— Я намеренно сидам назвал дату начала торжества на три дня позже. Не желаю, чтобы народ, поклоняющийся чужим богам, видел, как кладут молот на подол моей невесты. Заморочат еще чарами, не снимем потом, — сказал Николас будущему тестю, и тот согласно кивнул.

В день, когда ячменный колос налился янтарем и особо низко поклонился земле, леди Давина сняла с головы девичий венец и распустила волосы. В большой деревянной лохани младшая сестра ей омыла ноги и надела новые чулки. Потом невеста вышла во двор и ей принесли белого петуха, которого следовало зарезать, дабы привлечь внимание богов.

То ли нож оказался слишком тяжел, то ли волнение слишком велико, но с одного удара животное не погибло. Забило крыльями, вырвалось и понеслось по двору, окропляя гостей кровью.

— Что ж, сомневаюсь, что боги пропустили такое, — прогудел Николас в притихшей толпе. Ловко схватил петуха, свернул ему голову и отдал невесте. Потом принял из рук тестя прекрасный меч, повернулся к Давине и произнес ритуальную фразу:

— Я, Николас Хредель клянусь поднять это оружие на защиту своей семьи и держать его в ножнах в доме своем.

— Я, Давина Умайл клянусь быть послушной женой и не противиться воле своего защитника и мужа, — заученно ответила молодая невеста, все еще держа в руках окровавленного петуха. Но стоило ей произнести фразу целиком, как дева почувствовала, что кровь животного с ее рук и платья начала с шипением испаряться.

— Боги приняли клятвы! — Шепот, пронесшийся по двору, был подобен прибою. Редко, когда союз освещало столько знамений. Правда лэрд Умайл не мог с уверенностью сказать, что они благие. Ведь клятвы, так явно принятые богами, невозможно было нарушить.

— А теперь покажем молодую хозяйку дому и очагу! — прогремел Николас, отвлекая своего тестя и советника от тревожных мыслей. Подхватил жену на руки и перенес ее через центральный порог замка. Поднес к камину, полному золы, выдал ей щетку, огниво, трут и произнес:

— Ну что, хозяйка, разводи совместный очаг.

Давина приняла инструменты, и не прошло и четверти часа, как в вычищенном камине веселый огонь знакомился со своей хозяйкой.

«Хоть тут не оплошала», — выдохнула молодая королева, больше всего страшась, что домашний очаг не примет ее.

Николас тоже выглядел довольным.

— Что ж, моя госпожа, теперь можешь взять ключ от дома.

К Давине поднесли кадку, полную муки, где-то там, почти на самом дне, лежал ключ, который следовало достать. Но и тут боги были благосклонны. Холодный металл сам лег в руку, стоило ее погрузить в кадку.

Николас, хохоча и целуя перепачканную в золе и муке супругу, вновь подхватил на руки и понес к столу. Испытания подошли к концу, настало время пира.

Эль лился рекой, от яств ломился стол, а молодой король только и думал о том, как он уединится со своей женой. Ведь ради этой ночи он нарушил обряд и повел деву знакомиться с очагом в первый день, а не в третий. Хорошо, что хоть гроган не подкачал, помог в трудную минуту, подул на едва тлеющий трут.

Пир длился мучительно долго, но и он подошел к концу. Гости с песнями, шутками да советами проводили молодых в покои, и Николас с огромной радостью задвинул засов. Его план удался.

Давину больше всего страшила эта часть обряда. Если о жертве, клятвах и испытании огнем и хлебом ей подробно поведала матушка, то о том, что творится за закрытыми дверями покоев, лишь упомянула вскользь. Мол, ничего не бойся и слушайся во всем супруга. Он знает, что делать. Но как супруга, спрашивается, слушать, если он запер покои и едва дошел до кровати, рухнул да заснул сном беспробудным?

Молодая королева походила вокруг да около, потрясла мужа за плечо, похлопала его по щекам, но, не дождавшись никакого отклика, стянула с него сапоги и легла рядом.

«Может, так и должно быть», — была последняя ее мысль перед тем, как погрузиться в сон.

Утром Николас проснулся от стука в дверь.

— Как дела у молодых?

Король подскочил, костеря себя на чем свет стоит. Это ж надо было упиться так, что заснуть, и к жене в первую ночь не притронуться.

