Смолянисто-черный жеребец выступил на поляну. На его лоснящейся шкуре подсыхали капельки воды. За крупом вождя гордо вышагивал Шила.

— А я думал, мы подружимся, — протянул Сикис глумливо.

— Индюк тоже думал, — вздернула я подбородок. — Да в суп попал.

— Отец… — начал растерянно Арэнк. — Она не хочет здесь оставаться…

— Прочь! — вскричал раздраженно вождь. — Пошли все вон, когда я разговариваю со своей женщиной!

Дети брызнули в разные стороны. Только вредный Шила поглядывал на меня с превосходством и не спешил покидать поляну. Видно, для предателей тут особая награда предусмотрена.

— Сикис, отпусти меня, — жалобно попросила я. — Ведь не сможешь меня заставить делать то, что не любо…

Мы смотрели друг на друга очень долго. Молча смотрели. Я считала удары своего сердца и, сцепив зубы, держала взгляд. Не отвести, не дрогнуть. Только так. Первым не выдержал вождь — моргнул. По щеке серебристой дорожкой пробежала слеза. Я наконец вдохнула.

— Я могу тебя заставить делать все, что хочется мне, — злобно раздул ноздри индрик. — Я могу заставить тебя ползать на коленях и умолять о близости. Я…

— За волосы ее, нахалку, и… — вякнул Шила, о котором я уже и забыть успела.

Резкий удар копыт, отчаянный вскрик. Правая кисть огольца безвольно болтается, по плечо заключенная в ледяной панцирь. Еще один удар. Мелкими осколками опадает на землю то, что еще мгновение назад было рукой, и безобразная культя толчками выбрасывает фонтан крови.

Я отмерла, сдернула опояску и, подбежав к мальчишке, скользящим узлом перетянула обрубок. Даже не надеясь, что подействует, зашептала деревенский заговор на остановку кровотечения, просто по привычке.

— Озеро, — побелевшими губами выдавил Шила. — Сам не дойду.

Я перехватила парня под мышки и потащила за собой. Хорошо еще, в своих метаниях от берега далеко отбежать не успела. Иначе бы он по дороге концы от потери крови и отдал. Вождь стоял неподвижно, будто все происходящее вовсе его не касалось. Хотелось прокричать в морду Сикису, что он негодяй, мерзавец, что клейма на нем негде ставить, что ни в жизнь я за него не пойду, даже если меня вот так же заморозит и будет по кусочкам отколачивать; что не таких жизнь обламывала и что отольются еще ему детские слезы. Нелюдь! Да только ничего этого я не сказала — бормотала заговор.

В воду Шила нырнул солдатиком. Я подтащила его на мелководье и просто столкнула в глубь. Серебристая жидкость вспенилась, соприкоснувшись с кровью. Пацан вынырнул, молотя по поверхности здоровой рукой. Я подплыла поближе, поддержала его худые плечики. Он жадно пил, острый кадык ходуном ходил на цыплячьей шейке.

Первооснова Заповедной пущи дело свое знала — видно, не впервой ей было конечности-то отращивать. Сначала из плеча появилась кость, раздвигая ошметки плоти, будто какой невиданный побег тянется к солнышку из земли. Межкостные хрящики вспухали пузырями, чтоб через мгновение застыть, закрепиться на положенном месте. Затем мышцы, сухожилия, сырое влажное мясо, кожа с прозрачными редкими шерстинками, глянцевые пластинки ногтей… Я глядела во все глаза, проникаясь еще большим уважением к сущности этого места. И вот уже новая рука во всей красе, и только неровно обкромсанный рукав рубахи напоминает о былом членовредительстве.

Шила прикрыл глаза, расслабленное тело колыхалось в воде на манер огромной звезды. Видно, сомлел пацан. Я, переступая по дну, стала подталкивать его к берегу. «Подожди… — прошелестело в голове. — Еще не все поправилось». Я послушно застыла, только следя, чтоб лицо ребенка все время оставалось над поверхностью. Грудь его ровно вздымалась, глаза под полупрозрачными веками ритмично двигались туда-сюда. Спит он, что ли?

