— Не переживай, Бернамский лес останется цел. Мне нужно место, где можно охотиться.

— Добро. Я готов выполнить твои требования, но мне тоже нужно охотиться. А мои подданные не могут все время жить в Холмах. Дай нам время с Самхейна по Йоль, когда мы смогли бы покидать Сид для празднования свадеб и проведения большой охоты. И… — Ноденс замялся. — Позволь мне забрать не только пленных, но и мертвых. Вы жжете тела, а мы предаем их земле, насыщая ее.

Король, не задумываясь, кивнул. И со всей мощи воткнул Огненное Копье в середину поля.

— Я, Николас Хредель, правитель Семи островов, принимаю в дар от Ноденса с Холмов меч Нуада и обещания скрыть Сид. А также облагаю данью туат де Дананн в священные дубы, ясени и тисы. В ответ на это клянусь, что я и дети мои не поднимут меч на Хозяина Холмов и его подданных, не тронут Бернамский лес и позволят сидам покидать холмы с Самхейна по Йоль.

— Я, Ноденс с Холмов, принимаю требования Николаса из каменного леса и в знак мира передаю меч Нуада в руки его. — Он отвязал с пояса клинок в ножнах и протянул его королю.

Николас принял его и произнес:

— Да будет Огненное копье хранителем этого договора и гарантом его исполнения.

И в третий раз за вечер удивился Ноденс, ибо вросло копье в землю, вспыхнуло, словно факел, и огонь был виден на многие сотни ярдов вокруг.

***

Так завершилась вторая война людей с туат де Дананн. Девять лет походов и сражений подошли к концу. Из двадцати трех лет правления Короля Николаса только два оказались мирными. Целое поколение выросло, держащее меч крепче, чем плуг. Тем не менее люд ликовал. Воинов встречали цветами и песнями, и только в карету королевы летели комья грязи и гнилые яблоки. Николас выделил отряд охраны. То ли защищать сиду от людей, то ли людей от сиды.

Кам с отвращением смотрела на свои культи. Колдовать она не могла. У нее, как у всякой сейдконы, основная сила заключалась в руках, а не в словах. Ведь любое магическое слово должно быть подкреплено действием, иначе толку в нем не больше, чем в детском лепете. Правда воительница могла бы плюнуть на мостовую да произнести проклятье позаковыристей. Призвать чуму ей бы, пожалуй, злости хватило. Кам криво улыбнулась, представляя, как каждый уходит с площади, унося в свой дом заразу. Жаль только такие магические болезни заканчиваются так же быстро, как и вспыхивают. Два — три десятка умерших в масштабах королевства — сущий пустяк. Этот надменный королек и не заметит. Э… Нет. Месть, как удар кинжалом, должна быть хорошо подготовлена, безупречно выверена и нанесена в конкретный момент. Тогда одного удара в нужное место будет достаточно. «Будет тебе наследник, глупый король, сам не рад станешь, что со мной связался».

В замке королеве отвели Восточную башню. Николас приказал завесить каменные стены огромными гобеленами со сценами охоты, в углы поставить огромные кадки с живыми деревьями, а на пол постелить зеленый шелковый ковер. В камине всегда горел огонь, но сам очаг был закрыт кованой решеткой. Внутреннее убранство покоев напоминало то, что довелось видеть Николасу в Холмах. Однако двери и окна покоев были отделаны холодным железом, а подпол коридора, где неустанно караулила стража, засыпан солью. Не сбежишь. Но Кам и не планировала покидать башню, во всяком случае живой.

«Сбылось твое предсказание, всевидящая Маха, я стала королевой. Как бы я не бежала от судьбы, она меня нагнала».

Николас приходил каждую ночь до той поры, пока положение Кам это позволяло. Королева была тиха и покорна.

«Надо же — как истинный хранитель ложа. Не дает постели остыть, а жене заскучать», — мыслила Кам, глядя, как колышутся в такт скрипа кровати пыльные складки балдахина.

Умирала и вновь возрождалась луна. Один месяц сменялся другим. Наступила и прошла темная часть года. Люди отпраздновали возвращение короля Дуба. Всюду, сколько хватало взора, расцвел желтым ковром утесник. И вот в один из таких дней в замок вошла увешанная амулетами высокая дородная повитуха. У королевы начались схватки.

