Указанный факт сразу был использован машиной военной пропаганды, когда на смартфоны польских военнослужащих внезапно стали приходить смски соответствующего содержания.

Боевой запал гордых шляхтичей быстро иссяк, столкнувшись с жесткой реальностью войны лицом к лицу. Одно дело задирать Россию на словах, и ожидать очередной похвалы по типу "good boy" от американцев, и совсем другое терять тысячи человек от падающих на их головы "искандеров". А уж когда дело непосредственно дошло до рукопашной, то "крылатые гусары" только и могли что выдать своё знаменитое "о, kurwa!" и откатиться на прежние позиции.

Майор Гареев фактически являлся начальником начальника Влада, поэтому пересекался он с ним довольно часто, особенно после того, как Влад раскрыл торговлю одеждой и продуктами, которые должны были быть распределены среди беженцев, но вместо этого уходили на чёрный рынок. Получилось всё как-то само собой, Влад даже сам удивился. И понимая, что заинтересованные лица могут быть среди боле высокого командования, всё же решил рискнуть и озвучил свои мысли майору Гарееву. Повезло. Майор был не из числа заинтересованных.

Поначалу Влад опасался, что это вызовет отторжение у местных обитателей и сослуживцев (слухи разносились с огромной скоростью), и ему придётся работать в обстановке недоверия, но всё обошлось. Видимо народ в массе своей посчитал, что наживаться на людях, которые зачастую лишились даже личных вещей, — сущее крысятничество, поэтому руку ему подавать после этого не перестали. Виновных, среди которых оказались как гражданские, так и военные, задержали и отправили в неизвестном направлении. В лучшем случае им светил порядочный срок, а в худшем — по законам военного времени.

Военные и эмчеэсовцы уже узнавали его и не задавали лишних вопросов, как это было поначалу, когда он ходил по лагерю, чтобы понять, где тут что и как устроено, попутно выполняя поручения начальства. Лагерь рос на глазах, и комендатура уже начинала подумывать о заселении части беженцев в пустующие дома и квартиры, которых после массового бегства жителей в первые дни войны было предостаточно.

— Это вызовет недовольство, а может быть и протесты, — заметил Влад, когда Гареев озвучил ему эту идею, так как Владу, скорее всего пришлось бы заниматься и этим вопросом в пределах выделенных полномочий.

— И что теперь? Смотреть, как люди мокнут в палатках, когда под рукой много пустующего жилья?

— Чужого жилья, товарищ майор.

— Ты мне тут ещё мораль прочитай! И без тебя знаю! Только это распоряжение с самого верха. Вопрос с компенсациями будем решать после войны.

— Ну да, как в том анекдоте: обедать будем после атаки, как раз на всех должно хватить.

— Тьфу! — майор зло бросил недокуренную сигарету в лужу, которая образовалась после того, как выпал первый в этом сезоне снег. — Ты где так умный, а где так упёртый до невозможности! Не понимаешь, что твориться вокруг?

— Я прекрасно всё понимаю, товарищ майор, — ответил Влад примиряющим тоном, — но и вы должны понимать, что это будет использовано против нас. Кому надо, то раздует из этой мухи целого слона.

— Для этого есть ФСБ и контрразведка, пусть они и занимаются. Хватит баклуши бить, пошли работать.

В один из дней Влад, как обычно после работы в лагере пришел домой, где его уже ждала Аля. Возможность приходить домой было своего рода привилегией гражданского сотрудника, хотя и с определенными оговорками, связанными с военным положением, введенным в стране. Опять же, их с Алей квартиру, скорее всего, не конфискуют.

На столе уже стоял ужин, хоть и скромный, но вполне сытный. Разносолов, как до войны, не было: нельзя было купить фрукты и овощи, кроме консервированных, или тех, что были выращены в России. По понятным причинам, в ноябре найти свежие апельсины или бананы было не возможно, но иногда привозили гидропонные овощи с близлежащих ферм. Но и они, подозревал Влад, могут скоро закончиться, так как гидропоника требовала много электричества, а с его выработкой становилось всё хуже и хуже. Налеты и ракетные удары противника были направлены на инфраструктуру и источники энергии, которыми являются электростанции, а мобильные генераторы покрывали только насущные нужды.