— Так надо, — успокоил бесплотный голос. — Он сейчас со мной.

— Спасибо, — прошептала я в пространство. — Спасибо, что спас.

— Ты слышишь меня?

— Да. — Я прикрыла глаза.

И сонм разноцветных картинок ворвался в мое сознание. Мелькали, сменяя друг друга, лица, лошадиные морды, витые индриковы рога, булькало варево в волшебных котлах и собиралось у общего костра огромное племя Семи Радуг.

— Тебе грустно? — зачем-то спросила я, уже не пытаясь разобрать, что показывает мне могучий здешний Дух.

— Мне одиноко, — прошелестело в ответ. — Ты поможешь мне?

— Как?

Постижение нахлынуло за мгновение до того, как Шила пришел в себя.

— Все исполню, — проговорила я в удивленные глаза парня. — Все в точности.

Шила выходил из воды самостоятельно, осторожно нащупывая ногами почву перед собой. Я семенила следом. Что я ощущала? Интересный вопрос. Удовольствие от того, что с пацаном все обошлось; глухую ненависть к Сикису, ожидавшему нас на берегу с видом победителя; и крошечное, едва уловимое злорадство…

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, на Заповедную пущу наползали сумерки. Величественно так наползали, по-хозяйски. Будто чья-то невидимая рука набрасывала на окружающее великолепие полупрозрачную намитку. Глубокие тени очерчивали силуэты деревьев, поднимались из зарослей стайки светляков. Красиво! Жаль, мне сейчас совсем не до того.

— Сума холщовая под деревом осталась, — проговорила я громко, ни к кому конкретно не обращаясь.

Шелест кустов послужил мне достаточным ответом. Кто там в лесу подглядывает да подслушивает — не суть важно. Арэнк? или Кел, или еще кто. Главное, меня услыхали, и имущество мое на земле валяться не оставят.

Вождь молчал, Шила разглядывал свои руки с таким видом, будто впервые этакое чудо видел. Я отжала волосы, встряхнула головой и проводила взглядом последний лучик солнца, нырнувший за кромку леса. Проворонила я возможность бежать. Вчистую. Но, как говорится, после драки кулаками не машут. Теперь у меня одна дорога — исполнить обещание. А там — как повезет.

На берегу появился незнакомый индрик. Сделал несколько шагов по направлению к Сикису, рухнул на колени, тихонько застонал. Передние ноги незнакомца утолщались, а шкура — съеживалась. Лошадиное тело подернулось рябью, будто расходились по водной глади круги от метко брошенного камня. Значит, вот именно так у них перекидывания происходят? Приятного мало. А скулит-то как жалобно! Михай-то вроде без стенаний обходился, насколько я помню.

Через несколько мгновений превращение завершилось. Больше всего меня удивило, что мужик, оказавшийся на месте коленопреклоненного индрика, был одет. Ну, по крайней мере, штаны на нем были. Узкие кожаные портки с неровно отрезанными у щиколоток краями на поясе удерживались сложной системой тонких ремешков. Обернувшийся дернул головой, откидывая с лица намокшие волосы и, покряхтывая, поднялся.

— Будет ли возноситься к небесам костер нынешней ночью? — обратился он к Сикису.

— Разводите, — кивнул предводитель. — Пусть луна увидит нашу радость.

На него, видно, ночное колдовство ни капельки не подействовало. Все так же поблескивал рог на лобастой голове и струилась чуть не до земли вороная грива.

Из лесу один за другим стали появляться люди. Кряжистые осанистые мужики поводили головами, рассматривая меня, кивали вождю и продолжали движение, направляясь к обрядовому столбу. Бабы останавливались на подольше, глядели с любопытством. Заговорить со мной никто не пытался. Только по доносящимся до меня шепоткам было понятно, что все племя уже осведомлено, кто я, зачем и кому предназначена. Сикис что-то втолковывал рослому темноволосому воину, чья обнаженная грудь пестрела странными письменами.

— Спасибо тебе, красавица, — вдруг степенно проговорил Шила, касаясь моего плеча заветренной ладошкой. — Я пойду пройдусь…