Во всей этой большой и разнокалиберной по званиям и должностям группе особо выделялся своим высоченным ростом и крупной фигурой Тимошенко. Казалось, что, если бы не маскировочные сети, надёжно скрывавшие командный пункт, его вполне могли бы заметить немецкие лётчики, время от времени облетавшие прилегающие районы.
В эту ночь на высоте 195,0 никто не сомкнул глаз. Все — и самые высокие начальники, и офицеры-управленцы, и даже солдаты-связисты, внешне спокойные, — на самом деле были внутренне напряжены и полны тревожного ожидания того, что должно произойти всего через несколько часов. Именно отсюда, с высоты 195,0, должна прозвучать, повторившись в тысячах телефонных трубок и рациях, короткая, закодированная команда о переходе фронта в решительное наступление.
Этой команды с напряжением, подобным напряжению, которое испытывает до предела натянутая струна, ждал весь фронт: пехота в траншеях, артиллеристы у орудий, танкисты в танках, лётчики у штурвалов самолётов, сапёры у наведённых переправ, медицинские сёстры и врачи в медсанбатах, повара у походных кухонь — словом, все, кто призван был внести свой, посильный вклад в то мощное, стремительное и грозное действо, которое называется наступлением.
Несмотря на жаркий, раскалённый солнцем день, ночь выдалась на удивление прохладной, тянуло свежим ветерком. С рассветом и поля, и деревья покрылись обильной росой, над низинами медленно стелился густой туман.
Генералам не сиделось в тесном блиндаже. Первым из него вышел Малиновский. Поднявшись наверх, он увидел, как на горизонте показался краешек солнца. За командующим вышли на гребень высоты и все остальные, то и дело поглядывая на часы.
— Где располагаются наблюдательные пункты командармов? — спросил Тимошенко.
— В среднем — четыреста метров от переднего края, — ответил Малиновский.
— Молодцы, даже в бинокль не заметишь, хорошо замаскировались, — похвалил Тимошенко. — Сверим часы, Родион Яковлевич. Сколько на твоих?
— Ровно шесть ноль-ноль.
— Ещё десять минут...
Все стояли, не сводя глаз с циферблатов. Казалось, стрелки часов остановились...
Наконец секундная стрелка подошла к нужной отметке.
— Шесть часов десять минут, — спокойно констатировал Малиновский.
Громовой адский грохот заглушил его последние слова: тысячи орудий и миномётов ударили из всех стволов, тучи огня, земли и дыма заволокли собой видневшийся вдали хребет Маре и восходившее солнце. Смертоносный шквал сметал и сжигал всё на своём пути.
Лицо генерал-полковника артиллерии Фомина было вроде бы равнодушным, но всё равно чувствовалось, что он полон радости и гордости: это его артиллерия подавит противника, ошеломит, заставит обратиться в бегство, откроет путь танкам и пехоте. Полтора часа будет длиться этот артиллерийский «концерт». А затем в бой вступят две сотни штурмовиков генерал-полковника авиации Горюнова, старательно «проутюжат» участок фронта, где выпало идти в наступление 27-й армии генерала Трофименко.
Малиновскому доложили: 27-я армия форсировала реку Бахлуй и стремительным броском ринулась к хребту Маре. Он приказал ещё раз проверить это донесение. Всё правильно: армия, с ходу захватив два моста, а также используя переправы, заблаговременно наведённые сапёрами и понтонёрами, преодолела реку.
Связавшись с Кравченко, Малиновский приказал ему бросить в прорыв свою танковую армию. Танкисты ринулись вперёд, они нанесли мощный, сокрушительный удар по 1-й танковой дивизии «Великая Румыния»: румынские танки были в своём большинстве уничтожены. Уже к исходу дня танковая армия Кравченко подошла вплотную к третьему оборонительному рубежу противника на хребте Маре.
— Поздравляю, Родион Яковлевич! — обычно суровый Тимошенко сиял широкой улыбкой. — Это первый случай за все годы войны, когда танковая армия пошла в прорыв уже в середине первого дня наступления.
— Что поделаешь, — Малиновский тоже был необычайно взволнован. — Многое на этой войне нам приходится делать впервые.