Реально спасали заготовки, сделанные еще летом. Варенье, соленья и маринованные овощи серьезным образом скрашивали однообразный картофельно-макаронный рацион последних недель, но и они были не бесконечны.

Влад приступил к еде, в то время как Аля вышла в прихожую и вернулась с каким-то листком бумаги формата А5. Листок был исписан напечатанным текстом.

— Вот, погляди, что я нашла, когда возвращалась с работы. И такие валяются во многих местах, и расклеены по стенам и на дверях подъездов.

Влад отложил ложку и кусок хлеба, вытер салфеткой рот и откинулся на стуле. Так, что тут у нас. Он взял сначала один лист бумаги в руки и пробежал по нему глазами. Потом — второй.

— Твою дивизию! — только и смог произнести он.

Он посмотрел на Алю.

— Солнце, никогда и ни при каких условиях не приноси это домой, — он сделал ударение на слове "это", — Поняла? Не подбирай и не читай.

Он вновь перечитал листовку. А это была именно листовка. Агитационная. Прямо как по классике из фильмов про Великую отечественную войну, с призывами прекратить сопротивление, саботировать указы и распоряжения правительства и военного командования. Сообщалось, что страны НАТО не враги обычному русскому человеку, и то, что произошло, было вынужденным ответом на агрессию российского правительства и лично Путина. Оканчивалось послание тем, что солдаты НАТО и русский народ смогут вместе остановить эту войну, установив долгожданный мир.

Также предлагалось оказать всемерную помощь пилоту или любому другому солдату, буде он окажется раненым или в затруднительном положении на территории, контролируемой ВС РФ. За помощь обещалась награда вплоть до эвакуации и гражданства США.

Но эта листовка была еще куда ни шло, на такую разве что идиот клюнет, а вот вторая… Вторая была гораздо хуже, и действовала уже непосредственно на подсознание человека, вызывая у него самые негативные эмоции, в частности страх. Страх перед беженцами, которые могли оказаться зараженными радиацией или опасными болезнями, принесенными из мест, подвергшихся удару.

Всё это приправлялось неоднозначным утверждением, что правительство от вас скрывает степень зараженности беженцев. Мол, как вы думаете, вам говорят всю правду о ваших новых соседях? Такие вещи в купе с дополнительными мерами могут разогреть толпу и вызвать массовую истерию и беспорядки.

Вот оно как, подумал Влад, старые добрые листовки не теряют своей актуальности, а их распространители находятся здесь, в городе, и призывают к саботажу и сотрудничеству с потенциальными оккупантами. Вопрос был серьезнее, чем можно было представить на первый взгляд. И такая листовка в руках любого, кто ее подобрал, могла стоить ему в лучшем случае долгих часов допроса и потери нервов, а в худшем… не хотелось даже думать об этом.

Он встал из-за стола и подошел к раковине, включил воду, которая текла без особого напора вот уже неделю, а то и вообще отключалась. Достал из выдвижного ящика зажигалку и поджег листовку, держа ее двумя пальцами. Дождавшись пока она окончательно сгорит и превратиться в пепел, он смыл его водой.

— Никогда не поднимай их и не клади ни в сумку ни в карман. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-то этим не воспользуется. Помнишь, ты рассказывала, как с кем-то ещё до войны поругалась на работе? — серьезно сказал Влад.

— Ну да, было такое, — кивнула Аля.

— Вот, а теперь представь, что этот кто-то, у кого на тебя зуб, увидит тебя с этой листовкой и решит тебе напакостить, сообщив куда следует? Замучаешься доказывать, что не верблюд. И не факт, что докажешь.

Влад спокойно сел и стал доедать суп. Надо было подумать, сообщать об этом начальству или нет. В принципе Гареев должен выслушать, в прошлый раз ведь выслушал. Тем более, что о чём-то подобном они уже говорили. Иногда Владу казалось, что майор не просто майор ВС РФ. Надо подумать.