«Ну уж сегодня я крепче воды ничего в рот не возьму», — подумал он, украдкой поглядывая на то, как алеют щеки молодой жены.

Второй свадебный день был веселее первого. Со всего королевства съехались скоморохи и лицедеи, шуты и жонглеры. От танцев дымился пол, от смеха тряслись тонкие стекла в узких замковых окнах.

— Я истоптала туфли до дыр, — хохотала Давина, когда ночью Николас нес ее в покои.

— Только прикажи, любовь моя, и у тебя каждый день будут новые башмаки, расшитые золотом и жемчугом, — шептал молодой король в ответ. — Снимай платье, я хочу, чтоб ты разделась до камизы, сегодня я буду владеть тобой.

— Вы и так владеете мной безраздельно, мой дорогой супруг, — смущенно отвечала Давина. Но когда платье соскользнуло на пол, а из волос были вынуты все булавки, дева вновь не знала, что ей делать. Ведь муж, как и в первую ночь, забылся крепким сном.

А на третий свадебный день прибыли сиды. Николас радушно встретил своих гостей и союзников, ни взглядом, ни словом не показав, как он расстроен их появлению.

Менестрели пели баллады, рассказывая о былых сражениях и роскошных пирах, а два короля вели беседу.

— Я пришел за обещанной наградой, друг мой, — Ноденс с Холмов не размыкал губ, но Николас услышал то, что ему полагалось.

— Я помню свое обещание и держу слово, — мысленный рык раздался в голове сида, но тот даже бровь не поднял. — Но скажи мне, как ты осуществишь это? Моя супруга невинна и простодушна, но она не слепа и поймет, что с ней на ложе взошел не я.

— О, об этом не стоит беспокоиться. Дай мне булавку, что ты носишь на вороте своей рубахи, и жена твоя не отличит подмену.

— Добро, — король дернул булавку из ворота, и та оцарапала шею. Капля крови впиталась в металл.

— Отлично, — тонкие губы сида вытянулись в подобие на улыбку. — Добрых снов.

Давина в этот вечер возвращалась в свои покои одна. Жуткие в своей нечеловеческой красоте и грации, сиды со смехом и шутками увели ее мужа «пить лунный сидр», что бы это ни значило. Глубоко вздохнув, она отворила дверь и замерла пораженная. Вся комната была наполнена крошечными голубыми светлячками. Они мерцали, кружили, образуя причудливые фигуры.

— Тебе нравится, душа моя? — прошуршал, словно осенний ветер, вкрадчивый голос. Королева вздрогнула и обернулась. Ей навстречу, облаченный лишь во тьму, шел король и супруг.

— Ваше величество, — Давина опустила глаза.

— Шшш, бирюзовоокая. Здесь нет величеств, только ты и я, — он легким движением руки смахнул с девичьих плеч тяжелое парчовое платье. Потянул завязки камизы. Давина замерла, как зачарованная, и только когда холод ночи коснулся ее нагого тела, вздрогнула, желая прикрыть себя руками.

— Свет мой, прошу не смущайся. Позволь нам с луной полюбоваться на тебя. На твой нежный румянец, на жемчужную кожу, на маковые губы. Такие алые и пьянящие одновременно, — Король провел пальцами по тонкой девичьей шее, и сегодня они не были грубы и шершавы, словно хозяин их редко держал в руках что-то тяжелее лиры…

— Муж мой, — тая в объятьях, зовет Давина, — отчего у вас волосы не русые, а белые?

— Тебе кажется, свет мой, это всего лишь туман, что льется в окно, — обжигая поцелуями шелестит король.

— Супруг мой, — задыхаясь от страсти, стонет Давина, — почему у вас глаза не голубые, а зеленые?

— Тебе кажется, звезда моя. Это всего лишь тень от дуба, что раскинул свои ветви, — сминая простыни, хрипит король.

— Любимый мой, — приходя в себя, шепчет Давина, — слышите? Комната полна смехом и звуками флейты.

— Нет. Тебе кажется, мать дитя моего. Это всего лишь ветер гуляет в замке. Спи, — целуя медовые губы, просит король.

----

[1] Кэрл — свободный гражданин.

[2] Сетанта — имя Кухулина, героя исландских саг, данное ему при рождении.