— Как говорится, то ли ещё будет! — продолжал улыбаться Тимошенко. — Но картина, прямо скажу, очень впечатляет. Мне даже вспомнилось, как в Гражданскую мои кавалеристы лавиной неслись на беляков. Но танки — это, конечно, не конники.
К Малиновскому подошёл член Военного совета Сусайков.
— Родион Яковлевич, Горюнов сообщил о подвиге командира эскадрильи капитана Лозоренко. Северо-восточнее Хуши он обнаружил большое скопление вражеских машин, обозов, живой силы. Двумя заходами эскадрильи уничтожил 15 машин, множество солдат и офицеров.
— Молодец!
— Кстати, Лозоренко — участник боёв с первых дней войны. В сорок третьем самолёт его был сбит, и он, тяжело раненный, попал в плен. Был отправлен в Германию. Организовал группу пленных, вместе с ними вырезал отверстие в вагоне и в сентябре прошлого года в районе Борисова совершил побег. Разыскал партизан и попал в бригаду имени Щорса. Но, лётчик по призванию, он не мог без авиации. Партизаны переправили его через линию фронта. Лозоренко вернулся опять в свою часть и стал командиром эскадрильи.
— Вот это герой, — восхитился Малиновский. — Думаю, вполне заслуживает звания Героя Советского Союза.
— Полностью с вами согласен, Родион Яковлевич, — кивнул Сусайков. — Разрешите дать указание подготовить представление?
— И побыстрее. «Золотой Звезды» он, безусловно, достоин.
Наступление успешно продолжалось. То и дело на командный пункт фронта поступали донесения:
5-я воздушная армия только за один день 20 августа совершила более полутора тысяч боевых вылетов. Сбито сорок три самолёта противника...
52-я армия генерал-лейтенанта Коротеева прорвала оборону на двенадцатикилометровом участке фронта и ещё до наступления сумерек ворвалась на северо-западную окраину Яссы...
Успешно наступает 7-я гвардейская армия генерал-полковника Шумилова. Упорно пробивается вперёд 18-й танковый корпус генерал-майора Полозкова...
Командующий фронтом отдал приказ: 27-й армии завершить прорыв оборонительной линии по хребту Маре и оказать помощь 6-й танковой армии в выходе её на оперативный простор. 52-й армии было приказано овладеть Яссами и продолжать наступление на Хуши.
Уже поздно вечером Малиновский связался со Ставкой:
— За два дня боевых действий войска фронта уничтожили одиннадцать тысяч четыреста солдат и офицеров противника, подбили и сожгли семьдесят два танка и самоходных орудия, до трёхсот автомашин. Взято в плен около шести тысяч солдат и офицеров. Фронт расширил прорыв до пятидесяти пяти километров и вышел на направление главного удара на глубину до сорока километров, в результате чего преодолёна линия организованной обороны противника. Резервы в бой ещё не вводились.
Первые итоги наступления Малиновский подводил вместе с Тимошенко:
— Думаю, что теперь самое главное состоит в том, чтобы командующие армиями и командиры корпусов не прекращали боевых действий и в ночное время суток. Я приказал выделить подвижные отряды для преследования противника: очень важно не дать ему оторваться. Иначе противник получит возможность закрепиться на промежуточных рубежах. Всем соединениям приказано ускорить темп наступления, сделать его максимально стремительным.
— Абсолютно верно, — поддержал Тимошенко. — Что касается ликвидации вражеских гарнизонов в опорных пунктах, то это с успехом могут сделать части вторых эшелонов и резервы.
— С утра двадцать второго августа в наступление перейдёт 4-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Галанина, — продолжил Малиновский. — Совместно с 52-й армией и 18-м танковым корпусом она будет действовать на внутреннем фронте окружения. 18-му танковому корпусу приказано в районе Хуши соединиться с войсками 3-го Украинского фронта...
Вечером 22 августа по Всесоюзному радио был передан приказ Верховного Главнокомандующего:
«Войска 2-го Украинского фронта, перейдя в наступление, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации прорвали сильную, глубоко эшелонированную оборону противника северо-западнее города Яссы и за три дня наступательных боёв продвинулись вперёд до шестидесяти километров, расширив прорыв до ста двадцати километров по фронту. В ходе наступления войска фронта штурмом овладели мощными опорными пунктами обороны противника — городами Яссы, Тыргу-Фрумос, Унгены и с боями заняли более двухсот других населённых пунктов».