— У нее же нет ни капли магии! — Кам потерла культями поясницу. Боль накатывала волнами, но пока минуты покоя длились дольше.

— Естественно, — Николас сидел за застеленным белой скатертью столом и ужинал, — я не собираюсь очередного ребенка отдавать твоим «братьям».

— Больно им надо, — Кам подошла к окну, желая вдохнуть побольше холодного воздуха. Железная оковка доставляла неудобства, но не жгла, как в первые месяцы заточения.

— Так, девки, быстро ставни позакрывали, госпоже волосы расплели, да на кровать ее уложили, — трубой загрохотала повитуха. — Вы, ваша милость, тута сидеть будете, шоб засвидетельствовать, что нелюди ребеночка не поменяют, али в пиршественный зал пойдете?

— Я тут буду, — хмуро отозвался Николас.

— Ну тута, так тута. Только коридорным скажите, пусть вона идут. А то, когда мужиков рядом много, на свет девки родются. Приманиваете вы их.

Николас встал и вышел отдать приказ страже покинуть башню. Сам он намеревался присутствовать при рождении сына.

— Тряпки несите, какие есть, да согрейте госпоже вина со специями. Ты рожала уже, нелюдка? — впервые обратилась к Кам повитуха.

— Рожала. Руки с щелоком вымой. И окна закрывать не смей, от духоты раньше времени помру здесь, — холодно бросила сида.

Повитуха дернулась, покраснела, от чего на лице стали заметны белые оспенные рубцы.

— Эка всяка недобитка мной помыкать будет! Своих рук нет, она к моим пристает!

Хлопнула дверь, и Николас вернулся на свой наблюдательный пункт.

— Если ты не хочешь, чтобы твой сын подхватил заразу, пусть эта свинопаска выскоблит руки да ставни распахнет, а то натопили, как у Велунда[1] в кузне.

— Не то что? — Николас удивленно поднял брови. Только что Кам сказала больше слов, чем за прошедшие девять месяцев.

— Ничего. Лягу и прикажу своему сердцу биться медленнее, а крови становиться гуще. Думаю, мне хватит пятой части часа, чтобы отделить дух от тела. Дальше неисполненная клятва не позволит мне уйти на перерождение, и я стану злобным броллаханом[2], не знающим собственного обличья.

Очередная схватка заставила Кам замолчать.

— Хоть бы крупицу магии, унять боль.

— Моя подойдет? — король встал из-за стола, а Кам поняла, что произнесла последние слова вслух.

— Да, — решила не спорить она. Силы следовало беречь. — Тех крох, что у тебя есть, хватит ненадолго. Подойди ближе и положи свои руки мне на спину. Вот так, замечательно… И пусть эти феи безмозглые откроют окно!

Николас кивнул служанкам и те выполнили указание. Повитуха, громко топая, ушла на кухню чистить руки.

— Родишь наследника, — Николас нагнулся к самому уху Кам, — и ты свободна. Неволить не буду. Но я хотел бы, чтоб ты осталась в замке. Я говорил с Ноденсом, у него есть лекарь, который сделает тебе серебряные руки. Сказал, что они будут как настоящие, хоть шелком вышивай, хоть на лире играй. Останься, прошу, и я сниму все обязательства с сидов.

Кам сглотнула. Слова пьянили. Обменять месть на благополучие своего народа. Вернуть все на круги своя. Воспитывать сына и прожить долгую жизнь королевой людей. Николас уже не молод, борода да волосы в серебре. Сколько ему еще жить: десять лет, двадцать? Разве это срок для сиды. А дальше, как Бадб Морриган, объявить себя перерожденной богиней. Покорить людей и сидов… Заманчиво. Красиво. Кам готова была согласиться, она прикрыла глаза, представляя, как она возьмет серебряными руками ребенка, как сядет на трон, а внизу у ее ног будет стоять Ноденс. Но вместо этого в памяти всплыл древний закон. Калека не может править сидами. И вместо замка, идиллии с дитем на руках, ей вспомнился бой на Долине Героев, крики, кровь и хрустальные глаза хранителя ложа… Его не вернешь, как и других. А убийца стоит рядом, и она беззаботно подставляет ему спину.

«Да, Люга, растеклась, словно медуза на берегу, забыла, что рядом враг, а во чреве дите врага. Разнежилась в каменных стенах да на перине пуховой».