отцом и Ноденсом? Неужто твои учителя настолько зря получают содержание?

— Не смей меня отчитывать, сидское отродье! — проорал Гарольд и стих, разбившись о спокойствие брата.

Горбун поднялся, со щелчком вставил меч в ножны и похромал к своему коню, что мирно пасся за границей поляны.

— Твои люди ищут тебя. Думаю, звук рога они уже смогут услышать. Славная была охота! Замечательная вышла игра! Доброго пира, ваше величество. И да, не советую разделывать кабана у подножья холма Дин Ши.

Брат ушел. Ярость схлынула, оставляя лишь пустоту. Голубые девичьи глаза резали сердце на куски, ее звенящий смех отдавался эхом во вмиг опустевшей голове. Ничего этого больше не будет, никто не позовет танцевать его, не поцелует жарко.

«Ты убил ее, что бы ты ни говорил, братец, но ты убил ее, не дав завершить начатое. Как же я благодарен тебе за это и как же я тебя за это ненавижу!»

[1] Рондель — кинжал 14-15 веков, призванный пробивать броню. У данного кинжала дисковидная гарда, которая позволяет держать упор при колющем ударе.

Охота длилась весь день и торжественно завершилась к утру следующего с появлением короля.

Как положено, самого лучшего зверя загнал монарх.

— Боги благосклонны к вам и нашему королевству, сир! — кричали восторженные придворные, глядя на огромную освежеванную тушу кабана.

Однако Гарольд, несмотря на крупную добычу и поздравления, был молчалив и задумчив. Он то и дело оглядывался и с тоской всматривался в глубь леса, потом, словно согнав оцепенение, хмурил густые брови, растирал могучей рукой грудь и гнал коня прочь.

В замке, сгрузив дичь и отдав распоряжения о вечернем пире, он ушел в свои покои. Там, не снимая сапог и дублета, рухнул на кровать и забылся тревожным сном.

И вновь перед ним сверкала зеленью поляна, снова мерцали круги из грибов. Прекрасная дочь Грианана, королева нечестивого двора, манила внутрь холма, полного золота.

«Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон. И ты отныне будешь танцевать со мной, младший сын короля».

***

Айлин поднялась в свои покои. Все тело ломило. Многочасовое пребывание в седле и сон в холодном, переполненном дамами шатре вымотали неимоверно. Казалось, ее кинули в яму со змеями. Женщины, утомленные соколиной охотой и страдающие от отсутствия мужчин, упражнялись в высокой словесности.

«А в вашей деревне все дамы сидят в седле по-мужски? Ах, простите, я забыла, что в вашей деревне нет дам!»

«А как вы охотились, леди Айлин? У вас нет ни ловчей птицы, ни дубинки. Неужто единорога приманивали? Хотя, судя по вашему животу, уже вряд ли».

«Не могу понять: раз вы умеете золотую нитку прясть, то почему ваш отец мельник, а не купец?»

И так далее. Были б это деревенские соседки, можно было бы затеять драку или спустить собак, а как обезвреживать благородных дам, Айлин не знала. Приходилось улыбаться и молчать. Под конец лицо ломило от прилипшей гримасы, а от колючих взглядов чесалось между лопаток.

— Мари, прикажи согреть воды, я хочу помыться и отдохнуть перед очередным пиром, — устало попросила Айлин, развязывая шнурок плаща.